Имя розы

Он точно где-то видел эту женщину. Но откуда она взялась на корабле? Или это станция? Где находятся эти бесконечные плохо освещенные коридоры, в которых лежат вповалку мертвые - панциргренадиры в шлемах с масками, похожими на черепа, и десантники в шлемах с зеркальным забралом? И где его собственный шлем? Линц остановился и снова стер перчаткой заливающую глаз кровь. Под ногами хлюпало - пол покрывала загустевшая темно-красная масса, отдельные лужи подергивались корочкой по краям. Впереди снова мелькнуло белое платье. Огромный ангар был тёмным, пыльным и гулким. Тусклый свет аварийных ламп остался позади, рубчатые подошвы ботинок впечатывали в слой слежавшейся пыли кровавые следы. За пастью ворот дышала грозовая духота... ...на берегу моря. Бледная луна висела в темном беззвездном небе, сверкала рыбьей чешуей лунная дорожка на воде. Крутая тропинка вела вниз, к белым хлопьям прибоя, на узкий пляжик под отвесной скалой. Волны беззвучно накатывались на берег, но за спиной Линц услышал стон. Он обернулся. У скалы стояла женщина в белом платье, с поднятыми руками. Голова её странно свесилась набок, и длинные светлые волосы закрывали лицо. Он подошел и увидел, что она прикована к скале за руки и из-под ржавых железных колец на запястьях течет кровь. Широкие рукава сползли к локтям, их трепал и прижимал к скале ветер с моря, и Линцу чудилось, что за спиной женщины развернуты белые лебединые крылья, прибитые к скале острыми железными штырями. Выхлестнувшиеся из скалы щупальца отбросили его назад и прижали к земле. Линц ворочался на песке, пытаясь вывернуться, но одни щупальца удерживали его, а другие, поменьше, рвали на женщине платье, шарили по её телу, бесстыдно трогая, терзая груди и залезая между ног, присасывались к коже кончиками в мерзкой пародии на поцелуи. Еще одно щупальце дернуло за длинные волосы и запрокинуло её лицо к луне. Линц увидел, что рот женщины искривлен в мучительной агонии, на щеках блестят слезы. Ее отчаяние словно придало ему сил, он рванулся - и освободился. Обломок ножа с алмазной кромкой развалил толстое щупальце чуть ли не до середины, потом еще одно, еще... Железные кольца, удерживавшие руки женщины над головой, тоже не устояли перед этим обломком и выпустили пленницу. Не было крыльев, только взметнулись окровавленные рукава, когда она упала Линцу под ноги и рассыпалась облаком белых искр. На его лице, на руках и обломке ножа стыла вонючая липкая кровь чудовища. Он зачерпнул морской воды, умылся - соль щипала раны и ссадины, но это было лучше, чем засыхающая мерзость. ...в саду. Ряды ровно подстриженных кустов, черные на фоне черного неба свечки кипарисов и бледная полупрозрачная луна, свет которой слизнул с неба звезды, но ничего толком не освещал. Продраться напрямую сквозь плотные колючие кусты оказалось невозможно, и Линц пошел вдоль ровно подстриженной живой стены. Поворот, еще поворот... Кипарисы расступились, терновые стены изогнулись. Женщина в белом платье была здесь, в сердцевине тернового куста. Ее руки и ноги пронзали чудовищно длинные шипы, шипы прорастали сквозь тело, но она была жива, из ран текла кровь, темная в жидком лунном свете, затрудненное дыхание со слабыми стонами вырывалось из груди. Широкие рукава раскинуты, как лебединые крылья, платье спереди разорвано, из прорехи торчит небольшая грудь с темным венчиком соска, пронзенная шипом. Голова запрокинута, глаза закрыты, из уголка рта стекает струйка черной крови, золотые волосы разметались и запутались в колючих ветвях. Закрыв лицо локтем, Линц шагнул в куст, ломая ветви. Железной твердости шипы заскрежетали по броне. Рукой в латной перчатке Линц приподнял голову этой царевны-лебеди и поцеловал её окровавленные губы. Привкус железа обжег рот, женщина вспыхнула белым пламенем и исчезла. Линц отшатнулся и закрылся руками от полыхнувшего в лицо жара - терновник пылал ярким огнем. Когда огонь угас и перед глазами перестали плавать круги, он... ...