— руки не прячь. я помогу.
На вокзале он просто обнял меня, притянул к себе и шепнул куда-то в голову, что я дура. Пустоголовая инфантильная дура. А я просто расплакалась, прекрасно понимая, что он прав. Певерелл вдруг показался слишком взрослым, слишком уверенным в себе, слишком… серьёзным. А я действительно почувствовала себя в какой-то момент просто маленькой девочкой, беззащитным ребёнком, за которого нужно решать всё на свете. И почему-то стало легче. Он узнал всё раньше, чем кто бы то ни было, а я даже не смогла объяснить себе, почему. Просто в какой-то момент это показалось мне правильным, а я привыкла доверять себе. Привыкла ровно настолько же, насколько не привыкла сдерживать собственные порывы. Становилось как-то даже страшно за себя. Страшно и пусто. — Почему не приехала? Короткий, такой странный и такой нужный вопрос, он заставил испуганно сжаться и задуматься. А почему и правда не приехала? — Так нужно. Нужно, да. Вот только кому? Да и зачем? Наверное, мне самой. И моей гордости, естественно. Чтобы через пару лет сказать что-то вроде «я сделала это в одиночку» или «я не сломалась несмотря ни на что». Нужный вариант подчеркнуть, так скажем. — Кому? — вторил моим мыслям Певерелл. — Тебе? Сомневаюсь. В горле застрял комок, который просто не представлялось возможным проглотить. Глаза защипало от какого-то больного чувства саможалости и чего-то ещё, непонятного, странного, но такого же больного и неприятного. Бьющего под дых. — Ну чего ты, — чутко угадал мой настрой Джеймс. — Пойдём-ка поедим, до прихода поезда ещё минут так двадцать точно. Мы сидели в придорожном маггловском кафе, кинув на наши вещи чары отвлечения внимания. Я смотрела на своего друга уже намного более спокойно, с благодарностью улыбаясь, когда он поправлял мои волосы или рассказывал о чём-то отвлечённом, тактично не спрашивая о причинах того, почему я оказалась в поместье одна. Не нужно думать, что я пускала нюни и расслаблялась, нет… скорее слишком сильно загружала себя работой, лишь бы не думать о том одиночестве, какое начала ощущать. Выходить не решалась — если со мной что-нибудь бы случилось, Нану бы это убило. Лишь в одни из выходных я всё же съездила к Эвансам. Меня приняли тепло, долго расспрашивали о моей жизни, о школе, о семье. Отпускали неохотно, с какой-то грустью, словно прощаясь насовсем. Миссис Эванс долго обнимала меня, причитая, как я выросла. В этот же день была сделана новая семейная фотография, где меня подписали как «Лилия Эванс», словно намекая, что я всегда останусь частью их семьи. Это было настолько тепло и мило, что хотелось плакать. — Что с твоими родителями? — отвлёк меня от собственных мыслей Певерелл, задав, наконец, тот вопрос, что висел в воздухе с момента нашей встречи. Я вздохнула. Неуверенно пожала плечами. Как-то нервно отпила из своей чашки глоток обжигающего горло шоколада. И рассказала. Накинув чары отвлечения внимания, поставив заглушки, но я рассказала. Поделилась тем, чем не делилась ещё ни с кем. Естественно, под условием, что никто об этом и не узнает. — Ты же понимаешь, жалеть начнут, — усмехнулась я, уже возвращаясь к своему привычному состоянию. — А я этого терпеть не могу. — Понимаю, — кивнул Певерелл и улыбнулся. — Какая же ты всё-таки дурочка. — Что есть, то есть, — немного обиженно отозвалась я, пожимая плечами и смотря в окно. — Пойдём, поезд наверняка уже на платформе… — Хочешь пораньше занять места? — с каким-то удовольствием спросил Джеймс, поднимаясь из-за стола и оставляя деньги на белоснежной скатерти; счёт мы попросили сразу же, чтобы не задерживаться при уходе. Я искоса взглянула на него, накидывая чары на свой багаж. Что-то в наших отношениях — как и в самом Певерелле — неуловимо изменилось, а я всё никак не