***
— Мне звонил твой отец, — сообщил Ник Трою. Эта новость просто распирала его. Он понимал, что Троя это тоже заинтересует, и даже думал о том, чтобы позвонить, но решил приберечь новость для личной встречи, которой пришлось ждать почти неделю. И то Ник не смог выдержать долго, заговорил практически сразу, как Трой вошел в дверь. Тот так и застыл, не сняв до конца куртку. Ник за эту неделю не раз пытался представить реакцию Троя: радость, что они помирились? Обиду, что отец так беспокоился за Ника? (О том, что Джеремайя называет его «сынок», Ник, конечно, сообщать не стал). А может, Трою будет все равно? Он редко упоминал про отца, и Нику порой казалось, что Джеремайя и Трой избегают друг друга и в целом друг к другу равнодушны. Но реакция оказалась неожиданной: Трой испугался. Испуг задержался на его лице на долю секунды, после чего сменился вежливым интересом. — И что он сказал? — поинтересовался Трой, как показалось Нику, нарочито равнодушно. — Сказал, что одобряет твой поступок, и что я всегда могу рассчитывать на помощь семьи Отто. — Одобряет? Мне он этого не сказал, — пробормотал Трой, снимая куртку. — И что я в надежных руках, раз делом занимается Джейк. — И наверняка не сказал этого лично Джейку. Трой пригладил волосы ладонью и посмотрел на второй этаж: — Дома кто-нибудь есть? — Нет, мама и Трэвис еще в школе, Алисия... — Отлично, — перебил Трой. — Нам надо поговорить. По его тону сразу стало ясно, что будет темой разговора. — Ты его нашел? — вырвалось у Ника. — Джоша... Подожди, не отвечай. Он прислушался. Хотя маминой машины перед домом не была, и Ник видел, как Алисия шагает к остановке, ему вдруг показалось, что кто-то из них мог незаметно вернуться. В конце концов, не на этом ли погорело множество секретных планов — на том, что посторонние уши услышали больше, чем надо. — Идем ко мне. — Лучше на кухню, — сказал Трой и пошел первым. У кого-то другого такое поведение выглядело бы вызывающе и даже раздражало бы. Но Трой был словно кот, который с легкостью обживается в твоем доме, и ты уже сомневаешься: он поселился у тебя, или ты вторгся на его территорию. — Если ты хочешь что-то мне приготовить, сейчас не самое подходящее время, — сказал Ник, идя следом. — Мне понравилось, но сейчас меня просто разорвет от любопытства. — Я его нашел. Так лучше? Трой включил кофеварку. Ник опустился на стул: голова внезапно закружилась, к горлу подкатила тошнота, бледный призрак той, что мучила его в камере. Он молча наблюдал, как Трой делает кофе и разливает его, безошибочно выбрав из разнокалиберных чашек ту, которой Ник пользовался уже лет десять («Я люблю ЛА», куплена отцом в аэропорту вместо подарка из командировки, о котором он попросту забыл). И лишь когда кофе оказался прямо перед ним, а буря в желудке улеглась, и Ник решил, что его уже не стошнит, он решился заговорить: — И где Джош? Как ты его нашел? Трой улыбнулся, как поймавшая мышь кошка: — На какой из вопросов ответить в первую очередь? — Все равно. Не мучай меня. — Тогда по порядку: твой приятель прячется в дыре вроде той, в которой вы были раньше. Чтобы найти его, мне пришлось нажать на твоего бывшего лучшего друга, объяснить ему, что ты теперь предпочитаешь компанию порядочных людей и будешь очень благодарен за помощь. Значит, к Келвину за дозой больше не обратишься, об этом Ник подумал в первую очередь. А следом пришло облегчение. Вот и все, его мучительный выбор: звонить или не звонить Келвину, — разрешился сам собой. И все закончилось без его участия. — Ты же ничего не сделал Келвину? — уточнил он. — Если он обратится в полицию, нам обоим не поздоровится. — В полицию? Наркоторговец? Очень сомневаюсь. К тому же, я такой убедительный. — Но... — Ник, — твердо сказал Трой. — Я все уладил, как и обещал. Тебе не надо беспокоиться. Все, о чем тебе нужно думать: с какого части тела ты начнешь пытать Джоша. — Ты мой спаситель, — пробормотал Ник. — Я твой рыцарь, — ответил Трой. Его пальцы на мгновение коснулись руки Ника успокаивающим жестом. Нику захотелось перевернуть ладонь, чтобы коснуться этих пальцев. — Если мы знаем, где Джош, — сказал он, — почему мы до сих пор к нему не едем? — Завтра, — решительно ответил Трой. — А если он куда-то уйдет? — Куда ему идти? Он в бегах, стоит ему высунуться, как его тут же сгребет полиция. Доля правды в этом была. Пару раз Ник видел в новостях, которые смотрел тайком от мамы, фоторобот Джоша, составленный с его слов. Обычно такие фотороботы были похожи на реальных людей не больше, чем средневековые обезличенные портреты, но на этот раз художник постарался. Особенно ему удалась ямочка на подбородке — метка, которая выдаст Джоша с головой. Не высовываться было самым разумным решением с его стороны. И все же Ник не мог побороть беспокойства. — Может, все же... — Завтра, — сказал Трой, вставая. — Сегодня у нас есть еще одно дело. — Какое? — Я обещал Мэдисон вытащить тебя на прогулку. Кажется, она беспокоится, что ее сынок стал домоседом. — Ты говорил с мамой за моей спиной? Ника это задело. Он подозревал, что стал причиной пересудов и, наверняка, жарких словесных баталий между мамой и Трэвисом. И все же знать, как мама и Трой секретничают и обсуждают его, словно Ник — ребенок с проблемами социализации, было не слишком приятно. — Конечно, говорил. Мы оба волнуемся, что ты стал затворником. Люди так иногда делают, знаешь ли: волнуются за своих близких. — Наверное, я должен чувствовать себя польщенным, — сказал Ник, — но все же вы зря старались. Я в порядке, говорил сотню раз. И не хочу никуда выходить. Просто не хочу. — Я так и сказал Мэдисон. Посиди-ка здесь. Трой вышел из кухни, оставив его одного. Ник слышал, как хлопнула входная дверь, потом — дверца машины, затем снова дверь, и Трой прошел наверх. Ник прислушивался к