Пепел

Март 1589, Париж, Лувр Маргарита шла вперёд быстрым уверенным шагом. Она приближалась к родным кованым дверям, что теперь были плотно закрыты. А ведь, помнится, некогда дворец французских королей был распахнут, и туда, и оттуда бесконечно лились потоки людей. Кажется, в те времена солнце светило ярче. Два стражника на входе перегородили ей путь. Она отбросила капюшон, являя миру своё лицо под полупрозрачной вуалью и чётко произнося своё имя, носившее отпечаток непостижимого рока. Как же она устала стучаться в закрытые двери. Они без слов расступились, позволяя ей пройти. Марго шла по мраморным полам, испытывая чувство, что всё повторяется опять. Да когда же закончится бесконечный круг, где один момент в точности отражает другой, будто бы она живёт в дурном сне? Вот и снова дом. Дом, в который, видно, ей судьба велела вечно возвращаться. Лувр был совсем пустым. Где же все придворные, где слуги, где пажи? Казалось, люди вымерли, оставив её одну на белом свете. Проходя мимо одного из высоких зеркал в роскошной раме, украшавших центральную галерею, Маргарита обратила внимание, что оно занавешено чёрной тканью. Видимо, в Лувре всё ещё носили траур. Ей сообщили о смерти матери. Именно услышав эту новость, Марго ощутила одиночество, от которого кричать хотелось. Так странно, женщина, предавшая её, вызвавшая столько ненависти, теперь, оказалось, имела такое значение. Говорили, Екатерина Медичи скончалась в морозный январский день, совершенно мирно, в своей постели, на последок сказав, что сделала для Франции всё. Наверное, так и есть. Но ни Францию, ни их семью это не спасло. Последним, что сорвалось с её губ, было имя сына. Сына, не оправдавшего надежд, но всё равно безусловно любимого. Маргарита не злилась больше. Как можно держать обиду на покойницу? Быть может, мать недостаточно любила её. Однако сама Марго могла ли любить, не губя? Она двигалась по молчаливому дворцу в никуда. Здесь тот самый конец. Конец, что является последней целью, как смерть. Они ведь все к нему шли. Они дети погибающей эпохи. Она свернула в знакомый коридор, смотря на багровый восход, видневшийся в высоких сводчатых окнах, который предвещал новый день и новое время, где им места уже не будет. Их жизнь прошла в тени средневековых готических сводов, куда уже начинали попадать лучи солнца возрождения, но их так и не осветили. Придут новые люди и всё уже будет иначе. А династия Валуа уйдёт во тьму веков, оставшись лишь историей с пыльных страниц старинных книг. А что же Марго? Именно ей пришлось увидеть, как столкнулись два айсберга – две эпохи: прошлая, которая отчаянно цеплялась за жизнь, и будущая, которая уже победила. Она осталась последним свидетелем, тем, кто увидит триумф солнца. Только вот уже не станет одним из его лучей. Её место среди Валуа. Во тьме. И теперь она готова туда шагнуть. Последняя дочь древних французских королей закончит века своей династии достойной конечной точкой, несмотря на то, что она сама уже пережиток прошлого. Она остановилась перед тяжёлыми дубовыми дверями. Здесь не было часовых. Потому что теперь не было угрозы. В вымершем Лувре вообще не слышалось ничего, кроме звенящей тишины. И казалось, что здесь не осталось ни единой живой души. Но Марго знала, что есть. Прямо здесь, за стеной. Она, набрав в грудь побольше воздуха, толкнула дверь, открывшую ей проход во мрак знакомых комнат. Она вошла туда легко, тяжёлым камнем оставляя прошлое позади, позволяя пустоте полностью поглотить себя. И портреты на стенах, должно быть, почувствовали её силу. Здесь было душно. И абсолютно пустынно. Не толпились больше придворные в приёмной, через которую она прошла лёгкой призрачной походкой. В спальне же чувствовалось дуновение воздуха из настежь распахнутого окна. Все предметы утопали в наступающих сумерках. В тишине слышалось тиканье часов, стоящих на камине. Марго огляделась, взглядом выхватывая детали, привычные с детства, так и не изменившиеся. Витиеватые канделябры, картины в тяжёлых рамах, выцветшие ковры. Одинокий силуэт она заметила не сразу. Он сидел на полу, прислонившись к стене. Рядом валялась разбитая бутылка вина, очевидно, полностью опустошённая. – Я ждал тебя, – он поднял голову, позволяя сальным зарутавшимся прядям упасть и обнажить землисто-бледное лицо со впалыми щеками и по-прежнему угольно-чёрными глазами. Марго молчала, в упор глядя на него. А потом, подобрав юбки строгого траурного платья, опустилась на пол прямо перед братом, протягивая к нему