могла понять, что. Как и не могла понять, как к этим самым изменениям относиться. Единственное, что я могла сказать сейчас — особого дискомфорта они не доставляли. И это радовало. Слишком многое сейчас причиняло мне неудобства, так что любые отношения, не приносящие мне головной боли, ценились в эти дни вдвое дороже. — Именно, — сосредоточенно кивнула я и улыбнулась. — Ненавижу очереди и сутолоку. Поезд действительно уже подошёл к платформе, уже даже объявили посадку, так что редкие ещё пассажиры уже спешили занять свои места. Мы и правда выбрали достаточно неплохое купе, прекрасно понимая, что друзья нас найдут. И, с удивлением наблюдая друг за другом, оба достали значки старост. Смерили друг друга долгими, сосредоточенными взглядами. И рассмеялись. — А я ведь даже не подумал спросить, выслали ли тебе значок, — веселился Певерелл, стараясь не хохотать слишком громко. — Как и я, — оставалось только пожать трясущимися от смеха плечами и дрожащими руками приколоть значок к мантии. Не то чтобы я так сильно желала быть старостой, нет. Скорее это был очередной пунктик, которого желательно было бы достигнуть. Его отсутствие в моей жизни было бы не критичным, но неприятным. А вот Джеймса в роли старосты я даже как-то и не представляла. — О, вот вы где! А я-то думал, что ещё не пришли… Подняв голову, я встретилась глазами с искрящимися весельем глазами Сириуса. И в этот же момент я поняла, что так сильно изменилось в наших отношениях с Джеймсом. С ним я чувствовала себя так же комфортно, как будто всё ещё оставалась наедине с собой. А вот щемящее чувство одиночества отступало.***
Весь учебный год — вплоть до наступления экзаменов — прошёл под знамёнами подготовки проекта для принятия в ученичество к мастеру Чар с континента. Мистер Сваровски согласился принять в ученики меня и Певерелла на два года с тем условием, что мы сумеем подготовить парный проект за один учебный год. — Можете считать, что это проверка, — сказал он при личной встрече в Августе. — Если справитесь, то сможете учиться отдалённо. Нет — значит зарвались вы слишком. До сих пор думаю, что приняли нас только благодаря фамилиям. Каркаровы были в родстве со Сваровски, а фамилия Певерелл была слишком уж говорящей и слишком уж знаменитой, чтобы игнорировать её. Именно поэтому весь пятый курс прошёл в подготовке проекта. Мы решили взять за основу Чары проекции. Тема была интересной и, что самое главное, почти незатронутой никакими исследованиями. Подумав, решили привязать к какому-нибудь предмету анимированную картинку. Я-то знала, что это называется «мультфильм», а вот Певерелл о таком даже не догадывался. Пришлось втихаря убегать из Хогсмида во время прогулки по нему, чтобы оказаться в Лондоне и пройти в кино, где всё ещё изредка крутили диснеевскую «Белоснежку» или ту же «Золушку». Джеймс был очарован. И сказками, и маггловскими кинотеатрами, и даже мной, наверное. Мне безумно нравилось гулять с ним по немагическим улочкам, кутаясь в пальто, заходя в кофейни или книжные, рассматривая обыкновенных людей и говоря о чём-то отвлечённом. В эту осень и зиму мы вместе гуляли по набережным, паркам и скверам, посещали музеи и картинные галереи, черпая всё больше вдохновения для собственной творческой работы, так нужной нам для получения мастерства. Он часто дарил мне милые букетики цветов, я же хранила их под стазисом какое-то время, а потом превращала некоторые в гербарий — подобное хотелось сохранить надолго. После кропотливой работы над цветами, они вставлялись в рамку и отсылались вместе с домовушкой в поместье, чтобы потом, по приезду уже, быть разобранными и развешанными по комнате. Эти дни были окрашены чем-то светлым, лёгким, но всё-таки бесконечно вдумчивым и грустным. Мы были пятнадцатилетними