этим звукам со смесью интереса и смущения: он никогда особо не любил вечеринки-сюрпризы. Обычно люди ждали бурного восторга и горячей благодарности за свои труды. И Нику всегда казалось, что он благодарит и восхищается недостаточно сильно, из-за чего у людей портилось настроение, а значит, портилось настроение и у него. — Я не очень люблю сюрпризы, — честно предупредил он, когда Трой вернулся на кухню. — Какой же это сюрприз, — ответил Трой. — Ты ведь все слышал. Я просто обещал Мэдисон вытащить тебя из дома, и я это сделаю. Идем. Трой поманил Ника за собой и повторил, так как тот не тронулся с места: — Идем. Хватит киснуть. — Куда? — спросил Ник, не тронувшись с места, но Трой ухватил его за руки и сильно дернул на себя, из-за чего Нику волей-неволей пришлось вскочить. — На небольшую прогулку, — сказал Трой, крепко ухватив Ника за запястье. Его хватка была крепкой, но прикосновение теплых пальцев было даже приятным, поэтому Ник беспрекословно позволил себя вести. Они поднялись на второй этаж и остановились точно под люком, ведущим на чердак. Сейчас он был открыт, а лестница опущена. Лампочка на чердаке давно перегорела, но обычно хватало света, сочащегося из слухового окна. Но отсюда чердак казался темным и опасным провалом, который только и ждет заблудившихся мальчиков. — После тебя, — любезно сказал Трой. — Так и начинаются самые страшные ужастики, — пробормотал Ник, но все же подчинился. Поднявшись наверх, он огляделся, но не заметил ничего особенного. Тот же полумрак, в котором они с Алисией играли в прятки еще детьми, те же старые, но «вдруг-пригодятся» вещи. Портновский манекен, оставшийся с тех времен, когда мама еще лелеяла надежду стать модельером, и рядом — темный остов укрытой швейной машины. — Что я должен увидеть? — крикнул Ник оставшемуся внизу Трою. И вздрогнул, когда голос раздался над самым ухом: — Это выше. Трой протиснулся мимо него, так близко, что Ник ощутил движение воздуха. В сумраке Трой казался серым призраком, размытым, едва различимым и опасным. У Ника вдруг лихорадочно застучало сердце, отбивая сигнал СОС. Его охватила уверенность, что рядом с ним в темноте не Трой, а призрак, принявший его облик. Ощущение угрозы было таким явственным, что Ник едва мог дышать от страха. Он невольно попятился, не сводя взгляд с сумрачного силуэта, твердо уверенный, что если повернется к тому спиной, живым отсюда уже не выйдет. Яркий свет прорезал темноту, четко, до мельчайшей детали, осветив Троя, стоявшего под ведущим на крышу люком. Он оглянулся и, видимо, почувствовал неладное, потому что спросил: — Все хорошо? Ник сглотнул и попытался сделать максимально спокойное лицо. — Да, все окей. — Не упади. — Что? Трой указал ему за спину: — Ты рядом с лестницей. Не упади вниз. Иди сюда. Трой протянул руку. Ник посмотрел на нее, потом на самого Троя. Морок развеялся, и собственные страхи теперь казались смешными. Но все же Ник не мог заставить себя протянуть в ответ руку. Он все еще чувствовал себя так, словно стоит рядом с кем-то незнакомым, кто только принял образ его друга. Ник вынудил себя подойти ближе, но руку так и не принял. Спросил, понимая, что его голос звучит грубовато: — Так что ты хотел мне показать? Трой испытующе поглядел на него, но не стал ничего спрашивать. — Это наверху, — сказал он. — Идем. На этот раз он вылез первым. И Ник испытал облегчение: он не смог бы оставить этого Троя, незнакомого ему, за своей спиной. Он вскарабкался по лестнице, вылез на крышу и заморгал, ослепленный внезапно ярким светом, хотя солнце уже приняло багровый закатный оттенок и опустилось так низко, что еще чуть-чуть — и коснется горизонта. Но Нику после его многодневного заключения в клинике, тюрьме и собственной комнате свет показался почти нестерпимым, а воздух — вкусным и свежим. Трой уже поджидал его на крыши. Увидев, что он приготовил, Ник рассмеялся, и напряжение враз отпустило его. — Формально мы не в доме, — сказал Трой. — Так что я выполнил свое обещание Мэдисон. Он указал на расстеленный плед, расстеленный в плоской части крыши. Сверху стояли корзинка для пикника и запотевшие бутылки ледяного лимонада — картинка из счастливого летнего денька, не омраченного убийствами и залогами. — Ты серьезно? — спросил Ник. — Конечно. Трой сел на крышу и похлопал по пледу рядом с собой: — Давай. Я не укушу. Еще несколько минут назад Ник был уверен: укусит, еще как. Но сейчас его страхи выглядели абсурдными. А реальность — реальность стала чуть более сносной. — Как тебе пришло такое в голову? — спросил Ник, садясь рядом с Троем и вытягивая ноги, лицом к привычному, сейчас такому красивому виду: уходящие вдаль ряды пасторально-белых домиков с проблесками зелени и рубиновым солнцем сверху. — В парк мы ведь так и не доехали, — сказал Трой. Вот это был удар под дых. Ник не знал, что сказать, да и нужно ли говорить вообще. — Не извиняйся, — оборвал его муки совести Трой. — Забыли. Он быстро раскладывая поверх пледа гамбургеры в бумажных свертках, арахис в пакетиках, клубничные «Орео». Это великолепие только усилило муки совести: Трой собрал именно то, что Нику нравилось, даже эти чертовы «Орео». Значит, помнил. Значит, готовился. А Ник ему поднасрал. Как всегда. — Извини, — выдавил он. Короткое простое слово — а сколько сил нужно, чтобы его произнести. — Я же сказал, забудем, — Трой налил в пластиковый стаканчик лимонад и протянул Нику. — Ты не в той ситуации, чтобы тебя обвинять. — Нет, мне правда жаль. Ты... долго ждал? — Достаточно, чтобы понять, что меня надули. А потом я позвонил Мэдисон. Трой сделал выразительную паузу. Ник вздохнул: он представлял, что было после. — Но все завершилось благополучно, — закончил Трой. — Ты здесь, я здесь, ты не в тюрьме, и твоя мать больше не пытается меня убить. — Думаешь, это «благополучно»? — Думаю, да. И ты подумай. Дерьма в жизни хватает, надо хоть иногда сделать передышку. Расслабься. Смотри, какой закат. Смотри, какие сэндвичи. Между прочим, я ездил за ними в Пасадену. — В ту кафешку? — оживился Ник. — Конечно. Ты же сказал, что у них лучшие гамбургеры. — Я сказал не так. — Точно. Ты сказал... — Трой сделал паузу, вспоминая. — Что если бы ты сейчас проблевался, то сожрал бы все снова, потому что эти гамбургеры будут хороши даже в виде рвоты. А потом Алисия сбежала, хлопнув дверью. Ник рассмеялся. То утро, окутанное солнцем и приправленное легким похмельем, было далеким и прекрасным, каким становится прошлое, когда тебе по-настоящему хреново. — Посмотрим, хороши ли все еще эти бургеры. Ник развернул упаковку и вонзил зубы в мягкую поверхность булки. — Стоило оно того? — спросил Трой, и Ник жестами, поскольку рот был занят, изобразил: да, стоило, еще как. Этот вкус стал волшебной палочкой, которая враз лишила его проблем, окутала их во вневременной кокон, где не было места ни проблемам, ни тюрьме, ни детективу-красотке Бони. Они с Троем, не сговариваясь, не касались скользких тем. От Пасадены и похмельного утра разговор плавно перешел на реакцию Алисии, оттуда к ней и Джейку, возможной свадьбе, музыке («Ты все еще любишь эти сопливые отбросы?» — «Drowning Pool, знаешь ли, тоже не образец вкуса!»), кино, школьным годам, лакроссу, драмкружку, в который Ник отходил три года, и который оставался для них неисчерпаемым источником шуток. В основном, из-за роли Джульетты, которая досталась Нику совершенно случайно, из-за заболевшей примы. «Это ваша дочка там, на сцене?» — спросила у мамы трубным шепотом на весь зал подслеповатая биологичка миссис Джеймсон. Хоть софиты и били прямо в глаза, Ник видел, как мама смеется, прикрываясь рукой, и как Трой беззвучно хохочет. Сейчас тот не сдерживался и смеялся в голос. — Ты был самой лучшей Джульеттой, — сказал он, пытаясь выровнять дыхание. — Очень в шескпировском духе. — Я бы хотел ответить комплиментом. Но, хоть я ни черта ни смыслю в спорте, даже мне видно, что игрок в лакросс из тебя хреновый. — Из меня вообще хреновый командный игрок. В одиночку я лучше. Солнце скатилось к линии горизонта, расплющилось, ударившись об него, превратившись в едва видимую багровую полосу. Белые дома в наступающих сумерках походили на серых сгорбившихся кошек. Прохладный воздух был совершенно прозрачным, и Ник видел ровные ряды уходящих вдаль зданий так четко, будто разглядывал их в бинокль. Он смотрел и будто видел это место впервые. Странно, он так стремился сбежать отсюда, все здесь казалось ему душным и ненастоящим. Но сейчас эти одинаковые домики и прилизанные лужайки казались даже милыми. Пожалуй, все, чего ему хотелось, — остаться здесь. Дома. Накатило ощущение счастья, такого острого, что Ник чуть не задохнулся. «Наверное, — подумал он, — мы способны оценить счастье именно тогда, когда несчастливы». Из-за того, что его мир разлетелся на осколки, вкус бургера был ярче, воздух ароматнее и нежнее, а солнце теплее. — Ты еще здесь? — спросил Трой. — О чем ты думаешь? — Хочешь залезть ко мне в голову, как мой тезка из «Исчезнувшей»? Трой посмотрел недоуменно. Отсылки Ника к поп-культуре каждый раз ставили его в тупик. В свою очередь, Ника удивляло такое вопиющее незнание даже самых простых вещей. Эта часть сознания Троя была практически девственной. — «Исчезнувшая»? — переспросил Трой. — Ты и этого не знаешь? Надо будет заняться твоим образованием. — Ты давно обещаешь. — Как видишь, был немного занят. Они замолчали, жуя гамбургеры. Трой — явно из вежливости. Ник прекрасно знал, что тот не фанат фастфуда, да и бургеры из забегаловки ему не понравились. Тем ценнее был принесенный дар. Ник чувствовал себя обаянным отплатить за заботу. Хотя бы откровенностью. — Я думал, — сказал он, — что мы способны достичь счастья лишь тогда, когда в жизни все идет наперекосяк. Тогда — сейчас — для счастья достаточно мелочи. Вкусного бургера. Красивого заката. Клубничного «Орео». Хочешь? Ник протянул Трою пачку печенья. Тот отрицательно помотал головой: — Оно для девчонок. — Стереотип и сексизм. Ник сунул в рот сразу два печенья. Трой дал ему прожевать, прежде чем сказал: — Я понимаю, о чем ты говоришь. Он смотрел не на Ника, а в сторону — на южную полосу горизонта. — В тот день, когда умерла мама, — сказал Трой, — над ранчо было такое небо... Я такого никогда не видел. Такое глубокое и чистое, как разбавленная акварель, и ни облака. Я не видел ничего прекраснее. Просто стоял и смотрел, глаз не мог оторвать, — Трой взглянул прямо на Ника. — Не знаю, был ли я счастлив тогда, но это был один из самых прекрасных моментов. Немигающий взгляд голубых глаз сковал Ника. Он оцепенел, не в силах отвернуться — и не желая отворачиваться. — Ты никогда не говорил о матери, — сказал он наконец. — Нечего рассказывать, — сказал Трой. — Я просто хотел сказать, что я тебя понимаю. Ник отложил печенье, оно вдруг потеряло вкус. Зато печаль, которой был приправлен этот вечер, ощущалась на языке четко и явно. Теперь Ник знал, что у печали пыльный и горький привкус пепла. — Мне жаль твою мать, — сказал он честно. — Не стоит. Это было давно и прошло. — Тебе ее не хватает? В другое время Ник не решился бы задать этот вопрос, но сейчас вежливая замкнутость Троя дала трещину. Через нее показался настоящий Трой, и Ник вдруг осознал, что совсем не знает этого человека. Но хочет узнать, потому что сейчас тот был ему ближе, чем кто-либо другой. «Я понимаю тебя». Ник был уверен, что это не пустые слова. — Не хватает... — повторил Трой так, будто никак не мог взять в толк, о чем идет речь. — Да нет. Мертвых не вернешь, мы можем только жить дальше. — И ты совсем по ней не скучаешь? — Нет, — твердо сказал Трой, и Ник понимал, что