Рецепт горького счастья

Мятая любовь на твоих словах, грустные танцы, А мы обещали с ней не расставаться, Не потерять и не потеряться в чужих глазах. Губы твои на моих губах, расставили точки, Всё так, как ты хочешь, Ответишь мне ночью — «нас больше нет», И я утону в твоих небесах. Теперь ничтожно все, я разрывал все убожество, Называл тебя божеством и ничтожеством, Черте что, как после бури или урагана, Но через час я уже тобою пьяный. Ты мой прекрасный ладан. Ладонями, как прохладой по лицу небритому, так надо. Ты, может быть, и не знала, Что мы просто падали, когда наша любовь летала. Может, заново все начнем? Забудем прошлое, ведь оно не в счет. Взлетим с тобой вверх или упадем, Чтобы остаться никем или только вдвоем. Летели под двести, на ходу врезаясь в осень на трассах. Друг другу обещали тут не остаться. И я охотно верил тебе, Ведь с тобой уже не раз проходил эти дистанции. И навряд ли, навряд ли излечит диспансер. Мысли больные, эти пьяные звонки: «Ты как там?» Самолеты — в воздух, слова — на такты, А я помню, как посуда билась о кафель. Снова дым, и удаляем номера, Ты научи меня как-то себя терять. Воздушные шары, стихи на асфальте мы Так легко стираем из собственной памяти. Так легко пообещать что-то и не сделать, В СМС-ках о любви — только пробелы. Давай забьем на это всё, ведь оно не в счет, И просто заново все начнем… (Адвайта, MainstreaM)

В первую секунду Антуан не знал, что делать. От Колетт исходила странная энергетика, которая пугала своей силой. Оттолкнуть девушку — его первая мысль, которая довольно быстро сменилась чередой других лихорадочных, не запоминающихся, совершенно ненужных — обо всякой чепухе — мыслей. Словно картинки в калейдоскопе. Яркие вспышки, не имеющие определённого тона, — как по щелчку чьих-то пальцев — воспоминания о своём первом поцелуе. И почему именно сейчас?! Дело было ещё в школе. Тогда целовал он, тогда он был хозяином положения, и отчетливо запечатлел в своей памяти ошарашенный взгляд девчонки из параллельного класса. Но сейчас создавалось впечталение, что он поменялся с ней местами. Но стоило закрыть глаза — всё обострилось. Антуан явственно почувствовал, как горят огнём уши и даже щёки, словно в лихорадке. Давно он не был настолько смущен. Одна рука Колетт нашла полу его пиджака и вцепилась с ощутимой силой, будто эта ткань могла помочь ей удержать его возле себя. Впрочем, отступать так было бы не особенно удобно — позади стоял стол. Колетт потянула Антуана на себя, заставляя чуть наклониться. Она вовсе не собиралась останавливаться. И Антуан был поражён такой смелостью. В очередной раз убеждаясь, что с женщинами стоит быть предельно осторожным в словах и желаниях, Эго, мысленно уговаривая себя, «просто-расслабиться-и-наблюдать-за ходом-почти-спонтанного-эксперимента», под напором Колетт чуть разомкнул прежде плотно сжатые губы. Когда он в последний раз целовался? Давно. И оттого, казалось, как-то не по-настоящему. Во всяком случае, в его памяти не было ни одного эпизода, где бы он чувствовал себя так же, как сейчас. Готовым к чему-то безумному. К чему-то запредельному. Готовым шагнуть с последней ступеньки здравомыслия в бездну. Шагнуть, полностью доверившись человеку, который рядом. Антуан Эго никогда до этого момента не задумывался над тем, что во время поцелуев люди, в большинстве своём, не анализируют поведение ни своё, ни чьё-то. Они думают либо о продолжении, либо вообще отключат мозговую деятельность, чтоб отдаваться процессу без остатка. Он же находился в каком-то пограничном состоянии. Ни туда, ни обратно. «Выключиться» ему не позволило бы воспитание, а напряженно прокручивать в голове мотивы поступка Колетт — верх идиотизма в данной ситуации. И ещё Эго казалось, что он совершает огромную ошибку, позволяя Колетт углубить поцелуй. Определённо. Он