***
— Спи… Ты ведь так сильно устал… Я о тебе позабочусь. Ласковые губы порхают по затылку, прижимаются за ухом, а руки гладят по груди и животу — нежно, заботливо, позволяя тонуть в этой неге, в этом мягком, теплом прибое из любви и желания сделать как можно приятнее. Марко не то чтобы спит. Краешком сознания он еще цепляется за реальность, но лениво, нехотя, наслаждаясь полутонами и будучи не в силах вынырнуть из этого темного омута, в который его погружают руки Олли, его губы и его твердый член, упирающийся между ягодиц. Пальцы — ловкие, порхающие — гладят ребра, гладят лопатки и загривок — будто стараются успокоить разнервничавшуюся собаку, верного четвероногого друга, готового наброситься на обидчика. В этих прикосновениях — тщательно контролируемая жадность, а в голосе, шепчущем на ухо какие-то неважные бессмыслицы — хриплый рокот едва сдерживаемого желания. Олли медлит, хочет насладиться моментом — всей этой плеядой моментов, выстраиваемых в лесенку удовольствия, ведущую их то ли наверх, к свету, то ли на дно, в самый черный мрак. Мрак запретный, неправильный, но полный блаженства. Марко чувствует, как его ласково обнимают, успокаивают, расслабляют и целуют. Чувствует, как принимаются растягивать, как трутся членом о бедра. Олли кружит пальцами у входа, поглаживает легко чувствительные складки кожи, одновременно коротко касаясь губами плеча и наверняка наблюдая с приоткрытым от наслаждения ртом за тем, как легко поддаются его напору полностью расслабленные мышцы. Хочется перевернуться, прижаться теснее, обхватив ладонью их члены, но Марко не может пошевелить и пальцем от опутавшей его сонной неги, и от этого в душе бушует жар, словно запертый в банку. Этот жар не может вырваться из тесной клетки, но все равно жжется изнутри, заставляя гореть и обугливаться легкие. Нагретая смазка сглаживает ощущения, растекается влажным пятном, позволяя пальцам проникать дальше и глубже. Кажется, Марко раскрывают сильнее, разводя в стороны ягодицы, любуясь им — открытым, покорным, беззащитным. Олли не спешит — рвения вперед не чувствуется, а вот желания показать всему сущему Марко целиком и полностью хватает. Пальцы давят, поглаживают, и уже хочется податься назад бедрами, насадиться, почувствовать хоть что-то внутри себя — желательно горячий, твердый член, но сил хватает только на то, чтобы перекатить головой по подушке и промычать что-то нечленораздельное. Олли мягко прихватывает его за бедро, сгибая ногу, врывается внутрь дальше и резче, оглаживает стенки и простату, и Марко может ощущать спиной его тяжелое дыхание. Пальцев становится больше, они давят и растягивают, выворачивая края, тянут и жмут, выпачканные в смазке, скользкие. Марко знает, как Олли хочет его — может ощущать это седьмым чувством: эту волну похоти, яростного вожделения, стекающую по коже лавовыми потоками. Но тот медлит, не желая причинить боли, старательно сдерживаясь и подготавливая его максимально тщательно. Наконец, крепкая ладонь, погладив напоследок задницу собственническим, довольным жестом, пропадает. Олли за спиной шуршит и вертится, устраиваясь удобнее, а сонливость Марко достигает максимума. Он еще помнит, как головка члена Олли давит на вход, понемногу проникая внутрь, помнит, как крепко, до боли, сжались пальцы на бедре, пока его вертели, укладывая поудобнее, но больше — ничего. Марко окончательно проваливается в сон, наполненный пульсацией и тьмой, когда Олли входит в него до конца, исторгая из себя задушенные, сорванные выдохи наслаждения. Этот сон крепкий, но беспокойный, потому что удовольствие терзает тело, заставляет что-то внутри дрожать, скручиваться в судороге. Мозг конфликтует с телом, не в силах что-то сделать с парадоксом, и мечется в агонии из возбуждения и желания закончить эту пытку яркой, испепеляющей все на своем пути вспышкой оргазма…***
Марко приходит в себя ближе под вечер. Лежит какое-то время, прислушиваясь к обстановке и держа глаза закрытыми. Олли был прав — задница немного саднит — видимо тот, потеряв в какой-то момент всяческий контроль, двигался быстрыми, грубыми толчками. В животе чуть тянет, но в целом Марко, отчего-то лишенный душевных терзаний, чувствует себя прекрасно. Он представляет, как Олли трахал его — пребывающего без сознания, беспомощного и недвижимого — наверняка громко стеная и грязно матерясь, исполнивший свое потаенное желание, отравлявшее тело, и слегка вздрагивает от мгновенной вспышки удовольствия. Это не остается незамеченным, и Олли за спиной откладывает телефон — это слышно по звуку, а затем придвигается ближе, обнимая со спины и тесно прижимаясь всем телом. — Спасибо, что доверился. Я еще никогда так не кончал. Сфоткал твою задницу, заляпанную моей спермой, так что у тебя тоже будет возможность полюбоваться. Жаркий шепот на самое ухо заставляет пробежаться по коже стаю мурашек, и Марко трется макушкой о подушку, пока горячие губы Олли прижимаются к шее в благодарном поцелуе. Он не чувствует себя использованным — это главное, но и у него есть маленькие «хотелки», которые можно было бы воплотить в жизнь.