Оправдание прошлого

Пистолет в его руках был тяжёлым и абсолютно чуждым. Саймон три раза проверил предохранитель (включен), прежде чем убрать эту опасную игрушку подальше — в петлицу на поясе, также начинённом гранатами, ножами и запасными патронами. Набор был стандартный для любого оперативника Отдела, но Саймон последний раз использовал все эти штуки примерно три года назад во время плановой переподготовки, а вживую и вовсе не использовал никогда. Что он любил держать в руках, так это шахматные фигуры (гладкие, прохладные, из настоящего мрамора) и теннисные ракетки (шершавые, жгучие, из самого обычного графита). Когда он впервые увидел Никиту, в ней причудливым образом соединились эти две его страсти. Она была для него то элегантной чёрной Королевой, чей покой он самозабвенно поклялся охранять, то своевольной, лёгкой на подъём компаньонкой, мысли и движения которой никогда не переставали удивлять. Все эти годы он всего лишь хотел заботиться о ней. Он умел это лучше всего — возможно, даже лучше, чем просчитывать шахматные партии и предугадывать траектории теннисного мяча. Тонкостям женских умонастроений ему пришлось обучиться с раннего детства: мать растила его одна, и, лавируя между низкооплачиваемыми работами и ненадёжными кавалерами, частенько закатывала истерики или погружалась в депрессивные состояния. Уже к десяти годам Саймон научился виртуозно распознавать, когда мама обрадуется завтраку в постель, а когда лучше оставить её в покое. Он знал, насколько горячей должна быть ванна, насколько прожаренной яичница, насколько свежими цветы в вазе и насколько мягкими простыни. Все эти мелочи он копил, как сокровище, — пока мама не скончалась от внезапно обнаружившегося рака молочной железы. Саймону было пятнадцать. Он не успел окончить школу, не успел поступить в университет, не успел начать свою жизнь… — Сэр? — резкий голос Хиггса вывел его из раздумий. Саймон поднял глаза и попытался сосредоточиться на грубом квадратном лице командира группы. Хиггс был хорошим выбором: семь лет в Отделе, из них последние три — в должности старшего оперативника с пятым уровнем доступа. Он знал своё дело, и подобные операции были для него обычным делом. — С большой вероятностью наши коммуникаторы отключатся, когда мы окажемся в бункере, — сказал Хиггс, и его переносицу прорезала глубокая продольная линия. — Ясно, — Саймон рассеянно кивнул. — Параметры миссии остаются без изменений? — уточнил Хиггс. — Да, — подтвердил старший стратег. Фургон стремительно мчал на север. До места оставалось сорок секунд. Саймон ещё раз проверил предохранитель — и резко мотнул головой, словно пытаясь вытряхнуть оттуда образ своей матери. И чего он вдруг о ней вспомнил?.. Машина остановилась. Саймон натянул маску на лицо и последовал наружу за остальными. Группа была маленькой, всего семь человек, и все они отправились на это задание исключительно по собственной воле, вопреки приказу Надзора. Никакой конкретной боевой функции у Саймона не было, и всё же он должен был пойти вместе с остальными. Он и сам толком не понимал зачем, но что-то неотвратимое вело его в этот бункер. Именно сегодня и именно там он совершит, возможно, самый важный поступок в своей жизни… Спасёт её — чего бы это ни стоило. Жёлтые неоновые искры взрезали темноту ночи. За спинами оперативников Саймон толком не видел, что происходит. Знал лишь, что по плану они сейчас взрывали массивную железную дверь, за которой скрывался спуск длиной в двадцать метров. Знал, что ему надо идти в ногу и не мешать. Знал, что очень скоро наступит момент, когда его предназначение в этой миссии (а может, и во всей жизни?..) станет очевидным и неоспоримым. Оперативники сорвали дверь, и Хиггс подал сигнал о наступлении. Вход в бункер теперь напоминал старую кроличью нору, куда можно было падать целую вечность. Саймон нащупал ногами ржавые ступени, спустился почти на половину корпуса и, держась руками за край, вдруг поднял голову к небу. Звёзды сияли ярко, как в детстве. Бывало, что они с мамой поднимались на крышу, и, вместо сказок перед сном, она рассказывала ему, как Маленькая Медведица хочет спрятаться от Большой, но её всегда выдаёт светящийся хвостик… В этот момент мама принималась щекотать его и называть своим хвостиком. Саймон визжал от восторга, пытаясь вырваться, и хватал губами сладкий прохладный воздух. Мама целовала его в макушку и твердила, что ему от неё никуда не деться, и она всегда найдёт его по светящемуся хвостику в темноте… — Эй! — один из оперативников толкнул его в плечо. — Двигай! Саймон сглотнул ком в горле, опустил взгляд и принялся перебирать ногами ступени. Внизу уже раздавались выстрелы, и яркие вспышки света расцветали в темноте причудливыми созвездиями. Ему вдруг сделалось