House of rising Kinks

Эта мысль давно крутится в голове. Даже нет, не мысль… Желание. Дикое, необузданное, и в чем-то мерзкое желание. Олли понимает, что это неправильно, что это в каком-то смысле гадко — поступать так с Марко, но внутри все полыхает, стоит только задуматься. Про безвольное, расслабленное тело под собой, про молчаливость, про мерное, самую капельку потяжелевшее дыхание… Олли хочет заняться сексом со спящим Марко. Не получать в ответ объятий и поцелуев, жадных, ласковых рук, ничего из этого — но брать самому, без остатка, наслаждаться всевластием, ощущать себя богом. Он борется с собой. Пытается, во всяком случае. Это ведь неправильно… Но мозг кипит и взрывается, а внизу живота болезненно, сладко тянет, стоит только увидеть Марко, спокойно спящего после концерта или переезда — уставшего и умиротворенного, знающего, что он в полной безопасности. Лишать его этого чувства не хочется и хочется одновременно. Надломить, показать, что расслабляться нельзя, что он всегда под прицелом, чтобы после наслаждаться этой мерзкой и склизкой мыслью вседозволенности и власти. Олли ненавидит себя. Но все равно сдерживая хриплые стоны дрочит по ночам, смотря на спину Марко, так трогательно сгребшего свою подушку в неряшливый ком и обнимая ее. Ему хочется сказать Марко о своем желании. Нужно сказать, чтобы не стать насильником, но он просто не может. Слова застревают где-то еще в легких на этапе глотка воздуха и так и не рождаются, когда он смотрит на открытый взгляд, полный нежности, и на мягкую улыбку, когда Марко обнимает его. Или, когда сидит рядом и они соприкасаются коленями. Или когда Марко просто существует — такой, какой он есть — самый замечательный во всем мире. Олли умирает от раздирающих его противоречий, чувствует себя самым мерзким человеком на земле, но ничего с этим не делает. Нервничает, ходит сам не свой, отвечая невпопад и надолго застревая в собственных мыслях, полных необузданных желаний, а потом ловит недоуменные взгляды и старается уверить, что все хорошо. И врет не только Марко, но и себе. В очередную из ночей они лежат в их кровати, и пока рядом слышится мерное, спокойное сопение, Олли буквально может ощущать ток крови, что вся стремится к паху. Он проскальзывает ладонью за резинку трусов, сжимая себя и рвано выдыхая. В голове, как и во всем теле, пульсирует жар — дикий и необузданный, подталкивая к свершению того, что он хочет больше всего на свете и одновременно ненавидит всем сердцем. Сжатый кулак неспешно двигается вдоль всей длины члена, ощущая горячий бархат кожи, а пальцы прихватывают каплю смазки с головки, пока Олли во все глаза смотрит на Марко — расслабленного, мягко дышащего через приоткрытый рот. Взгляд скользит ниже, к шее, груди, и теряется где-то в складках перекрученного одеяла, что не может скрыть от жадности, бушующей в Олли, ни острых коленей, ни длинных ровных ног. Рот наполняется слюной — хочется провести языком по каждому миллиметру кожи, укусить за живот, пощекотать ребра — Марко всегда так мило и забавно жмурится, а затем жарко выдыхает, подтягивая Олли выше, отвлекая от своего тела жадным поцелуем. Марко сглатывает во сне, дергая кадыком, и Олли ощущает себя рептилией — взгляд приковывается к этому нехитрому движению и кажется, что он даже может видеть, как под кожей пульсирует кровь в жилке на шее. Жара становится больше — он окрашивает картинку красным — будто это кровь или инфракрасные лучи, а затем вновь неумолимо бежит к паху, заставляя двигать рукой быстрее, дрочить себе почти болезненно и исступленно. Шуршит постель, пока Марко переворачивается, и глаза теперь вместо груди жадно шарят по спине