он не врет. — Зачем все время оглядываться в прошлое? От этого не будет легче ни нам, ни мертвецам. И твоя девочка — Глория? — наверняка хотела бы, чтобы ты жил дальше. От кого-то другого подобные слова прозвучали бы фальшиво. В Трое не было ни грамма фальши. — Вот только забыть не получается, — откровенно сказал Ник. — Я думаю о Глории постоянно. Стоит закрыть глаза — и я ее вижу. Я просто... Не могу... Горло сдавило болезненным спазмом, Нику пришлось замолчать на минуту, чтобы голос не сорвался на хрип или рыдание. Трой терпеливо ждал, и, казалось, готов был ждать вечность. — Так не должно было закончиться, — наконец сказал Ник. — Не с ней. Если бы я не позвал Глорию туда... — Тот парень все равно до нее добрался бы, — сказал Трой. — Но это я позвонил ей. Я позвал ее туда. Если бы я в тот день просто поехал в парк, а потом домой, и не звонил ей совсем... Черт! Ник сел так резко, что опрокинул бутылку с лимонадом. Трой молниеносно перехватил ее, на плед попало лишь несколько капель. Но Ник не обратил на это внимания. Было так важно объяснить Трою свою вину, рассказать, покаяться. Хотя бы перед ним, если Глория больше не услышит. — Помнишь эффект бабочки? Когда я позвонил Глории, я запустил цепь событий, которая и привела к тому, что случилось. Я не убивал ее физически, это не я держал нож. Но я привел ее туда! Из-за меня она оказалась там. Я мог повести ее куда угодно, в любой другой притон, в мотель, увезти в другой город. Но я привел Глорию к Джошу — и тем убил ее. Я соучастник. И я бы все на свете отдал бы, чтобы вернуться в прошлое и все переиграть. — И что бы ты тогда сделал? — Не звонил бы Глории, никогда. В глубине души я всегда знал, что это закончится как гребаная пародия на Сида и Нэнси. Мне надо было отпустить ее, не видеть ее, зато она бы жила. И пусть я никогда бы ее больше не увидел, я бы знал, что она есть. Пока Ник говорил, солнце окончательно скрылось, не оставив после себя и следа. В сумеречном воздухе лицо Троя было посеревшим, полумрак скрыл черты его лица, и то, что Ник не мог разглядеть его в деталях, одновременно тревожило и утешало. Трой молчал. «Скажи что-нибудь, — подумал Ник. — Назови идиотом, скажи, что я прав, утешь, только не молчи». — Ты так сильно ее любил? — прошелестел Трой. Ника царапнуло это «любил» в прошедшем времени. Трой имеет право так говорить, напомнил он себе. Все имеют право говорить о Глории как о частичке прошлого. Ее нет. Ее тело, ее волосы, ее прекрасные глаза — все зарыто, как страшный секрет, о котором никто не должен говорить. Все, что он... — Любил, да. А сильно или нет... Я бы умер за нее — это достаточно сильно? — Даже слишком. Умереть за нее — зачем? Если все равно кто-то должен умереть, так какая разница, кто? Зачем жертвовать собой? Ник чувствовал необъяснимое желание переупрямить Троя, доказать свою точку зрения. Словно, если тот поверит в самопожертвование Ника, действительно можно будет совершить этот обмен: жизнь за жизнь. — А если ее жизнь была ценнее моей? — Чем? — У Глории было будущее. Правда, было. Когда она вышла из клиники в первый раз, она могла вернуться к нормальной жизни, родители хотели ее увезти. Я сам нашел ее, убедил остаться. — В тебе говорит чувство вины. Ник даже приподнялся, не замечая, что повышает голос. Трой все так же сидел, обхватив колени, и смотрел своим пронизывающим взглядом, а Ник торопливо частил: — Я снова привел ее в притон. Отнял у нее шанс на нормальную жизнь, потому что у меня такого шанса не было! Потому что мне самому уже ничего не светило, и я никому не был нужен!.. — Ты нужен мне, — сказал Трой. Ник ощутил себя воздушным шариком, который проткнули иглой. Запал исчез, осталось только недоумение. — Я мог бы напомнить тебе про Мэдисон или Алисию, — сказал Трой. — Но раз ты сбегаешь от них снова и снова, это не подействует. Поэтому я попрошу тебя остаться ради меня. А потом Трой наклонился к нему и запросто поцеловал в губы, словно это была самая естественная вещь на свете. Правила поведения на такой случай были Нику неизвестны. И его несомненно богатый жизненный опыт не подсказывал, что нужно делать. Поэтому он просто сидел, пока все не кончилось, пока Трой не отстранился. — Ник? — спросил тот напряженно. Но тот не мог найти слов, а потом было поздно: Трой наклонился, будто намереваясь снова поцеловать его, и Ник инстинктивно шарахнулся. Взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие. Пауза. Трой смотрел расширившимися глазами, глаза потемнели так, что радужка по цвету почти слилась со зрачками. Ник сидел напротив него загипнотизированным кроликом, ошеломленный, не осмысливший произошедшего. Но инстинктивно понимающий: произошло что-то неправильное. Он сделал что-то не так. — Я думал, что теперь... — начал Трой, но тут же оборвал сам себя, глаза сузились, лицо построжело. Ник запоздало, что отрицательно мотает головой, быстро и испуганно. Трой поднялся, не сказав ни слова, и пошел вниз. Ник беспомощно окликнул его: — Трой... Слово повисло в воздухе, чтобы потом рухнуть вниз. Лестница проскрипела под весом Троя. Вечность спустя далеко внизу хлопнула входная дверь, заурчал мотор машины. Ник представил, как Трой смотрит вверх через лобовое стекло машины все с тем же напряженным выражением. Ждет, пока он появится на краю крыши и подаст знак. Даже когда черная молния машины мелькнула в конце улицы, и ее урчание заглушили стрекот газонокосилки и капризный голосок соседской девочки, Ник все еще сидел на месте. И чувствовал тепло чужих губ на своих губах.***