нервничал. И это было ещё какой преградой. Для обоих. Но если Колетт упорно боролась с этим, то Антуан не мог. Буксовал. Был момент, когда он готов был решительно сказать девушке «нет», но её близость, запах, руки, и главное — губы — не позволяли этого сделать. Антуан почувствовал себя загнанным в угол. Прохлада металлической пряжки от её куртки в ладони немного успокаивала. Однако всё равно ничто не могло полностью перекрыть странного ощущения постороннего контроля. И вот тут Антуану стало ещё больше не по себе. Ему ужасно не хотелось оказаться в неловком положении. И даже тот факт, что Тату уже имела удовольствие видеть его в самом непрезентабельном виде, для Эго не играл сейчас роли. Он хотел как можно скорее вернуться в зону своего комфорта. Ему отчаянно нужно было очутиться в состоянии покоя, когда его никто не трогает ни в буквальном, ни в переносном смысле. Эго вообще казалось, что после знакомства с ней, он перестал быть собой. Где-то глубоко в его подсознании бился пульсирующей веной страх выглядеть по-дурацки. Бился соразмеренно ударам сердца. Громко. Как молотком по голове. Антуан всё ещё помнил свой неудачный опыт сперва с Ларисой, а затем и с Люси. И мысль, что этот порыв Колетт — всего лишь насмешка, не покидала. Эго снова открыл глаза — медленно и осторожно, как если бы прямо перед ним был включен сияющий белизной прожектор. Мужчина сделал попытку мотнуть головой, сделать шаг в сторону и высвободиться из её пальцев. Помогло. Губы Колетт мазнули по его щеке, оставляя влажную дорожку. Хорошо, что она редко пользовалась помадой, как успел заметить Антуан, иначе она измазала бы ему лицо. Немногим женщинам идет естественный цвет губ. Увы. Колетт отпустила его пиджак, разочарованно и неохотно, но всё же отступила. Её сбившееся дыхание и его обескураженный, и какой-то даже уязвлённый вид — вот уж сенсация для жёлтой прессы. Антуан, просто представив заголовки в газетах, будь это на людях, готов был провалиться сквозь землю. И не потому, что Колетт не подходит ему по социальному статусу — нет — потому, что про него ходит тонна слухов, один из которых о нетрадиционной ориентации. Нет, он, конечно, не поддерживал их, но и не опровергал с пеной у рта. А людям, и тем более — журналистам, лишь повод дай. Антуан посмотрел на Колетт долгим взглядом. И попытался представить, что ничего не было. От этого вдруг где-то в грудной клетке будто птицу подстрелили — что-то стукнулось о ребра и рухнуло вниз. Так резко, что Эго пришлось сделать теперь шаг назад, чтоб найти пятой точкой хотя бы угол стола. Опору. Стыдно было признаваться даже самому себе, что у него вдруг затряслись ноги. Он слишком надолго выпал из подобного рода жизненной грани. Тот вакуум, которым он себя окутывал, чтобы сберечь остатки психики, конечно, помогал, но в такие моменты, как этот, Антуан чувствовал себя болваном. И он готов был бы даже молиться вслух, чтобы Колетт не поняла ничего из того, что крутилось у него в этот момент в голове. Он надеялся, что она даже не задумалась об этом. Ему до ноющей боли в горле и до странного жжения в глазах хотелось в это поверить. Антуан отвёл глаза. Но взгляд Колетт всё ещё чувствовал. — Мадмуазель Тату, — Эго собрал всю волю в кулак и сумел произнести словосочетание почти не сбившись. — В следующий раз, когда захотите мне что-то доказать, просто предупреждайте. Я хотя бы… настроюсь. — Я не хотела ничего доказывать, — тихо произнесла Колетт, облизывая губы и уже не смотря на Эго. — Наверное, с вашей стороны всё это показалось слишком наглым и неправильным, но… — Почему вы замолчали? В чем дело? — Антуан цеплялся за разговор как раненая обезьяна за последнюю лиану. Он понимал — если замолчит и сам, то это будет означать признание поражения. — Вы уже придумали оправдание, не так ли? Нет? Разве