и кусочку ягодиц, что виден сквозь почти окончательно сползшее одеяло. Больше в мыслях нет ничего. Нервно выдохнув, Олли сжимает себя у основания, чувствуя, как дрожат бедра, а затем осторожно, чтобы не разбудить Марко, подкатывается ближе. Ладони так уютно и правильно располагаются на пояснице, поглаживая мягкий прогиб. Марко принимается сопеть чуть громче, заставив Олли насторожиться, но не просыпается, и можно продолжать в забытьи водить пальцами по мягкой коже, усеянной родинками, а затем склониться ниже и поцеловать каждую из них. Олли трется носом вдоль позвоночника, заставляя короткие мягкие волоски приподниматься от дыхания, стягивает немного одеяло, чтобы поцеловать трогательные ямочки на пояснице, вжаться мягко, но настойчиво губами, задыхаясь от любви и желания. Касаться Марко приятно, правильно: и поглаживать широкую спину ладонями, и сжимать пальцами мягкий бок, и гладить косточки лопаток. Марко вообще хочется сгрести, подмять под себя и обнять до хруста в ребрах, но Олли опасается быть обнаруженным, поэтому медлит. Медлит, когда цепляет пальцами резинку белья Марко, слегка поглаживая ягодицы и ямку под копчиком, медлит, стягивая трусы и оголяя бледную кожу, любуясь и отчаянно стараясь подавить дрожь нетерпения и жадности. Наконец медлит, когда оттягивает одну из ягодиц Марко в сторону, смотря на ровное, темное кольцо ануса, которое так отчаянно сильно хочется приласкать, растянуть, наполнить скользкой смазкой, а после… Что будет после Олли старается не думать, потому что в таком случае он просто взорвется и сгорит сам от себя, как феникс. Тюбик с лубрикантом никак не желает поддаваться дрожащим пальцам, но он все же умудряется отвинтить крышку и позволить веществу испачкать пальцы. А затем осторожно прикасается к Марко, выворачивая руку, размазывая смазку по нежной, чувствительной коже. Тело под руками дергается, Олли замирает, задержав дыхание, но сон Марко все еще крепок. Немного подождав, пальцы вновь принимаются ласкать расслабленные, легко поддающиеся давлению мышцы. Олли не скользит пока глубоко, но воздуха уже не хватает, и он часто дышит, пока мягко подготавливает Марко для себя. На трусах влажное пятнышко от его собственной смазки, и Олли быстро стягивает их, оставаясь полностью обнаженным. Это все так неправильно и ужасно, но его безумно возбуждает неподвижный, полностью открытый Марко, который даже не подозревает, что для него готовят. Олли скользит дальше и глубже пальцем, придвигаясь еще ближе, мягко упираясь лбом Марко в плечо — потому что всего слишком много, это все вызывает такое сильное желание, что выдержка тает с каждой секундой и уже хочется толкнуться в Марко членом, насаживая на себя. Он добавляет второй палец — медленно, осторожно, выдавливает еще смазки — не хочется причинить боли и дискомфорта, ведь это будет совсем уж мерзко. Марко дергается, и Олли слышит судорожный, тяжелый выдох. Подтягивается посмотреть и едва сдерживает стон — Марко сам возбуждается. Не просыпаясь. Наверно, ему снится что-то приятное, но его веки все еще закрыты, а грудь все еще мерно, просто чуть ускоренно вздымается. Марко следует за прикосновениями, чутко отзываясь на каждое из них, и Олли слабо, еле слышно стонет, и стон этот больше похож на всхлип. Любить Марко сильнее невозможно, но только что у него получилось. Олли все водит и водит пальцами, оглаживает мягко края ануса, скользит туда и обратно уверенными, поступательными движениями, наслаждаясь картиной. Марко не двигается, но дышит учащенно, и член с каждым мгновением у него становится все тверже — Олли может видеть это, умирая от возбуждения и нежности. Когда в Марко свободно