Elvhenan

Он будет рисовать её руками на стене. Оглаживать контуры её лица, обхватывать двумя ладонями её скулы и проводить по золотому шёлку её волос. Вглядываясь в её лицо, не замечая отклика, вырисовывать её недлинные ресницы и тени, отбрасываемые ими. И брезжит свет, и ночь прошла, за нею хлынул новый день, а он стоит, как верный рыцарь и с трепетом, своими касаниями, воссоздаёт тот прекрасный образ, что вот уже который сон никак не покинет его головы. Он помнил, он всё, конечно помнил, её изящные движенья рук, её прерывистое дыханье, когда он становился слишком близко, зелёное сиянье её глаз, загоравшееся со словом vhenan. Как посмел бы он забыть о той, что так вдохновенно рассказывала об этом мире, покинутым и брошенным им. Как он мог бы забыть ту, которая сама, не зная того, говорила, что он знает, он всё предугадал, всё так, как должно быть и не могло быть иначе. И мир пошатнулся, всколыхнулась завеса, разделяющая этот мир от Тени. Уйти, простить, забыть, оставить, исчезнуть, забрать и не отпускать. Пускай останется этот мир, исчезнет, взорвётся мириадами осколков, а он уйдёт, со своим народом, с ней, унесёт на руках, стерпит сотни пощёчин, быть может будет проклят алмазами, стекающими из её глаз и эта боль уничтожит его изнутри. Но она будет жить, она будет спасена, быть может будет и не с ним, но он будет рядом с ней. Вечно. Он переплетает свои пальцы с её. Ведёт по мягким подушечкам. Щемит сердце и руки не желают посягать на столь прекрасное, на столь изысканное. Ведь как он мог осознанно обрисовывать мозоли на её нежных ладонях, на её тонких пальчиках. Руки не сразу приходят в движение, их ведёт в бой лишь одна мысль, одна мотивация – это её труд, его результат, его последствие. И он никак не мог пойти против себя, так трудно, больно и влага скапливается в уголках глаз, слипая ресницы, смазывая контуры её тела. Её длинное платье бесшумно скользило по земле, трава шептала рассветом, ареолы солнечного света освещали её тонкий стан и волосы отбрасывали блики во все стороны. Словно золотая мифически прекрасная галла, она перескакивала из круга света в круг, кружилась, оборачивалась на него, не желая потерять из виду. Она хотела, чтобы он шёл за ней, хотела слушать его истории, легенды давно забытых времён, о том, как прославленные эльфы запечатлевались на священных камнях, как после смерти их образы и духи обращались в скопления звёзд и уходили на небо. И он давал ей это, шёл за ней и думал, что её движения полные радости похожи на танец любви. Он читал её как раскрытую книгу. Изучил от корки до корки, перелистал любимые страницы. Он был давно готов поставить её на полку к остальным, но что-то мешало и противилось этому обыденному действу. Её детская непосредственность, её серьёзность, целеустремлённость, решительность, страх, боль, любовь, бережливость, опрометчивость. Он знал о ней всё. И это знание захватило его с головой. Стоять за ней смиренно, ждать отовсюду опасности, готовить заклинание барьера, чтобы в нужный момент защитить её, обхватить в надёжный кокон из рук, прижать к себе и не отпускать. Пусть грады стрел несутся в их сторону, пусть они испещрят его спину страшными дырами, пусть воткнутся в его плоть и кости. Он не пропустит ни одну из них, не подпустит к ней, будет держать её, держать оборону, будет стонать от боли, но радоваться, что она, такая маленькая, нежная и храбрая будет невредима, в его руках. Он не может пойти против себя, очерчивая контуры её левой руки. Это его ошибка, его просчёт и он исправит его, пусть здесь, пусть после стольких лет. Она будет чиста в своём первозданном виде, не осквернённая меткой рабов мнимых богов. Он сам напишет её на стене, представит красками на