Ничего не меняет человека так, как разрушенные принципы и убеждения.
Гэвину Риду двадцать, и у него слишком обостренное чувство справедливости по сравнению с однокурсниками по полицейской академии. Он по-настоящему верит в правосудие и незыблемость закона. Верит, что сможет сделать этот мир в разы лучше, чем он есть сейчас. Глупая, какая-то детская наивность по отношению ко всему вокруг и самому себе. Он даже на все лекции ходит исправно, не пропуская ни одной, ловя каждое слово лекторов, впитывая знания, как губка. Но в отличие от многих других зубрилок–заучек, его не награждают банальным прозвищем «ботаник», от которого за километр несет престарелым запахом клишированности и банальности. Гэвин Рид – это та самая душа компании из дешевых старых комедийных фильмов про молодежь. Он способен закадрить любую девчонку на курсе и найти общий язык с каждым преподавателем. Профессура в нем души не чает, женская половина университета томно вздыхает, а парни то и дело, пытаются заманить в свою компанию, чтобы позже хвастаться статусом друга самого лучшего парня академии. У Гэвина Рида идеальная жизнь и любящие родители. У Гэвина Рида веселые приятели и уважение всех вокруг. У Гэвина Рида нет проблем. У него есть лишь странная, глупая вера в мир во всем мире. И еще у него есть влюбленность, такая же слепая, как и он сам, не замечающий тех изменений вокруг, что в скором времени окончательно расколют мир на до и после. Гэвин Рид влюблен беззаветно и искренне, как могут любить только те, кто чувствует это впервые. Ее имя Карен и она – андроид–уборщик в местном общежитии и кафетерии. Гэвин не сразу понимает, почему возле нее начинает заикаться, как школьник, не выучивший урок. Он не замечает, что руки начинают потеть и лихорадочно дрожать, выдавая нервное состояние своего хозяина. А когда Карен ему легко улыбается уголками губ, у него и вовсе, будто перед глазами все плывет. Он чувствует тошноту, словно бабочки из живота вот-вот выпорхнут на волю, по дороге вспарывая глотку острыми голубыми крыльями. Вылетят и оставят своего хозяина с разорванной, окрашивающейся в красный вельвет, глоткой. А все вокруг будут смеяться, запрокидывая голову назад, тыкая кривым пальцем: «Смотрите, Гэвин влюбился в андроида! Какой дурак!». И Рид согласен с ними, как никогда не был. Но глядя в ее глаза цвета теплого молочного шоколада, он лишь закатывает глаза в ответ на смешки друзей. Куда уж таким тугодумам, как они, понять что-то подобное. Ту связующую нить, что опоясывает его, тянясь к ее тонким изящным пальцам, охватывая аккуратный мизинец. Стоит дернуть, и Гэвин, словно на привязи притягивается все ближе и ближе, позволяя опутать, привязать, прирасти. Рид даже бороться с этим странным чувством не пытается, позволяя ему полностью собой овладеть. Он лишь медленно тает, как лед на ладони, когда она проходит мимо, случайно касаясь своими пальцами его и тут же извиняясь. А для парня и голоса прекрасней на свете нет, поэтому он лишь глупо улыбается, выслушивая девушку. Его друзья даже возможности подшутить не упускают, всегда поддевая Гэвина за его необычную увлеченность андроидом. – Это всего лишь кусок пластика, чувак, забудь ты. Вокруг куча красивых девчонок, которые не прочь с тобой замутить, – старший и самый придурковатый из ребят, смеется, похрюкивая, как свинья, пытаясь говорить и одновременно запихивая огромный кусок бургера в рот. Гэвин в ответ лишь смеряет его презрительным взглядом, в очередной раз делая заметку в голове: «найти нормальных друзей». – Действительно, Гэв, хватит смотреть на нее взглядом побитой собаки. Ей же все равно, – еще один «друг», с которым сравнение «умственно отсталый человек» будет оскорблением для последнего. – Хотя, я тебя прекрасно понимаю. Сам бы с радостью в этот ротик присунул. Гэвин уже не слышит одобрительного хохота и свиста вокруг, когда резко встает из-за обеденного стола и бьет наотмашь по лицу, сказавшего это придурка. В груди разливается приятное тепло от осознания свершившейся справедливости. Даже кряхтение противника и возмущенные возгласы ребят не могут стереть победной ухмылки с лица Гэвина, когда он разворачивается, чтобы гордо удалиться. Портит все лишь случайно задетый самим парнем стаканчик кофе, упавший прямо на вычищенный пол, окрашивающий белизну кафеля коричневыми контрастными разводами. Рида на время завораживает эта картина: то, как распространяется пятно, длинными ручейками расползается по линиям затирки между плитками