После ужина Ник сам вызвался помыть посуду. Мама не сумела скрыть радости от того, что он «возвращается к нормальной жизни». Впервые это выражение не показалось Нику пустым и невыразимо скучным. Вытирая тарелки, он наблюдал через отражение к стеклянной дверце, как мама и Трэвис тихо переговариваются: он греет руки о чашку с чаем и иногда ласково касается плеча мамы. Как Алисия разговаривает с Джейком, прикрыв трубку рукой и становясь от этого похожей на влюбленную школьницу. Она и есть влюбленная школьница, напомнил себе Ник. Как бы ни старалась казаться взрослой и самостоятельной. Вот бы и мне так, пришла мысль. Внезапно нормальная жизнь показалась страшно притягательной. Жить без сильных потрясений, лишь с рядовыми волнениями обывателя. Радоваться простым моментам, как бы банально это ни звучало. Жить в своем доме рядом с... ...Троем, отозвался тихий голос внутри. С Глорией, поправил его Ник. Конечно, он хотел сказать, с Глорией. Кого ты обманываешь, сказал тот же еле слышный голосок. Заткнись, ответил ему Ник. Заткнись, заткнись, заткнись. У тебя недавно умерла подружка, напомнил он себе позже, когда сидел в гостиной, бездумно глядя вместе со всей семьей сериал, сюжета которого не запомнил. Нужно выждать, еще слишком рано, сказал Ник себе, чистя зубы и избегая смотреть на свое отражение в зеркале. Он же твой друг, добавил он, лежа в кровати и глядя на разрезавшие потолок лунные лучи. Я просто с ним поговорю, убеждал себя Ник, открывая контакты на телефоне. Было полвторого ночи. Я просто поговорю с ним, надо же все прояснить, друзья должны разговаривать, между ними не может быть недомолвок. Пока шли гудки, Ник успел обдумать многое — и передумать, палец дважды зависал над кнопкой отмены звонка. Что я ему скажу, спросил он свой внутренний голос. Ты заговорил о Трое, ты мне ответь. Голос коварно молчал. Ничего говорить не пришлось. Трой так и не взял трубку. Ник перезвонил еще раз, с тем же результатом. Потом набил СМС: «Ответь». И тут же набрал еще одно: «Нам надо поговорить». Подумал, стер, слишком уж банально и пошло это звучало. «Я хочу поговорить», — написал он и снова стер. «Давай...» Нет, не то. «Пожалуйста», — улетело второе СМС вслед за первым. Нет ответа. «Не будь мудаком». Нет ответа. И пусть. Ник отложил телефон, повернулся лицом к стене и крепко закрыл глаза, чтобы не видеть нестерпимо яркий лунный луч, разрезающий темноту. В доме, да и во всей округе царила идеальная тишина, в которой даже собственные мысли казались оглушительно громкими. Странно, что мама и Трэвис за стенкой их не слышали. Сдавшись, Ник повернулся на спину и снова уставился на потолок. Лунный свет сместился, из сабельного стал точечным, словно от автомобильной фары. Ник знал, где Трэвис хранит ключи от машины. Как только пришла эта мысль, Ник уже знал, что сделает дальше. Вряд ли ночные прогулки приветствовались. Но ведь он не покинет пределов города, убедил себя Ник, прыгая по комнате на одной ноге и влезая в штаны. И вернется он раньше, чем все проснутся, сказал он себе, натягивая куртку. Только внизу, преодолев несколько ярдов сонного коридора и проскользнув мимо спален, Ник сообразил, что все его попытки быть тихим и незаметным, как ниндзя, будут напрасными, если взять машину ТРэвиса. От шума точно кто-нибудь проснется. Например, Алисия. Что ни ночь, из-под двери в ее спальню пробивался тусклый свет ночника или ноутбука. Влюбленным и сумасшедшим не до сна. Вот уж точно, подумал Ник, закрывая за собой заднюю дверь. Посмотрел вверх: ни одно окно не вспыхнуло светом, никто не выкликал его имя встревоженным голосом. Только из окна Алисии, как он и думал, выбивалась полоска призрачного света. Ник посмотрел дальше, на стекла родительской спальни. «Прости, — мысленно сказал маме. — Это в последний раз». Он быстро зашагал прочь от дома, к шуршащей шинами трассе, как и десятки раз до этого, но на этот раз твердо намереваясь вернуться.***
Трой открыл дверь в ту же секунду, как Ник убрал палец со звонка, словно ждал за дверью. Может, и ждал, но точно не Ника. Тот увидел, как выглядит Трой Отто, застигнутый врасплох: растерянный, с удивленно приоткрытым ртом. Немного по-дурацки выглядит, надо признать. Но смеяться Нику не хотелось. Он поскорее поставил ногу между дверью и косяком. — Не вздумай хлопать дверью, — предупредил он. — И не думал. Трой выпустил дверную ручку и побрел внутрь квартиры, не оборачиваясь. Ник перевел дыхание. Всю дорогу он мысленно готовился уговаривать Троя впустить его, и сейчас непригодившиеся аргументы тяжело осели в голове, мешая сосредоточиться. — Кофе? — спросил Трой из-за кухонной стойки. — Нет, лучше иди сюда сам. Ник остановился посреди гостиной, как обычно, мельком удивившись ее пустоте. Трой будто не жил в своей квартире, приходя сюда только ночевать и воспринимая ее как гостиничный номер: функционально, удобно — хорошо. Трой прислонился к стене: руки в карманах, плечи чуть ссутулены, голова наклонена. Поза то ли защитная, то ли угрожающая. Глаза смотрели куда угодно, только не на Ника. Тот подошел вплотную, заметив, как напрягся Трой, и встал прямо напротив, так что смотреть в сторону стало труднее. — Я тебе звонил. — Я видел. — Мог бы и взять трубку. — Зачем? Трой наконец взглянул прямо на Ника. Тот поразился, насколько напряженным — и, кажется, испуганным? — Трой выглядел. — Потому что ты не дал мне ответить. — Ты ответил. И вполне ясно. Трой качнулся вперед. Ник затаил дыхание в ожидании объятия — на этот раз он Троя не оттолкнет, потому что... Ну, потому что это нужно обоим. Но Трой лишь протиснулся мимо. — Нет — разве это не ответ? — спросил он, разрывая дистанцию. Ник тут же шагнул за ним, не в силах избавиться от ощущения, что они танцуют какое-то дурацкое танго. — Я не сказал «нет», — ответил Ник. — Я просто... растерялся. Черт, Трой, это было охренеть как неожиданно! Откуда я мог знать, что ты... — Договаривай, — вкрадчиво разрешил Трой. — Я — кто? — Если хочешь услышать от меня «педик», даже не надейся. Ник сделал еще шаг, загоняя Троя в угол