Зной

Выйдя на крыльцо, он оперся ладонями о перила, с наслаждением вдохнул свежий и влажный после дождя воздух. От благовоний, пропитавших, кажется, каждую вещь в доме ведека, у него зудело в носу и уже начинало ломить виски — теперь наконец-то он мог отдохнуть. Будь его воля, он предпочёл бы, чтобы церемонию для них с Напрем провёл бы какой-нибудь прайлар из маленькой часовни, не интересующийся ни политикой, ни чужой личной жизнью. Но брак губернатора Хедрикспула и его избранницы, разумеется, должно было освятить высшее духовное лицо в провинции, и отказать в этом ведеку Элире значило нанести ей тяжкое оскорбление. Ссориться с духовенством без крайней нужды Дукат не хотел. Что ж, им с Напрем придётся потерпеть сладкие речи Элиры час или чуть больше, зато потом у них останется целый день друг для друга. Гостей они почти не звали: подчинённые поздравят губернатора после, во дворце Совета, и сослуживцы Напрем наверняка придут с подарками, когда она появится на работе. А в день церемонии — её мать с сестрой, одна или две подруги. Надо поговорить с Зиял — возможно, она захочет позже устроить праздник для своих школьных приятелей. Одна из них, худенькая, серьёзная девочка, воспитанница ведека Элиры, как раз сидела внизу на корточках и что-то чертила кончиком ветки на влажной земле. Дукат стал спускаться, и, заслышав скрип ступенек, девочка встала, отряхнула платье. Черноволосая головка почтительно наклонилась: — Добрый день, господин Анджол. — Здравствуй, Теса, — он благожелательно улыбнулся. — Рисуешь? — Нет, это для задачи по математике, — девочка смущённо взглянула на него. — Ведек Элира говорит, что я должна много заниматься, чтобы потом поступить в университет и уехать в Джаланду. — Не рановато ли тебе прочат научную карьеру? — Дукат слегка усмехнулся, осторожно переступил через чертёж. — Ведек Элира хочет, чтобы я стала врачом или учителем, — Теса сплела тонкие пальцы в замок. — Значит, так оно и будет. А Зиял хочет быть художником, я знаю. Она столько всего выдумывает — и её рисунки такие красивые! — Очень красивые, — согласился Дукат и направился к воротам. Если Напрем уже вернулась, он сразу же расскажет ей, что с церемонией всё улажено — осталось только выбрать день. Платье, конечно, должно быть новое — из толианского или лисипианского шёлка, и надо выписать весеннее вино из Раканты… — Зиял говорит, что ей горло разрезали лазером, — за спиной зашуршали лёгкие шаги. — А потом сшили. И что она летала в Джаланду на вашем флаере — и он даже быстрее космических кораблей. — Верно, верно, — рассеянно отозвался Дукат. Интересно, на сколько дней он может позволить себе взять отпуск? Надолго оставлять Совет не годится, но, скажем, неделя наедине с Напрем вряд ли повредит делам… — Значит, это не выдумка? Я думала, такого не бывает. — Всякое бывает, Теса, — он толкнул калитку, шагнул за изгородь. Милая девочка, но, похоже, Элира с ней совершенно не разговаривает, вот она и бегает за другими взрослыми. Полукровкам нелегко — что на Кардассии, что здесь. Хорошо, что Зиял… — Но я ни за что не поверю, что вы прилетели с Кардассии, — догнал его голос Тесы. Дукат машинально сделал ещё шаг, обернулся к кованому забору. — С Кардассии? Кто тебе об этом сказал? — Зиял, — девочка безмятежно улыбнулась. — У неё ведь отец — кардассианец, как и у меня. А она сказала, что вы и есть её отец и что вы специально превратились в баджорца, чтобы быть с ней. Дукат рассмеялся — негромко, мягко. Страх, прошивший его холодной иглой, уже превращался в гнев, и этот гнев закипал внутри, мешая мыслить ясно. — Милая Зиял, — вздохнул он. — Фантазёрка. Теса закивала: — Она просто хочет, чтобы у неё был настоящий отец. Я тоже хочу. Но если бы я об этом сказала вслух, ведек Элира назвала бы меня глупой и никчемной, — она развела руками. Глупая. Никчёмная. Болтливая. Кому ещё Зиял успела растрезвонить свою выдумку? А что, если Напрем рассказала ей? Именно из-за этого у него с Напрем в последний раз случилась ссора: она твердила, что нельзя обманывать дочь, что Зиял уже большая и всё поймёт — а он категорически запретил что-либо говорить. Неужели Напрем решила пойти ему наперекор, рискнула его благополучием, свободой, жизнью? — Ничего дурного нет в этом желании, — выговорил он. — Ведеку Элире не следовало бы тебя ругать из-за этого. И не обижайся на Зиял: у неё просто богатое воображение. Что он говорит? Зачем? Сейчас же — домой, найти девчонку, вытряхнуть, выбить из неё эти бредни. Пусть усвоит как дважды два: ещё хоть раз скажет что-то подобное — и он… Голосок Тесы звенел, зудел в ушах. Надо было прощаться, и Дукат спокойно, невозмутимо произнёс несколько вежливых слов. Дождался поклона, развернулся, зашагал по улице, всё ускоряя и ускоряя шаг. А если эта пигалица обмолвилась Элире? Вряд ли Элире хоть на секунду придёт в голову, что это может быть правдой, но вдруг… Какое оружие против него! Что ж, даже и в таком случае ему самому есть чем держать Элиру в узде. Её прошлое, её связь с галом Марейном — вряд ли она захочет рисковать. Он справится с