своих руках. Такую, какую видел лишь он, чистую и незапятнанную. Такую, какая должна была быть изначально и всегда. Она лежала на стволе поваленного дерева у храма Дин’ан Ханин. Впитывала магию древних, нежилась под лучами солнца, пробивающихся через ветвистую сень деревьев. Подставляла мокрое тело под стекающее золото, изгибала в приятной истоме спину, щурила изумруды глаз, пуская их уголками короткие редкие лучики и болтала ногами по воздуху, прикрываясь ступнями от яркого солнца. Он улыбался, смотря на неё, он улыбался, будучи рядом с ней, он улыбался, когда она, увидев его, одёргивала свою полупрозрачную нижнюю рубашку. Он был готов подарить ей целый мир, хотя и знал, что ей он ни к чему, он был готов, своими же руками остановить весь этот фарс, но знал, что она не простит ему обмана. Он был готов ради неё на всё, но не понимал, что входит в это слово. Но был до глубины души, до сладкой боли в груди счастлив, когда она, плетя цветочный венок выверенными движеньями своих рук с робкой улыбкой возложила его на его голову. Он готов был думать, что это его корона и он король. Он сделал свой венок и подарил его своей королеве. Он желал подарить ей целый мир, тогда, раньше, в то время, когда её лёгкая поступь ещё не коснулась этого мира. Тогда, когда его народ был счастлив, был велик, могуч, горд и славен. Тогда, где он мог подарить ей самого себя, место рядом с собой и быть с нею вечно, пока солнце не окончит свой век и мир не канет в вечную тьму. И даже бы тогда он сотворил бы новое светило, лишь для неё. Ведь для него таковым была она. Но не сейчас, эльфийский век до боли скоротечен. Он мог жить долго, уже не вечно, но достаточно, чтобы видеть падение эпох, видеть крах уже не своего народа и видеть увядание её жизни. Он не желал. Пусть он ослепнет, пусть рухнет небосвод, но он запомнит её такой, какой она предстала перед ним в первом свете. Он сохранит её, на стенах, в своём разуме, во всём, чего касалась её рука. Он сохранит её, рядом с собой, здесь, в новом мире. Такую, какой он помнит её до сих пор. Нежную, маленькую, храбрую, щепетильную, бережливую, помнящую о своих товарищах, о его улыбках, о его предательстве. Он готов подарить ей целый мир. Он сам его построит. Он сам выведет его своими руками, такой, каким должен был быть тот, где родилась его vhenan, где воздух должен был искриться от её смеха, где растения должны были цвести от её касаний, где он должен был светиться изнутри от её взгляда. Ещё немного, ещё чуть-чуть и он подарит его ей. Ещё чуть-чуть и мир вновь озарится её жизнью. Ещё чуть-чуть и он продолжит. Возьмёт её руки в свои, потянет на себя, пройдёт сквозь топкое зеркало в мир, почти неотличимый от прошлого. Воссозданный с нуля, живое отражение его мечтаний, её мечтаний. Последний бог покинул этот мир, и оставил его на попечение Создателю. Пусть он утратит волшебство, ту магию времён, что так любовно взращивалась им годами. Он заберёт всех тех, кого он потерял в пучине сонма лет. Излечит, исцелит, сотрёт прекрасных линий метки, освободит и никогда не отвернёт свой взгляд от этих жизней, что он однажды пустил на самотёк. Он будет с ней. Рядом. Быть может не по её воле. Он будет саморучно насаживать себя на копья её слов, он будет глохнуть от крика её печали, он будет умирать вновь и вновь от плавящегося изумруда её глаз, он будет обжигаться, ловя стекающие по её щекам капли. Она простит, не сразу, но простит, всегда прощала. Он будет ждать. Опять и снова. Но время прощения ничто по сравнению с ожиданием, когда она вновь осчастливит его своим живым присутствием. Он вечен, как вечна и она. И время лечит, время терпит всё. И он уверен, что её робкая улыбка вновь разожжёт яркое пламя в его груди.