/от лица Глеба/
В сумраке холодного осеннего утра, когда день едва занялся рассветом, стальным, пустым и тяжким, я резко открываю глаза, садясь на кровати. Лед комнаты сковывает мои слабые движения, когда я, поднявшись, встаю на ноги, на секунду теряя всякую ориентацию в пространстве. В глазах темнеет, и я, покачнувшись, делаю неуверенный шаг в коридор. Проходя мимо большого зеркала во всю стену, я стараюсь не смотреться в него, но худая сутулая фигура, замеченная боковым зрением, мгновенно пропечатывается в памяти, оставляя в душе лишь жалость и сострадание. К этому ничтожному существу. Которым я теперь являюсь. На кухне, затянувшись уже второй сигаретой, я стою у раскрытого окна, зябко кутаясь в собственные объятия. От холода по телу бегут мурашки, а бесцветный рассвет исплаканно заглядывает мне в глаза, желая поглотить, остаться там навсегда. Боль, темно-фиолетовая, вязкая, бездонная, она копошится сотней мотыльков в глубине моей грудной клетки, саднит, желая вырваться наружу; тоска – ей подруга. От одной мысли, что сегодня плохой день, меня перекашивает, а горло стягивает спазм. Как сегодня, именно в день, подобный этому, обычно и случаются мои приступы. Щелчком выкидывая недотлевший окурок под моросящий дождь, эти слезы буро-коричневой природы, умирающей и гниющей заживо, я направляюсь обратно в комнату, лелея надежду дать голове еще хоть немного отдыха, расслабиться, выгнать из тела отравляющие его чувства, изолировать сознание от ощущения тщетности своих попыток быть нормальным. Почти миновав темный коридор, застываю, глядя перед собой, но не видя ничего: все внимание сфокусировано на боковом зрении и фигуре, застывшей в паре сантиметров от меня за тонким слоем стекла, которое вот-вот лопнет, и он, с огромными потухшими глазами, полными вселенской скорби, прыгнет на меня и разорвет в клочья. Тогда я отчаянно поворачиваюсь в анфас к тому, кто желает завладеть моей душой, и встречаюсь с ним взглядами. Осматривая свое отражение в пыльном зеркале, я отмечаю, что так и спал в одежде, в которой нашел вчера силы выйти в ближайший магазин за сигаретами: широкая серая кофта с длинными рукавами и нарисованными на них костями слишком велика, словно я надел ее по случайности, а черные узкие джинсы уже не обхватывают ноги, вися мешком во многих местах. Я испытующе гляжу в глаза незнакомцу из зеркала, на душе становится гадко от этого зрелища, и в голове проносится мысль, словно сказанная на самое ухо до боли знакомым голосом: - Худой, словно из тела уже ушла жизнь… Я знаю, кому могла бы принадлежать эта меткая фраза, кто единственный сейчас во всем мире, кому на меня не все равно, и кто-таки радуется тому, как медленно и мучительно я умираю. Почти бесшумно опустившись на незаправленную кровать, обнимаю костлявые плечи и закрываю в бессилии глаза. Мысли кружат внутри черепной коробки, сталкиваются и путаются между собой. Внезапный резкий поток холодного воздуха обжигает легкие, я распахиваю глаза и устремляю взгляд в самый дальний темный угол комнаты: там, во мраке, постанывая и адски смеясь, что-то неясно клубится и нарастает. Я в ужасе падаю навзничь, ударяясь головой о металл кровати, тщетно пытаясь защититься рукой, я прикрываю ею лицо, инстинктивно сжимаясь под давлением того, что так властно располагается внутри души, являясь образом передо мной. Я, словно во сне, бегу через квартиру, не в силах спастись от преследователя, замираю в прихожей, судорожно пытаясь отворить дверь. - Нет, нет, нет… - шепчу одними губами и вижу, как пар выходит изо рта. Руки предательски дрожат, слишком слабые, чтобы подвинуть щеколду, пальцы с лязгом срываются, царапая по дереву двери, и тогда все мое тело, все мое сознание словно окунается в теплый поток. Уши закладывает. Я вижу, но не ощущаю, как