между диваном и подоконником. Он этого не хотел, но заметив, чуть не рассмеялся: ну просто жертва и охотник. Интересно, Трой понимает, что оказался в роли добычи? — Я хотел сказать, что ты... испытываешь ко мне интерес? Черт, я не могу даже подобрать нормальное слово! — Хочу тебя — это нормально звучит? Стоило Нику почувствовать, что он главный в этой ситуации, как Трой снова его огорошил и обезоружил одной фразой. Он иногда выдавал что-то такое — искреннее и неудобное, то, о чем другие люди думают, но не произносят вслух или пытаются заменить неуклюжими и приличными эвфемизмами. Ник не мог понять, нравилось ли Трою шокировать окружающих — или тот действительно не понимал, что некоторые его слова производят эффект взорвавшейся бомбы. Ник почувствовал, как заплясал пульс под кожей. Успокойся, сказал он своему телу. Это неправильно. Не сейчас, не время. — Звучит прекрасно. Но еще слишком рано. — Я просто думал, — говорил Трой, больше не отворачиваясь, — что теперь у меня есть шанс. Когда ты свободен. — Трой, Глория умерла... — И этого не исправить. — Ее убили, и совсем недавно! — Думаешь, ей бы стало легче от того, что ты решил похоронить себя вместе с ней? Он не притворяется, решил Ник. Говоря то, что другие даже про себя не могут произнести, Трой не притворяется. И искренне не понимает, почему нельзя забыть мертвую подружку. Вот он, мальчик с проблемами социализации. — И я начну жить дальше, — сказал Ник, чувствуя себя взрослым, объясняющим ребенку прописные истины. — Но мне нужно время, чтобы все это переварить... — Сколько? — спросил Трой. — Сколько времени? Ника посетила дикая мысль, что Трой над ним издевается. Но увидев его выжидающий взгляд, понял: нет, он действительно ждет ответа. — Не знаю... Черт, я правда не знаю! Недели, месяцы... — Годы? — усмехнулся Трой. Не годы, нет. Ник с ужасающей ясностью понял: нет, он не будет тосковать по Глории долгие годы. Даже сейчас, когда его тело еще помнило ее прикосновения и поцелуи, шелк ее волос на плече и то, как мягко и туго было у нее внутри, он чувствовал: эта печаль не навсегда. Пройдет год, два — и Глория останется светлым и трагичным воспоминанием, ее образ потускнеет и не сотрется полностью лишь из-за трагичного финала первой влюбленности. Чувствам Ника недоставало глубины, это была та мысль, которую он от себя гнал, потому что следом приходило чувство вины. Твоя подружка мертва, а ты знаешь, что забудешь ее, потому что никогда не любил по-настоящему. Но сказать это Трою значило признать, что он прав, что смерть, по большому счету, ничего не стоит, а основа его чувств — вина. А Нику очень не хотелось этого признавать. Ведь все мы хотим выглядеть лучше не только в чужих глазах, но и в своих собственных, правда? Трой, не дождавшись ответа, отвернулся. — Я отвезу тебя домой, — сказал он, — пока тебя не хватились. — Я не хочу домой. Я хочу остаться. Едва Ник это произнес, он осознал, что это правда. Ему не хотелось обратно в свою уютную тюрьму, где каждая вещь напоминает о том, кто он есть, кем был, как и где налажал. Хотелось остаться в стерильной квартире Троя, похожей на чистый лист. Рядом с ее хозяином. — И попробуй меня выгнать, — нахально сказал Ник, плюхаясь на диван. Трой смерил его взглядом, будто прикидывая, как именно вытащить нахала из квартиры. Ник повозился, устраиваясь удобнее и показывая, что изгнать его будет непросто. — К тому же, — напомнил он, — у нас завтра дело. Ты обещал отвезти меня к Джош. Я без тебя не справлюсь. Трой молча прошел в комнату и немного погодя вернулся с одеялом и подушкой, которыми кинул в Ника. Подушка угодила тому прямо в лицо — Ладно, можешь остаться. Но позвони Мэдисон. Не хочу, чтобы она решила, что ты снова сбежал. — Ты не слишком близок с моей мамой? — спросил Ник, доставая телефон. — Это даже странно... — А ты — с моим отцом? Это даже страннее. — Туше. Меньше всего Нику хотелось говорить с мамой, поэтому он быстро настучал СМС-ку: «Ночую у Троя». Подумал и добавил: «Не волнуйся». И тут же отключил телефон, чтобы мама не перезвонила, но запоздало сообразил, что она может позвонить и Трою. И правда, телефон Троя тут же звякнул, но тот, достав трубку из кармана, кинул на нее лишь мимолетный взгляд. — Ложись на диване, — велел он. — И если вздумаешь сбежать, оставь объяснительную, чтобы меня снова не попытались линчевать. — Я больше не сбегу, — сказал Ник, но его слова услышала лишь дверь в спальню, демонстративно закрытая. Ник послушно улегся, не раздеваясь. От одеяла и подушки пахло новым постельным бельем, словно их только что принесли из магазина. Никакого собственного запаха, присущего любому дому, который со временем пропитывает каждую вещь, находящуюся внутри. Может, это и есть запах Троя, его дома. Новизна и загадка. Что-то неизвестное. В квартире было тихо, если не считать доносящегося снаружи шума машин: Трой жил практически рядом с шоссе, хотя, без сомнения, мог позволить себе квартиру получше и потише. Но может, ему нравилось после многих лет, проведенных на ранчо, чувствовать себя в центре жизни? Ник никогда об этом не думал и уж точно не спрашивал. По сути, он вообще ничего не знал о том, кого называл другом. Если подумать, он вообще чаще говорил о себе, чем слушал или задавал вопросы. А некоторые следовало задать, например: устраивает ли Троя дружба в одни ворота? Ник застонал и с головой залез под подушку, словно мог спрятаться от чувства вины. «Я стану лучше, — пообещал он себе. — Стану хорошим другом». Вот только Трой ждет не этого, напомнил он себе. Ему нужен не друг. Думать в этом направлении было странно и даже стыдно, будто фантазируешь о сексе с собственным братом. Интересно, звал бы его Джеремайя ласково «сынком», если бы знал, какие мысли сейчас роились в голове Ника? Он попытался отбросить