кафеля, напоминая раковую опухоль, поглощающую все на своем пути. Гэвина отвлекает теплый женский голос, который доносится, словно издалека, пробиваясь сквозь мысли. – Сэр, – прямой взгляд карих глаз напротив дарит легкую дрожь, – позвольте прибрать здесь. Рид молчит какое-то время, завороженно наблюдая за прядкой каштановых волос, что в очередной раз выбилась из идеальной прически, но в итоге быстро приходит в себя: – Да, конечно, извини, – он отходит на пару шагов назад, давая Карен больше пространства, и только сейчас замечает, какая тишина наступила вокруг. – Ну прям самая настоящая драма разыгралась, а, Гэв. Я прямо сейчас слезку пущу от умиления, – один из парней смеется в кулак, смотря Риду прямо в глаза и ожидая реакции, которая не заставляет себя ждать. – Иди к черту, ясно? Вы не имеете права так себя с ней вести, – он делает несколько шагов, приближаясь к группке столпившихся парней. – Вы выглядите, как кучка недоумков с мусором вместо мозгов. – О, я оскорбил твои светлые чувства, да? А смотри, что она делает, пока ты защищаешь ее честь. Убралась тут и пошла убирать в другом месте. Она все слышала, но ей плевать. А знаешь, почему? – парень делает шаг вперед. – Потому что, – еще один, – она, – шаг, – всего лишь, – останавливается напротив, – машина. Гэвин делает глубокий вдох через нос, пытаясь контролировать себя. Ему хочется накинуться с кулаками, разбить эту наглую рожу в кровь, размазать красные следы по своим костяшкам на руке, смотреть, как этот придурок захлебывается своей же кровью, пытаясь выдавить из себя извинения. От этих мыслей зверь где-то глубоко внутри жадно поднимает голову, почуяв запах насилия. Гэвину это нравится: то самое ощущение контроля над чьей-то жизнью, липкая, красная кровь, помогающая кулаку удобней скользить по коже при очередном таком приятном ударе по чему-то мягкому, живому, умоляющему о пощаде. Гэвин никогда не признается, что эти мысли его возбуждают до чертовых пятен перед глазами. Он прячет зверя, запирает в клетке, не давая тому возможности вырваться. Он намеренно не дает себе переступить черту, что отделяет его от тех моральных уродов, что должны сидеть за решеткой. Он лучше втопчет себя в грязь, чем станет таким, как они. – Что, даже ответить нечего? Вы посмотрите на него. Идеальный Гэвин Рид, который никого не дает в обиду, весь из себя такой правильный, – парень напротив смеется, отходя обратно к друзьям. – Да забей, Гэв. Все же нормально, мы просто шутим. По-дружески, – он подмигивает, а затем кивает головой куда-то в сторону. – Смотри, твоя принцесса снова здесь. Иди на свиданку хоть пригласи, если яйца есть. Гэвин оборачивается в сторону Карен, наблюдая, как она расставляет подносы за прилавком. Он не слушает, о чем переговариваются парни, выходя из кафетерия, поэтому немного дергается, когда кто-то толкает его в плечо. Им оказывается один из парней с курса – Майк, довольно милый весельчак, который даже не так туп, как многие. – Эй, забей на этого придурка. Он же вечно херню всякую несет, – он улыбается открыто, пытаясь тем самым подавить враждебность во взгляде Гэвина. – Мы сегодня хотим с парнями с кафедры криминалистики посидеть. Ты с нами? Будет пиво, может и девочки будут, кто знает, – он небрежно пожимает плечами, подмигивая, и Гэвин немного успокаивается, постепенно приходя в себя. – Спасибо за приглашение, я подумаю, – Рид не хочет говорить о том, как чертовски сильно ему хочется напиться, чтобы хоть на время перестать думать о том, о чем не следует. – Да брось, – парень явно не собирается сдаваться, – будет весело. Ты не пожалеешь. Расслабишься хоть немного, а то ходишь в последнее время какой-то загруженный, – он по-дружески толкает его плечом. Гэвин впервые за последние несколько дней издает смешок, понимая, что и правда слишком давно не веселился. – А знаешь, к черту. Я согласен. Говори время и место. Отдохну хоть наконец, – Рид улыбается уже открыто, когда, держащие в своем плену, злость и нервозность наконец отпускают. – Вот это уже совсем другой разговор, чувак. У меня в комнате, сегодня в семь. Алкоголь за мой счет, – Майк хлопает Гэвина по плечу и уходит, что-то весело напевая под нос. Оборачиваясь обратно к Карен, Рид замечает, что девушка уже ушла.***