вы его заранее не подготовили? — Я хотела это сделать, — сказала вдруг Тату, резко поднимая глаза, и смотря на Эго не моргая. — Поцеловать вас. Антуан снова задержался внимательным взглядом на её лице. Должно быть, находясь в очках, он видел каждую её морщинку. Колетт смутилась куда больше, чем раньше. Ей опять захотелось прикрыться. Как тогда — за завтраком, когда Эго раздевал её глазами. Или ей просто необходимо было так подумать, чтоб потом, вспоминая, краснеть? — Ничто не льстит человеку так, как умение выдать желаемое за действительное. — И снова вы отрицаете, что… — Мадмуазель Тату, — критик заговорил громче и резче. — Не заставляйте меня пожалеть о том, что я достаточно воспитан и сдержан для того, чтобы не отпустить грубость в ваш адрес. Я этого совсем не хочу. — Вы испугались? — она не спрашивала, она утверждала. — Чего, если не секрет? — Нежелание наживать проблем не означает страх перед ними, — сказал Антуан. — Да будет вам известно. — Для вас отношения с женщинами — проблема? Вот он, этот чёртов вопрос, что так долго сидел внутри. Колетт смогла вздохнуть чуть свободнее, когда наконец-то задала его. Чего нельзя было сказать про Эго — он весь сразу напрягся, ощетинился.  — Вы к любому мужчине, которого, по причине его скрытности, записали в геи, лезете с поцелуями, чтобы проверить такой ли он «голубой»?! — Эго буквально задохнулся от кипевшего в нём возмущения. — В таком случае, мадмуазель Тату, это у вас большие проблемы. — Могли бы просто сказать, что вы не гомосексуалист, — затараторила Колетт. — Могли бы просто спросить, — в тон ей ответил Эго. — Нет? — О таком неприлично спрашивать. — Как будто вас это волнует! Колетт вздохнула. — Вы даже не представляете, насколько. — И вы решили, что физическое воздействие сможет, если что, направить меня на путь истинный? — усмехнулся Эго. — Сомнительно. В том случае, если бы я был геем, мадмуазель Тату, это могло бы, ой, как меня задеть. — Честно, я ещё не сталкивалась с подобным. — Заметно, — Антуан посмотрел на девушку снизу-вверх. — У людей сексуальных меньшинств вообще-то очень низкий критический порог. Зато самомнения хватает. Но это защитная реакция. — Как и у вас? — снова спросила Колетт. — Вы тоже прячетесь в панцирь каждый раз, когда я… — Ну, не драматизируйте. Даже я отношусь к этому куда спокойнее, чем некоторые журналисты. — Наверное, им выгодно. — Ещё бы, — сказал Антуан. — За одного пойманного с поличным гея нынче двух добропорядочных натуралов дают. Колетт сочувствующе посмотрела на Эго. — Да, я слышала, что закон о заключении однополых браков всё ещё под большим знаком вопроса. И что все личности, которые имеют подобные… отклонения, считаются обществом отбросами. Газетные заголовки пестрят новостями. — Пресса она всегда паразитирует на обществе. — Простите, бога ради, мне моё чрезмерное любопытство, мсье Эго… — начала Колетт, переходя на полушепот. — Но могу я вас спросить о вашем друге, который когда-то… был вашим… — Он не был моим любовником, — отрезал Эго. — Розенкранц давно строит догадки насчёт моих отношений с мужчинами. Как и Байо — не зря же они сошлись характерами. — Так вы всё же — бисексуал? Колетт задала вопрос и зажмурилась, будто ожидая удара от Эго. Она саму себя бы терпеть точно не стала — выматерила бы как пить дать. — Нам больше совсем не о чём поговорить? — нахмурился Антуан. — Простите. — Вы достаточно извинялись за сегодняшний вечер. И ваши извинения скорее для «галочки», мадмуазель Тату. — Я несу чушь. Да. — Хорошо, что вы сами это осознали. — Я надеюсь, что наш сегодняшний… инцидент никак не повлияет на дальнейшее общение? — Колетт с надеждой в глазах обратилась к Эго. — Смотря что вы подразумеваете под словосочетанием «дальнейшее общение», мадмуазель Тату. — Вы всё прекрасно поняли. — Нет, — мотнул мужчина