дрожащую руку. Он схватил её, как утопающий, и стянул чёрную перчатку, жадно касаясь ледяных пальцев, которые она, будто бы выйдя из оцепенения, поспешила отдёрнуть. – Генрике... Он глядел на неё точно так же, как и всегда. Так глядят умирающие на прекрасную недостижимую мечту, которая никогда не воплотится в реальность. Так глядят на своего убийцу жертвы, истекающие кровью. Так глядят пилигримы, молитвенно складывая руки перед ликом Богоматери. – Скажи же что-нибудь. Она не знала, что теперь сказать. – Наша мать умерла. Ты знаешь ведь, да? Маргарита кивнула. – Много кто... Умер. – И мало тех, кто жив. Сейчас мне кажется, что только мы с тобой на этом свете. У неё тоже было такое ощущение. Мать, а ещё Генрих, любимый и враг. О котором она, в любом случае, заговорит. Ведь, наверное, поэтому и явилась. – Теперь ты доволен? – прошептала она, опуская глаза. – Он мёртв, а ты король. Только вот, что с того? Верно подмечено. Ничего. Он и сам не понимал, что со смертью Гиза и с последней кровью на его руках, дни Валуа на престоле будут сочтены. Теперь же всё стало ясно. И он ждал конца. – Я всего лишь хотел вернуть то, что мне принадлежало по праву – Францию. А что ещё ему было делать? Сдаться без боя? Лучше уж проиграть и теперь точно знать, что всё кончено. И не только для него. Имя Гизов теперь точно так же будет стёрто веками, как и его. – И как, вернул? Неужели ты думал, что убив Генриха, разом решишь все проблемы? Твоя Франция теперь ненавидит тебя. А силы Лиги никуда не делись. Война не закончилась. Ты думал о том, что будешь делать, когда убьёшь его? – Нет. Как же глупо вышло. Она вновь смотрела на него. И во взгляде её не горело ненависти. Лишь бездонная невозмутимая синева. – В какой-то момент мне показалось... Что я убью его, и ты станешь моей. – Тебе не нужно было убивать его для этого, – горестно усмехнулась она. – Мы с тобой и так скованы на веки. Слишком много крови на наших руках, Генрихе. Он знал это. Но не раскаивался. – Этот человек отнял у меня всё. Принадлежащий по праву престол, любимую женщину, признание народа, поддержку знати, гордость, наконец. Я не мог смотреть на то, как он лишает меня воздуха в лёгких и земли под ногами. Есть то, что смывается только кровью. Она переместилась ещё ближе к нему и тоже спиной прислонилась к стене, на секунду прикрывая глаза. Он поднял руку и откинул с её лица вуаль, теперь беспрепятственно видя точёный профиль. Её глаза не были опухшими от слёз. – Ты желаешь моей смерти? – спросил он. – К чему? – пожала плечами она. – Это уже бессмысленно. Гиза не вернуть. И я не выдержу, если потеряю ещё и тебя. Марго не ненавидела Генрике. Даже теперь. – Ты любила его? – Любила. Когда-то любила. Теперь же прошлое заволокло туманом. А самым большим наказанием за этот грех станет для него то, что он причинил боль ей. Это страшее любых адских мучений. – Теперь уже ничего не имеет значения. Это конец, – прошептала Маргарита, – конец правления дома Валуа. – Ты только сейчас это поняла? – А ты знал? – С самого начала. Нетрудно было это понять. – Ты так спокойно об этом говоришь, – отрешённо заметила она. Ему и впрямь больше не было дела ни до Франции, ни до своей жизни. Он устал. Дошёл до конца. – В конечном итоге всё можно воспринять спокойно. Мы живём, любим, чувствуем. А потом умираем. Сами или же от удара кинжалом – не всё ли равно? И остаётся от нас лишь надпись на крышке гроба. Я любил тебя страстно, Марго, когда ещё был способен что-то чувствовать. Я ощущаю всё ещё отголоски этого чувства, въевшегося под кожу, которое со мной навсегда. И что мне это дало? Ты любила Гиза, а он мёртв. А дальше что? Пустота. У нас не будет долгой и счастливой жизни. – Но у нас были моменты счастья. – Они прошли. И все мы друг другу проиграли. Кто бы мог подумать, что в этой партии поражёнными окажутся все. Дальше будут новые игроки и новые ставки. Время не останавливает своего движения. – Боже, почему я так и не смогла исчезнуть от этого всего? – вздохнула она. – Никто из нас не мог. Я, знаю это по себе. Ты и я – мы часть этого. Посмотри на нас. Мы отражения друг друга. – Ты прав. Я никогда не смогу сбежать от тебя, как и ты от меня. Мы повязаны одной цепью. И на нас лежит общее проклятье Валуа. За окном занимался багряно-красный закат, напоминающий потоки крови, размазанные по небу. Последние тусклые лучи солнца просочились через окна и упали на их бледные скорбные лица. Сидя на полу рядом с братом, Маргарита переплела их ледяные пальцы.