все, что знал о Трое — друге, товарище, который помнил его еще сопливым мальчишкой, и вместе с которым рос. Попытался увидеть Троя чужими глазами. Что видят люди, которые смотрят на него? Долговязую, но ладную фигуру? Внимательные глаза с портретов Ботичелли? Красивый чувственный рот, который может изогнуться и в ласковой улыбке, и в оскале? Чересчур изящные для такого крупного тела руки? Все эти черты, складывающиеся в очень привлекательный портрет, для Ника скрадывались, как стираются, бледнею черты близкого родственника. Ты можешь знать, что он красив, но ты привык к его внешности, и слово «красота» становится просто звуком. А что видел Трой, глядя на него? Ник не обольщался на свой счет: не слишком привлекательная внешность, скорее на любителя, чем на истинного ценителя красоты. И сам он смирился с такой оценкой, да она никогда его и не волновала. Ник быстро уяснил, что обаяние (а им он был наделен с лихвой, и нечего скромничать) гораздо важнее смазливой внешности. И, естественно, находились те, кто считал его притягательным. Но странно было знать, что Трой входит в их число. Под подушкой стало нечем дышать, и Ник вынырнул наружу. Воздух комнаты охладил раскрасневшиеся щеки, но внутренний жар никак не проходил. Нику потребовалось еще немного времени, прежде чем распознать это чувство. А узнав в нем возбуждение, Ник чуть не рассмеялся. Это было оно: еще не желание, но его предвидение. Сладкое предвкушение, от которого по спине пробегали мурашки, а в животе что-то сладко ныло. Не иначе, бабочки выходили на старт. Это ощущение одновременно хотелось и продлить, и ускорить, доведя до кульминации. Ник приподнялся, поверх спинки дивана глядя на закрытую дверь спальни. Попытался представить Троя спящим, но воображение буксовало, и вместо этого подкинуло реальную картинку: Трой на кухне Кларков, готовит, закатав рукава. Изящные кисти рук так и порхают, разделывая мясо с равнодушием палача, движутся локти под рубашкой, виден шрам на предплечье. Трой так редко надевает футболки и майки, что видеть его руки частично обнаженными — почти непристойность. И этого достаточно для того, чтобы член Ника встал, да так, будто только и ждал команды. По-хорошему, следовало бы обуздать его, вспомнить что-то мерзкое или совсем не сексуальное. Например, раздевалку футбольной команды: кто придумал, что комната, где раздеваются десятки потных и вонючих парней, раскидывая трусы и носки по лавкам — это соблазнительно? У Ника есть к нему вопросы. Но вместо того, чтобы сосредоточиться на этом омерзительном зрелище, Ник продолжил извлекать воспоминания одно за другим. Трой за рулем, предплечья снова обнажены, виден бледный выпуклый шрам. Трой в полиции: руки в карманах, на лице улыбка победителя. Трой на крыше, солнце лежит на его волосах и ресницах, вызолотив их почти до рыжины, губы приоткрыты. И неизбежно мысли пришли к закономерному итогу: зачем вспоминать и фантазировать, если можно смотреть и трогать? Будь у Ника время подумать, он еще мог бы остановиться. Но он сознательно не дал себе времени. Вместо этого он поднялся и направился к спальне. В голову одновременно пришли две мысли: что если Трой запер дверь, воздвигнув между ними реальную физическую преграду? И как выглядит спящий Трой? Во сне люди особенно уязвимы и трогательны, Ник же не мог представить Троя ни тем, ни другим. Дверь оказалась открыта. А Трой не спал. Ник увидел его, настороженно приподнявшегося в постели, еще до того, как тот включил ночник. Он высветил узкую спальню, большую часть которой занимал кровать, до малейшего уголка, и Ник заморгал от слишком яркого после темноты света. — Что такое? — спросил Трой, опуская руку. На нем была футболка, и это была последняя капля. Сказал бы кто Нику раньше, что однажды его фетишем станет не женская грудь, а мужские руки. Трой, видимо, что-то прочитал в его взгляде, потому что спросил с легкой насмешкой: — Достаточно времени? — Ты иногда такая задница, — ответил Ник честно, забираясь с коленями на кровать. Трой больше не улыбался. Глядя на Ника снизу вверх, положил руки ему на пояс. Ник в тот же момент оперся о плечи Троя, и они притянули друг друга одновременно. Поцелуй на крыше был пробным шаром. Ник даже не запомнил толком происходящее, настолько был ошарашен. Зато этот поцелуй он, без сомнения, запомнит на всю жизнь. Он не спешил, смаковал поцелуй, стараясь распробовать Троя на вкус, в полной мере ощутить уверенные прикосновения его губ и колкость щетины. Легкое колющее ощущение походило на нотку острой приправы в основном блюде: можно обойтись и без нее, но именно она придает пикантность. Ник понимал, что улыбается. Отвыкшие от улыбки щеки понемногу сводило, но он никак не мог перестать. — Привет, — пробормотал он, когда они наконец-то смогли отлепиться друг от друга. — Привет, — повторил Трой. Вид у него был ошарашенный и, на взгляд Ника, совершенно очаровательный. Видеть, как Трой теряет маску уверенности и становится открытым и беззащитным было все равно что заглядывать в такие глубины вселенной, где до тебя никогда никого не было. И да, Ник уверен, что так оно и есть: не было. Никогда. Никого. Спрашивать об этом он не стал: не хотелось снова все разрушить неосторожным словом или вопросом. Он стащил с Троя футболку, заставив его поднять руки, и мягко уложил на спину, толкая ладонью в грудь. Перехватил руку, когда Трой потянулся к лампе: — Оставь. Я хочу видеть. И да, посмотреть было на что. В Молле с его свободными нравами, нехваткой чистой одежды и всеобщим наплевательством на внешность Нику доводилось видеть немало голых парней, и некоторые из них были очень ничего. Но Трой переплюнул бы их всех, с его-то фигурой спортсмена и безумно гладкой кожей. Ник провел рукой по его груди и с удовлетворением убедился, что чутье его