головой. — Я вас вообще редко понимаю. Так, как нужно понимать. Чаще всего — неправильно. Вы и сами могли бы это заметить. — Мне бы не хотелось, что после этого вы стали считать меня легкомысленной и ветреной особой. — Меня меньше всего интересуют ваши любовные предпочтения и приключения. Я был бы вам крайне признателен, если бы вы в ближайшем будущем завели себе молодого человека. Колетт презрительно фыркнула. — И перестали бы таранить меня, — добавил Эго. — Идёт? — Ну, раз вы не придерживайтесь позиции наименьшего сопротивления, то… — Откуда вы можете знать? — раздраженный Антуан полез за сигаретами, с сожалением вспоминая, что у него закончилась пачка. А звать Розенкранца никак не хотелось. — Поцелуй этот тут ничего не решает. — Ладно-ладно, — Колетт виновато состроила мордочку, как пай-девочка. — Один-один. Согласны на ничью, мсье Эго? — Я могу легко увеличить счёт, — решительно заявил Антуан. — И, наверное, должен был это сделать уже сейчас, но… мы с вами не настолько близко знакомы. — К сожалению, — буркнула Колетт на грани слышимости, но Антуан все равно услышал. — К вашему сожалению, мадмуазель Тату, — поправил Эго. — Только к вашему. Колетт кивнула, снова мысленно расчленяя саму себя за столь длинный язык. — Я с вами себя чувствую нашкодившим ребёнком, — призналась она. — И знаете: вы правы — мне не стыдно. — Вот именно, — раздул ноздри Антуан. — Помните про моё предложение напиться до свинского состояния и… — … лечь в постель? — закончил Эго, усмехаясь. — Не забыл. Но разве нам придется прибегать к таким кардинальным мерам? — Вы же собрались увеличивать счёт, — Колетт стало любопытно, всерьёз ли он. — К тому же, вы — мужчина. Действуйте. Я не против попробовать. — Это карт-бланш? Антуан вдруг испугался абсурдности посетившей его больную голову мысли. О чём он вообще?! — Да, — кивнула Тату. — Забавно, — сказал Эго, обходя Колетт. — Когда я писал про вас и ваш отвратительный, надо признать, борщ в своей критической заметке, то посчитал вашу натуру слишком пустой, и оттого так громко заявляющей о себе. Теперь я отчетливо вижу, что в каждом правиле есть исключения. Признайтесь, мадмуазель Тату, что вам бывает тесно в рамках, поставленных нормами и принципами других? — Иногда мне кажется, что мы все живём в каких-то тисках, — призналась девушка. — Некоторые, вроде меня, как вы правильно сказали, пытаются хоть как-то вырваться на свободу, и потому порой переходят границы. Но это не оттого, что у нас нет моральных устоев и табу. Совсем не от этого, мсье Эго. — Да, я понимаю, — протянул Эго. — Когда-то я хотел стать психологом. — Вы и так им стали, — Колетт оглянулась — мужчина стоял за спиной. — И я не побоюсь сказать, что вы специалист не только в области кулинарной индустрии. Но даже самым матёрым профессионалам иногда требуется помощь других. — Профессионал и любитель стоят на разных ступеньках в обществе и где бы то ни было, мадмуазель Тату, — критик оторвался от стола. Он поднялся на ноги, которые снова уверенно его держали. Отпустило. И он был несказанно рад этому. — Как бы нам не хотелось убедить себя и других в том, что эта разница условна — не получится. Между ними почти пропасть. — Через любую пропасть можно проложить мост, — Колетт опять сделала шаг к нему. — Разве нет, мсье Эго? — Я бы сказал, что всё зависит от размеров пропасти. Тату едва удержалась от колкого замечания, что вовсе не размер определяет чью-либо глубину. Но промолчала. И была этому рада — Эго не потерпел бы таких слов. — Если очень захотеть, то можно, — озвучила вслух Колетт. — Я уверена. — Возможно. — Но вы боитесь, — Колетт качнула головой. — Вы боитесь меня или всё же — себя? Мсье Эго, я уверяю вас, что напрасно. Антуану стало казаться, что она говорит только то, что хочет услышать. Её неподдельный интерес к его персоне