удивительно спокойно. Внутри поселилась уверенность, что пули не заденут его, и ничто ему не навредит. Откуда-то он знал, куда нужно идти. Пока Хиггс и остальная группа зачищали основное помещение, Саймон направился по узкому коридору, прошитому закрытыми дверьми. У одной из них валялся бритоголовый мальчишка. Его стеклянные глаза уставились в потолок, а изо рта стекала белёсая масса. Пульса у парня не нашлось, в отличие от многочисленных дорожек вен на руках. На Адама он был не похож. Саймон надавил плечом на дверь и взрезал темноту лучом фонаря. На крюках висело два тела, тяжёлые в своей неподвижности. Её он узнал сразу — и бросился вперёд, отказываясь верить своим глазам. Бережно приподняв её лицо за подбородок, он юркнул двумя пальцами за ухо и прошептал: «Никита!..» Она дёрнулась, словно от разряда тока, и приоткрыла глаза. Саймон шумно выдохнул и прижал её к себе. — Я здесь, всё хорошо… Мы нашли тебя… Ты жива… Всё будет хорошо… — бормотал он. Никита, на секунду обмягшая в его объятиях, вдруг превратилась в камень. — Нет!.. — прохрипела она, уставившись куда-то в темноту. В камере зажёгся свет, и Саймон зажмурился. Когда он открыл глаза, то увидел самую причудливую шахматную партию в своей жизни. У двери стояло четверо оперативников с автоматами на взводе. На крюке рядом с Никитой висел щуплый темноволосый мальчишка, постанывающий то ли от боли, то ли от ужаса. Его грудь кольцом сжимали крепкие мужские руки, а из-за плеча выглядывало знакомое лицо с проседью в бороде. — Знаете, что это? — Бен разжал пальцы и продемонстрировал крохотную ампулу с зелёной жидкостью внутри. Никто не ответил на вопрос террориста, и только Адам жалобно выдохнул. — Одно из изобретений этого щенка, — Бен почти ласково потрепал парня по голове и усмехнулся. — Ну же, Адам, расскажи всем, что произойдёт, если я выну пробку. — Иди к ш-ш-шёрту! — выкрикнул мальчик, брызжа кровавой слюной. Бен запрокинул голову и рассмеялся. Пока раскаты его ликования вальяжно перекатывались по камере, руки Саймона невольно скользили по телу Никиты, оценивая ущерб. Её пульс был сильный и быстрый. — Адам называл это «Пожирателем», — мечтательно продолжил террорист. — При соприкосновении с воздухом жидкость стремительно пожирает кислород… Пятнадцати секунд будет достаточно, чтобы все мы здесь задохнулись насмерть. — Всё кончено, Бен. Ты проиграл, — заключила Никита. Её голос был хриплый, но твёрдый. Даже подвешенная на крюке и избитая до полусмерти, она была здесь единственной, кто отдавал приказы. — Нет, милочка, ты ничего не поняла, — террорист цокнул языком. — Мы все здесь проиграли. И мы все сегодня отправимся в ад, чтобы вариться в одном котле. — Что ты хочешь? — устало выдохнула Никита. — Вертолёт? Деньги?.. Саймон сжал её плечи и прошептал на ухо: «У нас не работают передатчики…» Никита не повела и бровью, пристально наблюдая за Беном. Саймон последовал её примеру — и у него по коже побежали холодные мурашки. В глазах террориста — всегда такого сдержанного, интеллигентного и отстранённого — разлилась зловещая тьма. — Ты права, Никита, — продолжил Бен, улыбаясь. — Со мной всё кончено. Мне нечего больше терять, понимаешь? Его пальцы ухватились за пробку на ампуле. — Стой! — прокричала Никита, закашлявшись от усилий. — Возьми меня и отпусти остальных. Я умру с тобой, слышишь? Только отпусти остальных. Саймон удивлённо взглянул на неё и в друг понял, что из всех «остальных» ей был важен только Адам. Она смотрела на мальчика во все глаза, не обращая никакого внимания ни на прикосновения Саймона, ни на четырёх оперативников у двери. Он не был её сыном… но именно так все матери смотрели на своих детей в минуты страшной опасности. Именно так на Саймона смотрела его мать, когда он, заигравшись, подступал к самому краю крыши и пытался ухватить Маленькую Медведицу за хвост. Бен замешкался лишь на секунду, оценивая предложение Никиты. Терять ему и правда было нечего, и единственное, чего он хотел — Саймон увидел это так же ясно, как Полярную звезду в майском небе — это причинить напоследок как можно больше страданий. Старший стратег Первого Отдела совершил два стремительных прыжка в сторону Адама и ударил Бена в локтевой сгиб. От неожиданности террорист разжал пальцы, и «Пожиратель» выпал из его рук. На секунду Адам перестал дышать. Он знал, что, если ампула коснётся пола и разобьётся, никто из присутствующих не выйдет из бункера живым. Бен не блефовал. Саймон тоже. Если в этой партии нужно было пожертвовать ферзём ради спасения пешки… Что ж, однажды эта пешка дойдёт до края доски и станет чем-то большим. Такова была воля Королевы. Таково было его абсолютное обожание и служение Ей. Лёгким движением руки Саймон поймал ампулу, вынул пробку и опрокинул содержимое себе в рот.