в коридорах. Серый камень, покрытый кое-где инеем и слоем льда. Было адски холодно. Подтекающая из раны на голове кровь смерзалась на волосах. За Линцем по-прежнему тянулся кровавый след, но ни слабости, ни головокружения от потери крови не было. Дыхание паром срывалось с губ. Поворот - впереди распахнулся огромный готический зал, своды которого терялись в вышине. В пятне призрачного света, струившегося из окна-розетки, сверкало золото. Линц приблизился. Она покоилась в глыбе льда, как в хрустальном гробу. Окровавленные руки стиснуты перед грудью в беспомощном, умоляющем жесте, над губами в лёд вмерзли розовые пузырьки. Сквозь прозрачную толщу было видно, что золотые волосы ее спутаны, в них застряли листья и обломки веточек. Разорванное платье сползло с плеча, располосованная юбка открывала израненные ноги почти до бедер. Небрежная, унизительная нагота - женщина, заключенная в лед, была выставлена напоказ, доступна всякому, кто войдет сюда, со всеми ее ранами и пятнами синяков. Линц снял бронированную перчатку и коснулся льда голой рукой. Он сдерживал гнев, готовый выплеснуться обжигающей волной. В бою нужна прежде всего ясная голова, и это обрывочное преследование - не исключение. От руки на поверхности льда осталось углубление, в котором стояла подкрашенная красным вода. Ладонь мгновенно занемела от холода. Пока течет кровь - ты жив. Линц вскинул голову на шорох и встретил странно неподвижный взгляд знакомых карих глаз. Райнер Блюмхарт протягивал ему свой бластер и был таким же, как при жизни, только форменная куртка прожжена на груди и залубенела от застывшей крови. Под рассеянным лучом лед таял и тут же смерзался под ногами в причудливые наросты. Вот показалась из-под помутневшего льда рука, расплескались мокрые волосы... Из ран, оставленных шипами и железом, сочились красные капли. Платье облепило тело, холодное, как мрамор. Линц стянул вторую перчатку и решительно расстегнул замки доспеха. Выбравшись из щитков и кирасы, он поднял женщину и прижал к себе. Ее била крупная дрожь, бескровные губы тряслись. Сейчас, когда их тела были прижаты друг к другу, он ясно осознал, что держит в объятиях молодую красивую женщину, едва прикрытую символическими остатками платья. Он вспомнил, что делали с ней щупальца, и его охватил жар. Есть же способ согреться для двоих, не самый плохой... Он сделал несколько шагов вперёд. Женщина открыла глаза. Они были как осколок весеннего льда - бездонные, голубые, стылые. Она знала, чего он хочет. Не могла не знать - их бедра соприкасались, и его возбуждение было явным. В ее взгляде была привычная покорность жертвы, безысходность заложницы, привыкшей платить за спасение, чем пожелает спаситель. Ему стало тошно. Сколько бы она ни платила, оплата лишь возвращает ее к началу пути. - Не надо, - сказал он. - Это всего лишь... физиология. Женщина у него на руках пошевелилась. Ее бледные губы слегка порозовели, ледяные руки согрелись. - У вас кровь идет... - едва слышно проговорила она. Да, кровь текла. Из пореза на голове - опять заливая глаз и щеку, из раны на плече - оказывается, он и не заметил раны под доспехом. Весь бок тонкого поддоспешного комбеза был пропитан кровью, невидимой на черном. По ноге тоже текло, и это не только чужой кровью он отпечатывал следы в коридорах... Но боли и слабости почему-то всё не было. Стоило на миг отвлечься - и женщина в белом опять исчезла, только промокшая на груди и на боку ткань свидетельствовала: она была здесь, он держал ее в объятиях, и с неё текла талая вода. Он оглянулся на дуновение сзади - там, у полурастаявшей ледяной гробницы, над брошенным небрежной кучкой доспехом, в луче призрачного, неверного света стояла женщина в темном платье. Она качнулась вперёд, протянув к нему руки. Плеснули широкие рукава, как черные крылья. У неё было то же лицо - классически правильное, нежное, и золотые волосы точно так же струились по плечам и спине, и тонкие запястья, и длинные пальцы... Её больше не портили меты возраста и следы горя, не уродовали раны и синяки. Безупречная, совершенная красота, достойная кисти Рафаэля. Линц шагнул женщине навстречу - и тут она открыла глаза. Её взгляд был словно удар - ледяной, безразличный, и зрачки - словно бездонные колодцы тьмы. Позади синеватый безумный свет озарил застывшие в мучительных позах фигуры людей, раскрытые в муке рты, протянутые к небу руки. Адские чудовища Босха с птичьими головами, на тонких ножках, пилили их, сдирали кожу, вынимали внутренности и тут же пожирали. И люди тоже жрали друг друга, насиловали, истязали, словно силясь превзойти исконных обитателей преисподней. А