детьми, но выглядели намного старше своего возраста. Я — из-за своеобразного перерождения, он — из-за столь раннего принятия Рода. Конечно, мысли о том, почему он это сделал, проскальзывали. Хотя и отказывалась в это верить до последнего, но происходящее всё чаще и чаще подтверждало мои догадки. Лилия Каркарова, наследница древнего чистокровного Рода, никогда не смогла бы выйти замуж за Джеймса Поттера, обычного наследника Рода Артефакторов. А вот за Джеймса Певерелла могла. Магия смогла бы благословить такой брак, так что и отката бы не последовало. А с появлением на свет близнецов всё становилось ещё проще — в конечном счёте образуются две ветви, центральная и боковая — так что Род был далёк от угасания. Это было всё дико сложно. Голова пухла от информации, все повально готовились к экзаменам, а на нас с Джеймсом висел ещё и дополнительный проект… но это была жизнь. Тяжёлая, безумно интересная, выматывающая, такая многогранная и такая прекрасная. Рождество тоже стало действительно запоминающимся. Сейчас, когда Джеймс всё ещё жил у родителей и оставался несовершеннолетним по всем магическим законам, поместье Певереллов было запечатано. Но он был полон уверенности в собственных силах, так что именно на это Рождество собирался попробовать его отыскать. Я могла лишь пожелать ему удачи и мысленно быть рядом. Праздник я отмечала у Эвансов. Ещё в поезде переоделась в маггловский свитер и плотную плиссированную юбку ниже колена, там же накинула пальто и уменьшила свой багаж. Брежнев, моя незаменимая сова, отправился всё же со мной, а вот Кот остался в замке. За ним и приглядывать особо не нужно было — самостоятельное и дико умное существо прекрасно ориентировалось в запутанных коридорах, но я всё же попросила ещё молодого Филча присматривать за ним — кажется, у моего Мефистофеля и его миссис Норис был роман. Это Рождество было уникальным ещё по одной причине: впервые за крайне долгое время на историческую родину возвращалась Петти. Она сильно вытянулась, повзрослела, но я была к этому уже готова, ведь с нашей последней встречи девушка изменилась не фатально. А вот у родителей на глаза набегали слёзы. Судя по всему, им уже не раз приходили мысли о том, что они состарились слишком рано: дети уже упорхнули из семейного гнезда, а новых заводить было уже поздно. К тому же, бытовало поверье, что после рождения волшебника-ребёнка у обычных магглов наступают какие-то тотальные проблемы со здоровьем. Проще говоря, к зачатию они уже были не способны. Грустно. Впрочем, печальные мысли владели мной не долго. Старая комната, в которой всё осталось так же, как и пять лет назад, уже манила меня своим теплом. Мама, улыбнувшись, тут же отправила меня разбирать вещи. — Всю твою старую одежду мы оставили на своих местах, — стыдливо спрятав глаза, зачем-то добавила она. — Как и остальные вещи, впрочем. Просто не смогли выкинуть сначала, а потом и вообще… — Зачем выкинуть? — удивилась я. — Давайте я сегодня соберу всё ненужное в коробки, а потом мы отвезём всё в детский дом или на барахолку. — И правда, — обрадовалась женщина, улыбаясь; она была очень красивой, когда искренняя улыбка трогала её губы, разливаясь по всему лицу, вплоть до маленьких морщинок под глазами, и отражаясь где-то на дне глаз. — Так и сделаем. Мне стало даже неловко от той радости и теплоты, с какой они приняли меня назад. Вдруг подумалось, а что было б, выбери я другие условия этого своего «попадания»? Всё-таки Эвансы — замечательные люди, а я с ними вот так… Качнув головой, я ещё раз улыбнулась матери и поспешила наверх, в свою комнату. Сожалеть о прошедшем — это пустая трата времени. Зато сейчас я вполне себе могу исправлять ситуацию, учась на собственных ошибках. Комната встретила запахом чего-то