двигаются три пальца Олли решает, что может отпустить себя и приступить к делу. Не до конца, конечно — он все еще не хочет, чтобы Марко проснулся в самой середине процесса и испугался. Но отпустить себя хочется уже так сильно, что последние крупицы выдержки пропадают и внутри остается пустыня похоти и желания, когда в мозгу ничего — только пульсация крови. Олли направляет себя рукой, уже слабо постанывая от осознания, что он собирается сделать… Трахнуть спящего, беспомощного и любимого человека, воспользоваться телом без четко озвученного согласия. Это все буквально незаконно, но он весь дрожит, погружаясь внутрь Марко, чувствуя, как сильные мышцы плотно, но расслабленно обхватывают член нежным, горячим коконом. Он тихо стонет, замирая, толкнувшись на всю длину. Марко возится под ним, дышит тяжело, но все еще не просыпается, и Олли мягко выскальзывает, чтобы затем двинуться обратно и вновь задрожать. Приятно не столько физически, сколько ментально: не хватает того, как Марко обычно судорожно и жадно сжимает его собой, не хватает четкости и плотности ощущений, но овладевать спящим — запретное и острое удовольствие, от которого внутри у Олли не остается ничего, кроме инстинктов и незыблемой установки не причинять Марко боли. Он принимается двигать бедрами, понемногу толкаясь в блаженную тесноту. Марко слабо покачивается от толчков, и в какой-то момент Олли просто крепко хватает его за бедро, с силой сжав пальцы, и насаживает задницей на свой неимоверно твердый член. Из груди рвется задушенный стон: Олли возбужден так сильно, что кажется, будто во всем теле сейчас порвутся мышцы, а кожа слезет неряшливыми лоскутами. Пульсация в висках и члене достигает максимума, когда он насаживает Марко на себя вновь и вновь, тянет ягодицу в сторону, наблюдая, как края ануса растягиваются и как член то погружается глубже, то выходит. Пальцы сжимают мягкую кожу у Марко на бедре наверняка до боли, до красных отпечатков, что не спешат пропадать, но Олли уже просто не может выносить всего этого. Конвульсивно дергает бедрами, двигаясь в полностью расслабленном, бессознательном теле, и тянется, чтобы поцеловать Марко в шею, задыхаясь от желания. Нужно уделить внимание и члену любовника тоже, но в мыслях ничего — только вожделение, только блаженная пустота инстинкта и привычки: толкаться дальше и быстрее. Марко вздрагивает, и Олли чувствует, как напрягаются мышцы вокруг члена. Испуганно замирает, а затем жмется теснее, опаляя горячим дыханием ухо Марко, недоуменно хлопающего ресницами — сонного, но возбужденного, и такого трогательного, раскрытого. — Ч-что… — Тише. Тише, тише, тише… Мой хороший… Прости меня. Я сейчас… Олли мягко целует Марко в шею, умоляя успокоиться и толкается быстрее, чувствуя, что развязка близка. Его все еще сжимают, и после полной расслабленности внезапное давление подстегивает, заставляет дрожать отчаяннее, а стоны свободно покидать губы — сил удерживать их просто нет. Олли тянется рукой к чужому члену, принимаясь мягко поглаживать, и все еще не понимающий до конца что происходит Марко хнычет и мягко изливается, этим помогая прийти Олли к финишу следом. По телу гуляет крупная дрожь и воздуха в легких до преступного мало, но Олли жмется лбом Марко к плечу, все еще продолжая поглаживать его член, ощущая, какая скользкая от смазки и спермы кожа, и влюбленно потирается, щекоча волосами. Веки у Марко вновь сомкнуты, но дыхание рваное, прерывистое, и Олли хочется расплакаться от бушующих внутри эмоций. Он стягивает презерватив, вытирает Марко и свои руки о собственные трусы и обессиленно валится на кровать, наконец-то чувствуя полную расслабленность.