Он подходит к комнате общежития в назначенное время, и уже изрядно подвыпивший. Ему даже оправдываться перед собой и ребятами не хочется. Он просто устал, просто выпил, просто расслабился. Ничего такого, о чем можно было переживать. Парни и сами уже, наверняка, навеселе, значит лезть с расспросами к нему никто не станет. Поэтому он не задумывается, когда даже не постучав, открывает дверь в комнату. Поэтому он, пытаясь сфокусироваться, не сразу замечает тела на кровати. Поэтому, когда он наконец может рассмотреть происходящее вокруг, бутылка выскальзывает из вмиг ослабевших пальцев, падая на ковер и пачкая махровую поверхность пенящейся жидкостью. До Гэвина не сразу доходит, что на кровати он видит именно Карен, его Карен, а не какую-то случайную, похожую девушку. У Гэвина явно проблемы со зрением, раз он видит, как два его знакомых парня занимаются с андроидом сексом: один спереди, занимая ее рот, а второй, пристроившись сзади. У Гэвина явно проблемы еще и с психикой, раз он не делает ровным счетом ничего, глядя, как девушку, в которую он влюблен уже год, насилуют. И будь Рид трезвее, он бы сделал хоть что-то: ввязался бы в драку, разукрасив тела парней яркими всполохами отметок от его кулаков, вытащил бы Карен отсюда, кричал бы наконец, а не просто стоял, молчаливо наблюдая. Он даже не чувствует дыхания над своим ухом, даже шепот, что раздается совсем рядом, слышит не сразу. – Видишь, ей же все равно, – голос Майка он узнает сразу. – Взгляни в ее глаза. Она же просто сраная машина, которой плевать. Это как трахать секс-игрушку, Гэв. Только от этой, – Гэвин видит, как рядом с ним поднимается рука, указывая пальцем на девушку, – ощущения немного приятней, потому что она хоть на человека похожа. Пойми это наконец. Они не люди и нами никогда не станут. Они всего лишь машины. Запомни это, – рука, что еще секунду назад указывала на девушку, теперь скользит по груди Рида, крепко прижимая к себе. – Смотри, Гэв, просто смотри. И он смотрит. На то, как парни веселятся, скользя пальцами по обнаженной коже андроида. На то, как в глазах Карен отражается пустота черных дыр, такая холодная, пугающая. И Гэвин думает, что так быть не может. Что не может существо, которое умеет говорить, думать, анализировать, быть не живым. Это ведь ни черта неправильно, это ненормально. Зачем их тогда вообще создавать? – Чтобы однажды они все заменили нас, – голос над ухом нашептывает, словно змей-искуситель, а Гэвин даже не сразу понимает, что последнюю фразу сказал вслух. Но это и неважно теперь, когда полученный ответ так болезненно очевиден. И от этого Рида в дрожь бросает, словно тело окатили ледяной водой. Он зажмуривается, с силой проводя руками по лицу, пытаясь совладать с мрачными мыслями, которыми настойчиво подкармливается зверь внутри. Он скалит огромную, зубастую пасть, предвкушая, трется носом, как питомец, что хочет вызвать поощрение у своего хозяина. Гэвин слышит его рык, злой и опасный, предупреждающий, с запозданием осознавая, что это сам Рид и издал звук. Он стоит все на том же месте, даже не чувствуя, что Майк давно отошел, и никто его больше не удерживает на месте. Звук шлепков кожи о кожу, стоны и кряхтение парней ядом затекает в уши, медленно растворяя такой хрупкий сейчас контроль. Гэвин слышит, как воображаемая клетка из самоконтроля, выдержки и силы воли постепенно ломается прут за прутом, высвобождая то, что он поклялся никому и никогда не показывать. Он чувствует, как зверь одним плавным, тягучим движением переступает через черту, идя по голубым обломкам принципов и убеждений, окрашивая темные лапы в красный, оставляя дымящиеся, затуманивающие рассудок следы. Рид приходит в себя как-то слишком резко, нервно дергая за ручку двери и выбегая на улицу. У него лицо горит, а горло будто сжато ладонью, пронизанной сотней игл. Он задыхается, пытаясь вдохнуть побольше воздуха, буквально чувствуя капли крови, стекающие по шее и прячущиеся за воротником голубой куртки. Воздух, словно отравленный, обжигает легкие, заставляя закашливаться снова и снова, до выступивших на глазах слез. Гэвин облокачивается на ближайшую стену, пытаясь прийти в себя. Обрывки в голове никак не оформятся в полноценные мысли, путая и доводя до крайней степени раздражения, переходя в открытую злость. Почему он не помог ей? Почему не сделал ничего? Просто стоял там, наблюдая. Вопросы проносятся один за другим, пока он не слышит в тишине ночи звук открывшейся двери. Он видит ее тонкий силуэт, спускающийся по ступеням общежития. Карен. В одежде, с идеальной прической, с вечной прядкой, выбившейся на лоб. Она выглядит точно также, как и этим утром. И утром до этого. И до того. Будто ничего и не было сейчас. И у Рида от догадки подкашиваются