вызывал куда больше опасений, чем прочие неприятности, что свалились на голову. И тем противнее было осознавать, что Тату права — она уверенно сделала вывод, что он испугался. Да, от такого напора у любого возникли бы сомнения. И хоть Эго считал себя человеком относительно сдержанным, особенно с посторонними, общение с Колетт повиляло на его нервы не в лучшую сторону. — Предлагаю закрыть эту тему, — уже без иронии сказал критик. — Пресечь на корню всякие шуточки и тем более какие-то сексуальные экивоки. Вы согласны? — Да, я согла… Колетт не успела договорить — двери распахнулись и с силой шмякнулись о косяк. Эго моментально повернулся в сторону звука — у него аж волосы встали дыбом. Как только любимая и благоговейная тишина кабинета, нарушаемая лишь негромкими голосами его и Колетт была варварски разорвана в клочья, критик понял, что именно стало причиной. Мужчину перекосило. Лучше бы он ослеп и оглох. — Пусти меня, дубина строеросовая! — Люси вырывалась из рук Розенкранца, который удерживал фурию как мог, и от усердия аж покраснел. — Я всё равно узнаю, что у него с этой фифой! Если и был бы в его жизни момент хуже этого, то Антуан сейчас поменял бы своё мнение. Его дом, который он привык ассоциировать с неприступной крепостью, теперь больше напоминал проходной двор. Заходи, кто хочешь — бери, что унесёшь. Розенкранца стоило бы повесить или сжечь на костре за такую халтурную стражу возле дверей. Антуан знал, что дворецкий так и трётся поблизости, желая подслушать что-нибудь. — Мсье Эго, умоляю, простите! — Розенкранц принялся оправдываться, увидев гневное выражение лица хозяина. — Я пытался её удержать, но… — Да, Тошик, с какой радости твой лакей позволяет себе распускать руки? — взвизгнула Люси. — Я — замужняя женщина! — А наглости и грубости как у проститутки, требующей компенсацию, — парировал неожиданно осмелевший Розенкранц, и Колетт едва не захохотала. — Тоже мне, неженка. — Ты позволяешь ему так со мной разговаривать?! — Люси ткнула пальцем сперва в дворецкого, а потом и в Антуана. — Розенкранц, выйди, — коротко бросил Эго. — Мы обсудим твою халтуру вместо работы позже. Дворецкий, почти поклонившись и едва не рыдая, как обиженная девчонка, направился к выходу. Колетт снова пожалела мужичка — связываться с таким боссом, как Эго, опасно для нервной системы, а раз они вместе уже около восьми лет, то психика Розенкранца, должно быть, расшатана. — Ну и чего замерли, голубки? — издевательски начала Люси. — Продолжайте свою милую беседу. Или… чем вы тут занимались? Тоша? Колетт нахмурилась. По телефону голос Люси не вызывал у неё столько отрицательных эмоций сразу. Да, было раздражение и легкий налет неприязни, но теперь всё вылилось просто в поток ненависти. Да и глядя на Антуана, можно было догадаться, что он отдал бы всё на свете, лишь бы эта женщина оставила его в покое. — Во-первых, какого чёрта ты здесь делаешь? — с ходу начал заводиться Эго, подходя к бывшей. — Во-вторых, если ты замужняя женщина, то позволь себе такую роскошь, как полное безразличие к моей личной жизни. И в-третьих, измени тон. Ты у меня в доме, а не наоборот. Да? — Да ладно, Тошик, — Люси не замечала, как отвратительно себя ведёт. — Не представишь мне свою гостью? Колетт в это время находившаяся за спиной высокого Эго, в его тени, была вынуждена сделать шаг на свет. И почти сразу пожалела об этом. Едва она столкнулась прямым взглядом с Люси, поняла, что весь невысказанный негатив был ещё цветочками. А ягодки впереди. — В этом думаю, нет нужды, — озвучил Антуан, повернувшись к Тату. — Вы уже познакомились, когда разговаривали по телефону той ночью. Так? — Куда любопытнее мне будет услышать твою версию, — гадко улыбнулась Люси, сверкая глазами. — Кто она тебе? Антуан промолчал. — Когда мы разговаривали, то я представляла тебя