не обмануло: Трой не удалял волосы, как делали некоторые чрезмерно замороченные на себе парни. Гладкость его кожи была настоящей. Его собственной. Совершенство, любовно созданное природой. Ник обвел сосок, наблюдая, как Трой напрягается, а его взгляд мутнеет. — Нравится? — Не заставляй меня говорить это вслух, — предупредил Трой. — А то что? — А то... Черт! Ник, до сих пор водивший пальцем вокруг соска, поддразнивая и играя, наклонился и взял его в рот. Мягко сжал губами, обвел кончиком языка. Трой вцепился в его волосы и подался бедрами вверх. Ник надавил всем весом, удерживая его на месте, и продолжил: облизал, покатал сосок между губами, слегка прикоснулся к нему зубами (Трой больно дернул его за волосы) и перешел к другому соску. К возбуждению теперь примешивался восторг от обладания другим человеком. У Ника было впечатление, что в постели Троя он первый — мысль поразительная, если учесть, что Трой — это Трой. Притягательный. Но его поведение, неумелость и внезапная робость в движениях — словно Трой осваивал новую дорогу на ощупь и хотел получить подтверждение, что движется правильно — указывали, что Ник, скорее всего, прав. В другое время он бы спросил об этом прямо, может, даже поддразнил бы. Но сейчас не хотелось ни шуток, ни смеха. Трой снова потянул его за волосы, на тот раз всерьез. Запрокинул его голову и поцеловал сам, жестче и злее. У Троя было лицо человека, который очень хочет получить то, что ему нужно, — но сам не уверен в том, чего именно хочет. — Тише, тише, — успокаивающе пробормотал Ник. — Иди сюда. Их тела удобно устроились в интимной позе: грудью к груди, руки между бедер друг друга. Идеальное совпадение, подумал Ник, прежде чем накрыл своей рукой член Троя, вызвав новую волну дрожи. Глаза Троя заволокло дымкой, словно он был мыслями не здесь, а внутри себя, переживая новое ощущение. Ник начал двигать рукой, пока еще неторопливо, нежно. Прикусил губу, когда Трой повторил его движение. Наслаждение после долгого воздержания было невыносимо острым. Каждое движение посылало по телу импульсы удовольствия. Ник то начинал дышать чаще, то задерживал дыхание, напрочь забывая, что ему нужен воздух. Трой прижался лбом к его лбу, их глаза теперь были совсем рядом. Контакт взглядов оказался не менее интимным и острым, чем физическим. Нику казалось, что его затягивает в глаза Троя, будто в омут. И он был не против упасть в них и раствориться. Трой почти коснулся его губ, шепнул: — Это стоило ожидания, — и поцеловал. Теплого нежного шепота и жадного поцелуя хватило, чтобы обрушить все барьеры. Оргазм был настолько мощным, что Ника будто встряхнули и вывернули наизнанку. Он не помнил, когда последний раз такое было. Разве что когда он подростком открыл возможности своего тела и экспериментировал один. Но он не дал себе затеряться в неге удовольствия — Трой все еще не кончил, и Ник торопливо задвигал рукой, стремясь компенсировать свой позор. И всего несколькими секундами его ладонь залило горячим семенем, а Трой со стоном спрятал лицо у него на плече. Свободной рукой Ник погладил его по волосам, чувствуя себя до глупого счастливым.***
— Вот, оказывается, где все твои вещи. Я-то решил, ты живешь как монах-аскет. Ник потрогал пальцем крошечную потертую фигурку пузатого мексиканца в огромном сомбреро. Дешевая фигурка, из тех, что продаются в сувенирных лавочках, основательно потерлась и поблекла, но широкая добродушная улыбка не щекастом коричневом лице еще была различима. Мексиканец, подбочась, стоял на полке над изголовьем кровати. Рядом были аккуратно разложены другие вещи, которые Ник меньше всего ожидал увидеть. Потрепанный том Хайнлайна, заложенный бисерной закладкой. Элегантная, но старомодная заколка. Синяя вазочка с засушенным цветком. Закрытое зеркальце в жемчужного цвета футляре. А в самом углу — фотография светловолосой женщины с забранными в хвост волосами. Она улыбалась как ангел. Или как Трой. Больше Трейси Отто ничем не походила на своего сына, но одна улыбка связывала их сильнее, чем одинаковая ДНК. Единственной вещью, которая выбивалась из этого скопления реликвий, были часы, которые Трой, оказывается, все же снимал на ночь. Ник не мог вспомнить, видел ли когда-нибудь Троя без них. — Это похоже на алтарь, — сказал Ник, вставая на кровати на коленях, чтобы лучше видеть. — Мило. И жутковато. Трой поймал его за пояс и потянул вниз, возвращая в постель. — Каждый скучает по дому, — объяснил он укладывая Ника головой себе на предплечье. — Ты скучаешь по дому? — Очень. — Но не по маме? — Нет. — Ты странный. — Она умерла, что уж тут поделаешь. А дом еще стоит. — Почему ты туда не вернешься? — удивился Ник. — Там ничего не осталось. Пара ветхих зданий и бесконечная пустыня. И использовать нельзя, и отдать жалко. Ник вспомнил, что часть этой пустыни теперь заложена, и поспешил сменить тему. — Никогда не был у тебя в спальне. Как так получилось? — Не люблю сюда кого-то приводить. Трой прикусил мочку его уха, потом лизнул. Ник наклонил голову, подставляя еще и шею, но разговор не прервал. — Твой дом — твоя крепость? — Неуютная крепость. Мне больше нравится ваш дом. Он такой... домашний. Влажный язык скользнул по шее Ника к ямке между ключицами, задержался там, щекоча. — Я думал, ты скажешь «мещанский». Ник с удовольствием почувствовал, как его снова охватывает возбуждение. Оно зародилось между бедер, но сразу охватило все тело. — Мещанский, — согласился Трой. — И это круто. Ник издал смешок, хотя у него едва хватило сил и внимания, чтобы оценить иронию. — Как насчет секса со скучным мальчиком из пригорода? — предложил он. Трой отстранился, оглядывая Ника с изучающим видом. Глаза у него сверкали в темноте, словно у хищника. — И это ты себя называешь скучным? — спросил он, прежде чем снова поцеловать Ника.