***
Ухоженный Эдемский сад благоухал розами нежнейших оттенков, в кустах которых заливались райские птицы. В центре сада было небольшое озеро, в котором плавали золотые и серебряные рыбы. В нескольких метрах от озера стояла беседка, колонны которой заросли цветущим вьюном. Рядом располагался фонтан, посередине которого вздымал передние ноги единорог. Вода струйкой лилась из его рта. — Давно ждёшь, cher papa? — спросила Сидани, выходя к беседке. Она прищурилась, в её глазах промелькнули искорки смеха. Бальтазар одним глотком осушил бокал вина, сразу наполнив новый. — Поздравляю, дочурка, с обретением свободы, — с неподдельной укоризной протянул он. — Шанс на обеспеченное будущее с одним из четырёх архангелов пролетел, как «Always» с крылышками над Эмпиреем. — Гавриил не был примерным семьянином, — ответила нефилим, отмахнувшись от отца, как от назойливой мухи. — В этом вы похожи, — добавила она. — Вот кто моя мать, скажи на милость? Ты и сам, наверняка, не помнишь. Бьюсь об заклад, что ею была какая-то популярная французская шлюха. Или брать выше — сама владелица одного из парижских борделей? Бальтазар залпом выпил вино и плеснул себе в третий раз. Сидани понюхала эту тягучую, ароматную жидкость и тоже пригубила. — Ах, молодость. Распутными девками словно бесами был одержим, — захохотал ангел, опять не решившись раскрыть дочери тайну её происхождения. Лишь со временем Сидани узнает, что её мать — Гортензия Обье, первая красавица Парижа, променяла её на карьеру модели и сбежала в Америку с состоятельным любовником. — Что поделать? Любили мы развлекаться и брать от скучной ангельской жизни, ограниченной гарнизоном, всё. Пробовать всё. Долить винишка? — наблюдая за действиями дочери, поинтересовался он. Нефилим отпила ещё один глоток. Чудесный напиток разлился по рту волшебным эликсиром. Грудь наполнилась теплом, а сознание на несколько секунд помутилось. — Отношения с Гавриилом, — аккуратно заговорила она, — только моё дело. Я тебя искренне уважаю, папа, и люблю, но попытайся впредь не одаривать меня упрёками. Не тебе осуждать мою семейную жизнь. — Имеешь право на подобные высказывания, mon étoile (моя звезда. — Прим. автора), — признавая собственные грехи, которых у этого сумасбродного, эксцентричного ангела было ровно столько, сколько и женщин, сказал Бальтазар. — А я буду гореть в Аду за прелюбодеяния. И канабис. Он ехидно хмыкнул и сделал преувеличенно вежливый приглашающий жест. — Что-то захотелось посидеть на берегу Эдемского моря с бутылкой превосходного Remy Martin Louis XIII. Составишь мне компанию, дочура-разведёнка? — Ты о коньяке? — О короле напитков и напитке королей, ma chérie (моя дорогая. — Прим. автора). Аристократичность цветочному букету придаёт привкус старинного портвейна и деревянного короба от сигар, — поспешил блеснуть познаниями алкогольного искусства ангел. Уж кто-кто, а Бальтазар в таких вещах разбирался как никто другой. — Remy Martin может похвастаться нотками восточных пряностей с сандалом и эвкалиптом, что б ты понимала. Так каков твой ответ? — Лекция о бухле достойная Сорбонны, — нефилим захихикала и даже потёрла одной ладонью о другую. — Непривычное внимание с твоей стороны, горе-папанька. Поэтому… Летим скорее на берег моря! Бальтазар расправил тёмно-коричневые, с отливом цвета красного дерева, крылья и через секунду его с дочерью как ветром сдуло. Лишь мягкое, словно кашемир, перо осталось колыхаться на тёплом ветру.***
Заходящее солнце ярко вспыхнуло на горизонте, в последний раз расцвечивая небо всеми оттенками красного, и умерло, как оно умирает, лишь пламенея на западе; тень наступающей ночи легла на правительственную резиденцию Михаила. Гавриил вошёл в свои роскошные апартаменты и стремительным шагом прошёл к книжному шкафу. Взяв стоявшую на нём фотографию в руки, он водрузился на кровать, красиво обрамлённую фиолетовым бархатным балдахином, и грустно покачал головой. На снимке была изображена Сидани. Она сидела в летнем кафе на набережной Сены и задумчиво глядела куда-то вдаль. Слева в дымке виднелась Эйфелева башня и золотые купола соборов и церквей. Сидани любила Францию и называла её родной. Периодически обитая на Монмартре, она выделяла именно его среди других многочисленных районов Парижа. Вид с холма, по её мнению, по праву считался неповторимым зрелищем. На рассвете, в ясную погоду, вся французская столица была как на ладони. Восхитительный Сакре-Кёр, маленькие живописные улочки, дышащие историей, кафешки с чудным кофе и ароматными круассанами, уличные музыканты и художники, — всё заставляло нефилима восхвалять Париж. — Может, поменять историю? — с несвойственной ему серьёзностью спросил сам у себя архангел, проведя пальцами по портрету. Громкий стук в дверь заставил его прервать размышления. Впихнув фоторамку под гору подушек, расшитых серебряными узорами, он встал, добрался до двери и повернул витиеватую ручку. В покои ворвался Бальтазар, который держал в руках пузатый стакан с коньяком и широко улыбался. — Доця сегодня отожгла, — ангел нагловато опустился в кожаное кресло и, отхлебнув из стакана, продолжил: — Не останови я её вовремя, она бы устроила пляжную вечеринку для всех пернатых. Ещё и «Ламбаду» бы станцевала. В бикини. Что с ней не так? — Свобода опьянила, — довольно расплывчато ответил Гавриил. — Нет, я не согласен с планами Судьбы. Всё не так должно быть. — Атропос стерва ещё та, — поддакнул Бальтазар, мимолётно вспомнив свою последнюю с богиней встречу — меч Судьбы в его руках и её удивлённо-яростное лицо. — Но что за таинственность, братюнь? Колись. — Моя священная обязанность вернуть Сидани обратно в семью, — выпалил архангел, и его медового цвета глаза заискрились живым огоньком. Заметив на выпуклых перилах кровати индийскую кашемировую шаль, в которой его дочь выглядела безупречно и могла затмить саму Анну Милтон — невесту архистратига, Бальтазар взял её и повертел в руках. — И у тебя есть план? — полюбопытствовал он. — Почти, — молвил Гавриил и отобрал у друга шаль. Приложив её к носу, он констатировал: — Пахнет любимыми французскими духами Сидани с кардамоном и жасмином. Да… она непростая девушка. И она не клюнет на сопливую романтику и букеты красных розочек. Тут надобен иной подход… Все эти цветочки, цацки и брюлики — срань Господня. Они не для неё. — И явно не в твоём стиле, — закончил за друга Бальтазар. — Но вообще ты прав, Гавриил. Дочура непредсказуема, — он горделиво приосанился и добавил: — Вся в меня. — Именно поэтому мне пора вспомнить трюкачество, — выразительно поиграв бровями, архангел пропел: — Ау-у-у Триксте-е-ер! — Действуй, брат, — одобрительно произнёс ангел. Едкая ухмылка заиграла на его лице, и он выдал: — Пусть Сидани вспомнит, что имеет дело с Фокусником. — А мы повеселимся! — беспечно засмеялся Гавриил и дружески хлопнул Бальтазара по плечу. — Шоу будет, что надо. Таким образом, в жизни Сидани Каролины Мерсье вскоре должны были грянуть перемены. Архангел Гавриил об этом уже невольно позаботился.