несколько другой, — сказала Люси, смотря на Колетт в упор. — Более совершенной что ли. Колетт бы польстило её внимание, но отнюдь не сейчас. Да, она знала про себя почти всё — что-то давно, а что-то открыла лишь недавно. Как и любой. Не красавица писанная, но и не уродина. То, что рост средний — она тоже знала. То, что ноги не от ушей и губы не силиконовые — тоже. Но внешность не выбирают. Разве что — могут исправить некоторые слишком заметные косяки, если уж совсем невмоготу. Огромный нос, кривые зубы, косые глаза. — Спасибо, конечно, за столь ценное наблюдение, но я позволю себе сказать, что воспринимала вас по телефону тоже чуть иначе. Более воспитанной что ли. Колетт всё же выдержала паузу, за которую Люси успела кое-что переварить. И, может, даже осмыслить. Напряжение, исходящее от Тату, давило и на Эго. Он меньше всего хотел бы сталкивать их лбами. Ради чего? Но раз так вышло, что его кабинет стал тем самым узким мостиком… что оставалось? Только наблюдать. — Да-да, мне абсолютно по барабану, какой ты меня воспринимала. Теперь хочу сказать только одно: не суйся туда, где до тебя побывала я. Антуан мог бы вмешаться, но не стал. Он решил предоставить Тату шанс самой за себя постоять. — Я уже вам говорила, что я — всего лишь хорошая знакомая мсье Эго. — Колетт решила, что опускаться на один уровень с Люси ни к чему не приведет. — И вам вовсе нет нужды подозревать нас в какой-либо связи, кроме дружеской. — Ты меня за дуру держишь?! Наверное, это судьба — быть брошенной, но знать, что ты не одна такая. Люси не сомневалась, что Колетт — всего лишь одно маленькое звено в огромной цепочке из женских сердец, похищенных Эго. И хоть многие будут утверждать, что он совсем непривлекателен, но нет — шарма, эрудированности и пафосной эксцентричности Антуану не занимать. В этом он — лучший. А харизма из этого и складывается. — Не вижу повода переживать, — продолжила Тату. — Ревность к бывшим партнёрам — как эхо в лесу, если не кричать от обиды, то очень скоро всё пройдёт. — Какую умную ты себе завёл, Антош! — Не смей называть меня «Антошей», — рыкнул Эго. — И прекрати этот цирк. — Цирк? — скривилась она. — Судя по тому, как этот дубина-Розенкранц охранял вход сюда, я уверена была, что вы тут едва ли не совокупились! Колетт очень захотелось кивнуть, сделать какой-нибудь жест, просто посмотреть в глаза так, чтоб сразу было ясно — её предположения верны. Задеть за живое — единственная действенная методика, которая работает с такими стервами, как Люси. — У тебя всё? — бесцеремонно спросил Антуан, цепкими пальцами перехватывая бывшую под локоть и выпроваживая до дверей. — Арривидерчи! — А ты весь покраснел-то! — Люси вывернулась как скользкий червь. — Признавайся, что у тебя с ней? Антош, меня не обманешь! — Я не настроен это обсуждать. Поэтому — попрошу на выход. Люси в бессильной злобе сжала кулаки. Ну почему, почему обстоятельства в последнее время складываются абсолютно не в её пользу?! Когда она так спугнула удачу? — Антуан! — Я сказал — нет, — он буквально пригвоздил её взглядом к ближайшей стене. — Закрыли тему. Всё. — Я вообще-то по делу, — сказала Люси, опять скользнув брезгливым взглядом по Колетт. — Ты слишком увлечен этой… особой, и даже не замечаешь очевидных проблем? — О своих проблемах я подумаю… — Сам, — она уже знала, что он скажет, и опередила. — Я помню, какой ты у меня был самостоятельный, но это не есть так хорошо. Мы оба знаем. Давай поговорим? Наедине. Прошу. — Подожди меня за пределами кабинета. — Антуан открыл двери, кивая Люси. — С некоторых пор мне неприятно, когда на моей деловой территории слишком много посторонних. Колетт что-то напрягло в его словах. — А её ты разве не выгоняешь? — опять принялась хныкать Люси. — Антош! Эго тяжело вздохнул. — Я закончу и выйду, — он резко захлопнул двери.