на плечо откуда-то сзади опускается знакомая широкая ладонь. Я медленно оборачиваюсь в полубессознательном состоянии и вижу прямо перед собой до боли ненавистный, но, в то же время, родной силуэт. Хрипло шепчу, а легкие промерзают до дна, не желая фильтровать воздух, внезапно ставший физически-ощущаемым, дерущим горло: - Вадик, пожалуйста, я больше не выдержу так. Исчезни, уйди, оставь меня одного… - я сползаю на пол по стенке, закрыв лицо руками. Рыдания воем рвутся наружу, заполняя тишину. Сверху доносится довольный смешок, и силуэт садится на корточки совсем рядом, ловя взгляд моих безумных глаз, он цедит сквозь зубы изученными наизусть интонациями голоса: - Ты же прекрасно знаешь, что если я пришел, то останусь хоть навсегда – ровно на столько, на сколько у тебя хватит сил быть в сознании. Нет, сразу отбрось план, что мелькает у тебя сейчас пред глазами, в котором ты убиваешь меня: ведь я – это ты, не забывай. Жалкое ты существо, что цепляется за жизнь костлявыми пальцами, пока смерть обнимает тебя за плечи, вовлекая в поцелуй. Собрав по крупицам последние оставшиеся силы, я встаю на ноги, вновь видя на какое-то время лишь пустоту и темноту вокруг себя, посреди которой поднимается с колен тот, кто носит имя и суть моего брата. Не помня себя от паники и тревоги, что скребут изнутри ребра, я в пару шагов преодолеваю расстояние до распахнутого кухонного окна, запрыгивая на подоконник едва не подкосившимися ногами. Слушая свой голос, не верю, что в такой истерике он может принадлежать мне: - Ну уж нет! Сегодня я покончу с этим раз и навсегда: ты больше никогда мне не явишься, будь ты наркотическим бредом или обострением моей шизофрении… Силуэт стоит, облокотившись о дверной проем, спокойно сложив руки на груди: - Не прыгнешь. Слабак. Я смотрю вниз, туда, где туман устилает еще дремлющий в покое город. Пульс зашкаливает, горло стягивает очередной спазм, а в голове лишь бьется молотом о наковальню: «слабак… слабак… слабак…», сказанное проклятым голосом, который на самом деле я не слыхал вживую уже, кажется, целую вечность. - Что… что ты от меня хочешь? – хриплю я, что есть силы вонзая накрашенные черным ногти в дерево оконной рамы. Силуэт мне ничего не отвечает – да и как он может ответить, если я сам не знаю ответа на этот вопрос? Украдкой взглянув на часы, отмечаю, что прошло уже достаточно времени с того момента, как Вадим нежданно негаданно «зашел в гости». Значит, совсем скоро будет пик. И вот, кровь приливает к голове, сердце падает вниз и разбивается на мириады осколков. Он делает шаг за шагом, сокращая расстояние между нашими трепещущими душами. В моих глазах гейзером пляшут алые искры, а фантомная боль поднимается волной из груди, захлестывая меня всего целиком. Вытянув неестественно длинную, словно ломаную руку с побуревшими когтями, он уже почти касается моей шеи, когда я, наконец, найдя в себе последние силы, кричу что есть воздуха в грудной клетке. Голос в мгновение срывается и пропадает, я затыкаю уши мокрыми от пота руками, зажмуривая глаза и прижимаясь всем телом к распахнутому стеклу. Когда собственный крик перестает отдаваться тысячекратным эхом в голове, я осторожно приоткрываю глаза, боясь увидеть вновь то, что так терзает и мучает нутро. Но вокруг тишина и пустота. Я снова один. Приступ прошел, кошмар иссяк. Внезапно мое тело словно проводит через себя сильнейший разряд тока. Вступив неожиданно и полно, в голове разворачивается гениальная идея избавления от призрака прошлого. Я безумно улыбаюсь сам себе, прыгая с подоконника на холодный кафельный пол кухни, усыпанный пеплом. В мыслях – гулкая пустота, и лишь мое истинное предназначение, способное искупить все мои страдания, манит и мерцает в этой густой темноте:я должен ликвидировать реальный прототип.