Элирой. Но вот Зиял… Он толкнул калитку, ветка веклавы едва не задела его затылок — за шиворот посыпались холодные капли. Дукат поёжился, повёл плечами. Похоже, Напрем ещё нет. Жарко как. Надо бы попить воды. На крыльце был кувшин — если только Напрем его не убрала. Он поднялся по ступенькам, потянулся к узкому горлышку кувшина, стоявшего на столе — и услышал дробный стук каблучков. Он убрал руку. Он ждал. Зиял вылетела на крыльцо — в нарядном платьице, запыхавшаяся, довольная. — Теннан! Мама скоро придёт, она сказала… Зиял осеклась: ладонь Дуката тяжело легла ей на плечо, сжала тисками. — А пока она не пришла, мы с тобой поговорим. Он шагнул внутрь, на веранду, утягивая Зиял за собой. Он захлопнул дверь. — Теннан, — светлые глаза растерянно моргнули, — что-то случилось? — Пока нет, — он так и не убрал руку, крепко держал Зиял, словно дикого вомпата, который может вот-вот вырваться и исчезнуть в траве. — Скажи мне, будь так любезна, с какой стати ты рассказываешь обо мне нелепицы своим подружкам? — Он говорил тихо, не повышая голос, но Зиял начала дрожать, и эта дрожь злила его ещё сильнее. — Я тебе разрешал? С каких это пор я стал кардассианцем? Зиял сглотнула, стиснула пальцы в замок, не отводя испуганных глаз от его лица. — Ты не разрешал… Теннан, я просто подумала… мне захотелось… — Молчи! — гаркнул он. — Ты вообще думать не умеешь! Кому ещё ты говорила эти глупости? Всем соседям? Он взмахнул рукой, указывая на дом напротив в окне, и Зиял сжалась, поднесла ладонь к лицу, будто в попытке заслониться. Дуката словно обдало холодной водой. Он выпустил её плечо, сложил руки под грудью, стараясь привести дыхание в порядок, успокоиться. Губы Зиял дрогнули, искривились. Его ладонь снова коснулась её плеча, на сей раз бережно. — Зиял, — с усилием произнёс он. — Разве я хоть раз тебя ударил? — Нет, — тихо, почти шёпотом сказала она. — И не ударю. Не надо так на меня смотреть. Дукат притянул её к себе, погладил мягкие чёрные волосы и ощутил, как её напряжённое тело постепенно расслабляется. Она выдохнула ему в живот. — Прости меня, Теннан, — её голос едва заметно дрожал. — Я не знала, что ты так рассердишься. Конечно, мне не надо было говорить Тесе, как будто ты кардассианец… но мне так хотелось придумать, хоть на секундочку, что ты — мой отец! — Она подняла голову. Глаза под надбровными гребешками ярко блестели от собирающихся слёз. Дукат помолчал, гладя её затылок, шею, спину. Он пытался собраться с мыслями. Надо было сказать что-то успокаивающее, но при этом дать понять Зиял, что такие фантазии не должны повториться, что это просто-напросто опасно… — Прости, — ещё раз пробормотала Зиял. Дукат отступил на шаг, размыкая объятие, и присел перед ней на корточки. Теперь он смотрел на неё снизу вверх — на взрослую, серьёзную, плачущую Зиял. — Что ты знаешь про своего отца, Зиял? Серый лоб в выступах гребней слегка наморщился. — Он был глинном в кардассианской армии… Они с мамой были вместе совсем недолго, но он ей очень нравился. Он был очень красивый и храбрый, заботился о маме, дарил ей подарки, а когда ему пришлось улететь на Кардассию, он оставил ей в подарок меня, чтобы ей не было грустно одной, — Зиял тихонько вздохнула, и Дукат не смог сдержать улыбки. — Зиял, знаешь, почему я так разозлился на тебя? Она вопросительно наклонила голову, и он произнёс чётко, с расстановкой: — Потому что я действительно твой отец, глинн Дукат. Она замерла, приоткрыв рот, глаза распахнулись… она вглядывалась в его лицо, словно ожидая услышать, что это шутка — и наконец рванулась к нему, обхватывая руками изо всех своих сил, вжимаясь щекой ему в бок. — Отец, — неестественно низким, глухим голосом выдавила она. — Но это правда? — отстранилась, вопросительно, недоверчиво заглядывая ему в глаза. — Правда? — Ну конечно, правда, — он уселся на пол, вытягивая ноги, притянул её к себе на колени. — Чьей ещё дочерью ты можешь быть — самая лучшая, самая замечательная? Только моей. — И ты прилетел с Кардассии, чтобы найти нас с мамой? — Как же иначе? — он прижал её макушку к своему подбородку. Никакого «иначе» для него сейчас и впрямь не было. Зиял всхлипнула. Кажется, она всё-таки собиралась заплакать — но это ничего. Дукату вспоминалось облегчение, которое он всякий раз испытывал, снимая металлическую офицерскую броню — сейчас тяжесть, свалившаяся с него, была в разы сильнее. — Ты поняла, Зиял? Если кто-то чужой — кто угодно, кроме нас с тобой и мамы — узнает, откуда я, меня посадят в тюрьму. А может, и казнят. Ты должна молчать обо мне. Зиял энергично кивнула: — Я не скажу ни слова — даже если меня будет спрашивать сама Кай! — Вот и прекрасно, — Дукат оперся ладонью о пол. — А теперь давай встанем, Зиял, и я наконец глотну воды. Наконец. Что сделано, то сделано. Скоро придёт Напрем. И надо будет ей рассказать. Впрочем, рассказывать наверняка кинется сама Зиял. А пока надо постоять на крыльце, подышать прохладой, отдохнуть, чтобы в голове ничего не путалось. Ему сегодня ещё нужно подсчитать, сколько бутылок весеннего вина смогут выпить гости.