When We're High (oh my God, you blow my mind)

Точной точки отчета не существует, Саре кажется, она со своим соулмейтом связана с первого вдоха. В детстве она не видит границ между своими и чужими кошмарами (разве что она никогда не боялась монстров под кроватью, которые так или иначе приходят к ней в сны и тащат, цепляя черными когтями), в подростковом возрасте — специально не спит как можно дольше и болтает с кем-то на том конце тихо-тихо, пока Лорел не слышит, потому что это не круто. Во сне она вдруг видит четко и ясно, не понимая толком, почему сейчас, — улыбку белокурой девчонки, тонкие пальцы, играющие с уголком одеяла, и неловкость волнами по коже. Её родственная душа впервые так близко, но Сара не видит её, только чувствует: недоумение, гнев, недоверие к девочке напротив, Сара слышит: — Я не хотела, чтобы у меня была сестра. И просыпается. Саре шестнадцать, она ещё верит в глупые сказки и бульварные романы, отец поддерживает её веру, как огонь, он цинизм дочерей глушит любовью к ним же и тоской по матери. Сара теперь знает, её соулмейт девчонка, но то, что принц оказывается принцессой, не тревожит ничуть, — главное, Лорел не знает, Лорел продолжает дразнить её. Сара не хочет делиться, ей кажется это чем-то интимным, абсолютно её. Она думает, они обязательно встретятся на следующей вечеринке, но поток дешевых удовольствий и очарование Оливера уносят её дальше и дальше от мечты. Она пробует травку и вождение без прав в нетрезвом виде, игнорируя укор Лорел и отголоски жизни соулмейта. Она теряется во всех смыслах слова и почти не видит во снах родственную душу. Иногда кажется, это к лучшему — от разочарования в её взгляде она сломается физически. Как пух весной — подожги, и дым вскоре обратится в пустоту. К восемнадцати, она чаще не спит, но если удается, то видит вспышки с шумных концертов, громкие крики, ловит безликие лица панков в толпе, и по утру хмыкает над чужой подростковой фазой — ей легко от мысли, что однажды она сможет дразнить ту, другую, этим. За этим следует резкий спуск, обратно к крутой Саре, которой наплевать на глупые мечты. Будущее кажется невозможным, она вслух посылает связь к чёрту, когда жмётся всем телом к Оливеру, когда оставляет влажные дорожки у него на шее, когда не спит всю ночь. Ей не стыдно, если соулмейт видит — Саре сносит голову чаще, чем случаются просветления. Сара не готова ждать всю жизнь, у неё по крови "здесь и сейчас". Ей почти до боли хочется, чтобы её соулмейт её ненавидел — она не идеальная, она не знает меры, она недостойна. Время пролетает калейдоскопом, а потом она оказывается выброшенной на остров, и, если удается заснуть ночью, видит танцующих людей, гомон голосов, движения в ритм музыки, чужие руки на бедрах своей родственной души, слышит её смех, хриплый, почти всегда пьяный; Сара смотрит на мужчин, которых она целует, на следы ногтей на их коже, скользит взглядом к зеркалу, где секундой ловит длинные каштановые волосы и запрокинутую назад голову, хочет сбросить с себя влажный шепот: — Хочу тебя, малыш. Она понимает, её соулмейт может лучше, но она тонет так же, как когда-то Сара, копирует её нездоровые привычки, и её бы в свои объятия, её бы склеить, ей бы сказать, что это не работает, что алкоголь и клубы — временное облегчение, но... Но у Сары проблемы важнее — выживание. У Сары дикий страх, что её родственная душа узнает всё — она просит, умоляет Ниссу найти лекарство, и находит его. Пусть та, до которой никогда не добраться, думает, что Сара мертва. Именно такой она себя чувствует. Она продолжает видеть — это дарит хоть какое-то успокоение. Клубы, текила, короткие платья и флирт сменяются резко, Сара вдруг всё чаще не видит снов, она занята собой и своей судьбой, она целует Ниссу и любит её так сильно, как может. — Многие