ноги. А что, если это не первый раз? Что, если это происходило каждый вечер. И она с неизменным постоянством выполняла каждую прихоть этих придурков, играя роль подстилки для утех. Гэвин дергает ее за руку, когда она проходит мимо, поворачивает лицом к себе, прижимая к холодной стене. Температура воздуха опускается с каждой секундой все ниже, и он видит, как вырывается пар из его рта, опаляя щеку девушки. Он никогда не видел ее настолько близко. Кожа кажется такой идеальной, выдавая свою искусственность. Красивые карие глаза морозят своим безразличием сильнее, чем осенний ветер. – Почему ты не сделала ничего? Как ты это допустила? Как ты могла позволить им делать это с тобой? – он спрашивает шепотом, будто боясь напугать своими вопросами. – Моей программой не предусмотрено такое взаимодействие с людьми, сэр. Но я запрограммирована на помощь человеку, вне зависимости от его просьбы, – ее голос режет своими механическими нотками, задевая что-то внутри Гэвина. – Кроме того, я должна подчиняться каждому поступающему приказу, а не только приказу хозяина. Ее голос уже не кажется тем, чем он так наслаждался все эти месяцы. – Но ведь тебе не хотелось, верно? – он приближает свое лицо еще ближе, нависая над девушкой, повышая голос. – Ты же не хотела подчиняться им. Ты ведь не хотела?! – он срывается на крик, резко обрывая себя. Он не хочет причинять боль, но почему-то рука сама тянется к ее шее, аккуратно обхватывая мягкую кожу. – Я не могу хотеть, сэр, – она слегка наклоняет голову вбок. – Этого нет в моей программе. У Гэвина в голове горячим отпечатком остается «я не могу хотеть», и это делает больно, выворачивая наизнанку, ломая все барьеры, так долго и отчаянно выстраивавшиеся. Он зажмуривается и давит на шею сильнее, тяжело выдыхая через нос. Он слышит это тихое «отпустите», но не может расцепить пальцы, чувствуя прилив дикой, животной энергии от ощущения власти и контроля. – Зачем? – он приоткрывает глаза, смотря в глубину зрачков, надеясь увидеть там нечто… живое. Он ждет, уже готовый расцепить пальцы. Ждет, что сейчас она скажет, что хочет жить, что у нее есть чувства, что она не хочет умирать вот так. – Мое задание по уборке территории еще не выполнено. А затем я должна отправиться в спящий режим с другими андроидами, – последние слова становятся еле слышными из-за пережатого в гневе горла. Она даже сопротивляться не пытается, позволяя делать с ней все. И это душит Гэвина, сдавливает горло точно так же, как он сам прямо сейчас. – А что ты почувствуешь, если я сожму горло сильнее или ударю головой об стену? – в словах больше нет надежды, только голод зверя, наконец дорвавшегося до мяса. – Я не могу чувствовать, сэр. Я андроид модели HK… Он не дает договорить, перемещая пальцы от горла, выше, к голове и хватая за волосы. Он бьет резко, слыша глухой стук об стену. Влажные щеки морозит холодный ветер, завывающий в округе. Звук ударов смешивается с ним, создавая пробирающую до мурашек композицию отчаяния с нотками безысходности. Гулким эхом от стены отбивается вопрос, остающийся без ответа: «А что ты чувствуешь сейчас?». Гэвин смотрит, будто со стороны, как голова с каждым ударом все больше окрашивается тириумом, стекающим по красной университетской униформе. Он наконец приходит в себя, только когда слышит звук упавшего на асфальт куска белого с голубым пластика. Он в шоке опускает руку, не смотря на скользящее вниз по стене тело. Он вглядывается в пальцы, перемазанные голубым и зажмуривается, пытаясь справиться с накатившим возбуждением. Он опускается вниз, больно ударяясь коленными чашечками об асфальт и закусывает чистую руку, чувствуя боль совсем не отрезвляющую, а еще больше подстегивающую. Его пальцы дрожат, когда он дергает ремень на брюках, а затем и ширинку, проникая под резинку трусов и болезненно сжимая член. От тириума на ладони скользить получается легко и слишком приятно. Гэвин чувствует металлический привкус крови во рту от закушенной руки. Он видит под закрытыми веками лицо своего зверя, скалящего ему пасть. Он слышит шепот, проникающий и отравляющий сознание: «Изначально неживое не может подавать признаков жизни, Гэвин. Это даже не убийство. Тебе ничего не будет». И Рид соглашается, когда соленые капли стекающие по щекам, смешиваются с кровью, капая с подбородка вниз на белый пластик. Когда Гэвин чувствует приближающийся оргазм, лицо зверя перед глазами исчезает, а вместо него появляется абсолютно пустой взгляд совершенно неживого андроида.