свежего и «чистого» — кажется, моя мать выдраила тут полы с хлоркой. И действительно, в помещении царила чуть ли не стерильная чистота. А учитывая свою нелюбовь к пыли меня это лишь порадовало. С распаковкой вещей и разбором коробок с одеждой покончила я тогда быстро. Отложила только тёплый вязанный кардиган, сделанный руками заботливой матери когда-то навырост, и вручную же сшитую подушку в форме кота — её мне когда-то дарила Петти. Остальное же разложила по коробкам без всякого сожаления. К вещам я привязывалась крайне медленно, так что отдавать ненужные мне предметы было достаточно легко. Сам праздник был наполнен чем-то тёплым, светлым и безумно чистым. Праздничный ужин едва ли переплюнул обед, вся семья была наконец в сборе, а потому атмосфера царила самая что ни на есть благодушная. После раздачи подарков, обсуждения каких-то милых семейных историй и торжественного рождественского гимна, праздник перетёк в более уютное и мирное русло. Мы сидели перед камином в гостиной, пили горячий глинтвейн и болтали обо всём на свете. Было тепло.***
— Достаточно… неплохо. Часы в тёмной гостиной едва пробили двенадцать, а уже был подан чай. Я ещё сильнее выпрямилась в и без того жёстком кресле и с долей превосходства посмотрела на Певерелла. Я ведь говорила, что Мастер оценит как минимум неординарность нашего проекта. — Полагаю, патент уже готов? — деловито осведомился старик и, получив согласный кивок, разочарованно вздохнул. — Жаль, жаль… я бы хотел его выкупить, но теперь это будет слишком муторно. Так как вы её назвали? — Проекционная призма, — подал голос Джеймс и приподнял уголки губ. Название действительно было несколько неординарным и достаточно зубодробительным, но солидным. — Да нет же, — отмахнулся Грегор Сваровски. — Саму проекцию. — Мираж, — улыбнулась я. — У магглов есть нечто похожее. Называется «мультфильм». — Мульт-фильм, — повторил старик, усмехаясь. — Чудно, чудно. Ну, давайте перейдём к теоретической части. Давайте расчёты… Обсуждение изделия затянулось. Я, как никто другой, понимала, насколько нетипичным и ценным было то, что мы с другом — а другом ли? — создали в перерывах между подготовкой к экзаменам. А учитывая то, что оба не получили ни одного «Выше ожидаемого», вытянув всё на «Превосходно», такое вообще можно было назвать трудом феерическим. — Если пройдёт, — в какой-то момент сказал мне Певерелл, когда глубокой ночью мы вновь сидели над проектом. — Я сделаю тебе предложение, Лилс. — Любовь? — усмехнулась я, слегка краснея. — Скорее даже выгода. — Вернул мне улыбку Джеймс. — Как такое чудо вообще можно ещё кому-то отдать? — Еврей, — фыркнула я. — Самый что ни на есть, — согласился он. — А ты просто маленькая жестокая арийка. «Скажи спасибо, что не Ирма Грезе, » — мстительно тогда мелькнуло в моей голове. На белокурого ангела смерти я походила мало — даже форма лица у нас отличалась разительно, но Певерелл раз за разом уверял, что характер стервы делает нас чуть ли не сёстрами. За что и получал по первое число. Любитель маггловской истории чёртов… — Ладно, — отвлёк меня напряжённый старческий голос; пришлось поднимать голову и впиваться взглядом в его лицо, пытаясь уловить хоть какую-то эмоцию. Неизвестность убивала не хуже пули в затылок. — Можете считать, что вы меня убедили… Раз ваши родители уже оплатили ученичество, предлагаю сейчас набросать небольшой план и подобрать литературу… По-моему, именно в этот момент моё сердце остановилось, чтобы забиться совершенно по-новому. Я думала, что жила до этого. Любила и ненавидела, дружила и презирала, училась и забывала, общалась, ссорилась, мирилась, читала, пела… Но всё это в какой-то момент показалось настолько маленьким и незначительным, что хотелось смеяться. Жизнь только начиналась.