никогда не встречают соулмейтов в реальной жизни, — произносит она, отражая удары Ниссы во время тренировки, и та смотрит мудро, понимающе, почти сочувственно. — Это редкость. Но я видела тех, кто находил друг друга. Это стоит всего. "Ты стоишь всего для меня", — шепчет Сара позже, и Нисса оставляет поцелуй на её макушке. Той ночью она не видит. Как и следующие пару месяцев. А потом вдруг напряжение в воздухе, она спит, это не её жизнь, Сара наблюдает, как улицы мелькают одна за другой, её родственная душа слушает наставления, она не понимает, что происходит, когда тусовки успели смениться душным вагончиком и людьми в черной форме. — Агент Дэнверс, — голос мужской, грубый, но в нем прослеживаются мягкие нотки, близкие к отеческим, — вы справитесь. В первый раз всегда сложно. — Вы тоже боялись, агент Хэншоу? — Да, но я взял себя в руки. И ты сможешь. Сара не желает просыпаться, и всё же она теряет связь с той реальностью, хватается в последний раз за непонятное, но очень важное в жизни соулмейта. Ей кажется, она слышит выстрелы. Сара чаще видит ночные драки, разбитые в кровь губы, ощущает сломанные ребра, как свои, и, если она отчаянно раньше надеялась, что хотя бы у её родственной души нормальная жизнь, то эта надежда рассыпается точными ударами и свистом пуль. Её соулмейт больше не та девчонка с панк-концерта или из клуба большого города. Сара гордится. (Дэнверс уже пять лет не видит во снах ничего, кроме тьмы). Время идёт. Сара умирает. Сара возвращается к жизни. Сара продолжает двигаться вперед, искать смысл и ловить отблески чужой жизни. Она, вроде как, на пути исправления, приводит в порядок мысли и чувства, дрейфует от одного любовника к другому, от одной эпохе к следующей, находит семью и друзей. Сара, наконец, отпускает прошлое. Она засыпает без опаски, словно ожидая новую серию любимого шоу — у родственной души работа не хуже её, и они обе преклоняются опасности и адреналину. Сара не всегда видит что-то — реже, чем хотелось бы. В этот раз она почти жалеет. Её уносит ураганом: нежность, трепет, иступленное желание, страх. — Мэгги?.. — Тс-с-с, Дэнверс, — чужие губы накрывают губы её соулмейта, Сара видит их движения, и это неправильно, это вторжение в личную жизнь. Сара не в силах оторвать взгляда. Эта девушка, Мэгги, отличается от других. Это видно по сорванному дыханию, по разрушительному восхищению в каждом прикосновении, по нежности, которой не было в прежних снах. — Алекс... Алекс. Имя кажется украденным. Будто не так нужно было его узнать, будто оно вырвано силой из чужой истории. Сара вынуждает себя распахнуть глаза и проснуться. Саре впервые больно настолько. У неё нет права так реагировать. Её родственная душа счастлива. Это главное. Сара сама отказалась от них в тот момент, когда вычеркнула себя из жизни Алекс. Она продолжает. Спасать мир, шутить со своей командой, соблазнять мужчин и женщин, (не) думать об Алекс и её жизни, (не) переживать о ранениях и похищениях, от которых она не может ни уберечь, ни помочь. — Эй, Кэп, тебе тут приглашение на свадьбу. Сара хмыкает, вспоминая неловкого Флэша, думает, что давно не виделась с Оливером и Фелисити и скучала, чёрт возьми. Вторжение нацистов кажется более вероятным, чем встреча с соулмейтом, но Алекс здесь, и она впервые физически ощутима. Сара не в состоянии оторвать взгляда, словно видит чудо света, словно она рассеется, как туман, стоит моргнуть. Алекс не узнает её. Для Дэнверс всё просто — её родственная душа мертва. Для Сары — Алекс прямо напротив, и она переворачивает мир с ног на голову. Она неловко улыбается, и Сара понимает: черта с два, она теперь отпустит. — Сара Лэнс, а ты — Алекс? — Откуда ты знаешь? "Это стоит всего". Сара лукаво улыбается и заказывает им скотч. Никогда ещё она не чувствовала себя настолько целой.