те переливали людей на свое усмотрение, лепя из них монстров Сальвадора Дали, и ибсеновский Пуговичник был среди них, полными горстями ссыпал в карманы пуговицы-лица. А в нише по правую руку сидела бледная женщина удивительной красоты и ткала при свете мертвенно-голубой свечи. По черному полотну тянулись ряды кораблей. Израненные руки привычно, заученными движениями, продевали уток сквозь основу, сдвигали рамки, снова продевали уток... Полотно ложилось под ноги бесчисленными складками, его начало теряелось в бездонной тьме, исколотой звёздами. Линц всмотрелся и ахнул. Вытканные на полотне корабли выстраивались в уставное построение имперского флота и устремлялись к блестящему стальными боками шарику космической крепости, к цветным бусинам планет. Бесчисленные флоты шли в бой, чтобы сокрушить всё на своем пути. - Хватит! - крикнул он, и его голос многократно отразился эхом от древних стен. - Остановись! Ткачиха вскрикнула в ужасе, вскочила, задела босой ногой опору станка, и он рухнул, подняв клубы горькой черной пыли, - Чего ты испугался, рыцарь? - спросила женщина в черном голосом, мелодичным, как сама гармония, и сладким, как персик. - Разве не ко мне ты шел? Разве не из моего сада ты роза? В ее руке распустился цветок, алый, как пламя, с небрежно оборванного стебля капали темные капли. - Нет. Его голос прозвучал хрипло, как карканье ворона. - Жаль. Но ты - мой, пролитая тобою кровь питает мои драгоценные розы. А эта... Черная женщина метнула цветок, как дротик. Линц едва успел закрыть ткачиху, и колючий острый стебель пронзил ему плечо. Он вырвал его из раны, пока тело еще не успело отреагировать болью. Кровавая роза мгновенно изошла гнилью, и Линц брезгливо стряхнул ее останки с саднящей от шипов ладони. - Ты мечен! - закричала женщина с черными крыльями. - Мечен! И она тоже! Все вы мои, от рождения и до смерти! Линц стоял, завороженный, и смотрел, как женщина приближается к ним - медленно-медленно плывет в толще вязкого воздуха, и тянет руки... Удара он не заметил. Топор, обычный десантный "томагавк", ударил черную женщину сбоку, врубившись в ребра. Она завизжала, ее лицо перекосилось, потекло. Десантник в знакомой броне снова занес топор - из-под удара взвилась черная птица, роняя острые стальные перья. И все исчезло - и видение Хель, и бледная ткачиха с израненными руками. Остались только древняя церковь без крыши, лед да схватившаяся изморозью красноватая лужа под ногами. Десантник поднял забрало, пересеченное трещиной. Пока течет кровь - ты жив. Карл фон дер Деккен, погибший на Ван Флите, убитый перебежчиком, смотрел на Линца темными провалившимися глазами, тем же неподвижным, застывшим взглядом, что и Блюмхарт недавно. - Карл... Рука в перчатке указала Линцу за спину. Линц обернулся. Под окном-розеткой с выкрошенным витражом темнела арка двери, и там, за ней, снова мелькнуло белое платье... ...Ряды могил тянулись за горизонт, кипарисы казались черными провалами в подсвеченном призрачной луной небе. Жесткая трава колола босые ноги. Захотелось вернуться внутрь, надеть сброшенный доспех. Линц обернулся. Громада разрушенной церкви зияла пастью дверей, дышала мертвящим холодом, от которого в жилах стыла кровь. Линц поёжился. Нет уж, лучше так, чем снова туда. И конечно же, она стояла у могилы. В длинном черном платье, ниспадавшем складками с плеч, и траурном покрывале. Линц подошел и попытался прочитать имя на камне. Полустертые буквы казались незнакомыми. - Скоро рассвет, - сказала она так тихо, что он едва разобрал ее слова. - Если до восхода солнца вы не пересечете границу... - Она обвела рукой тянущееся до горизонта кладбище, из пробитого запястья падали черные капли, но она не обращала на это внимания. - Все они умерли из-за меня. - Пойдемте, - Линц осторожно взял ее за руку. - Надо идти. Она покачала головой. - Я грешница. Падшая женщина. Я... лгала. Я недостойна спасения. - И все это совершенно неважно. Я убивал. У меня руки в крови по плечи. - Я заслужила наказание! - Никто не заслуживает такого. - Я только задержу вас! Я не могу идти! Линц подхватил ее под колени и под лопатки. - Я могу, - сказал он. - И я вас здесь не оставлю. Она не сопротивлялась. Покрывало свалилось с ее головы, и спутанные волосы щекотали Линцу шею и щеку. Луна уползла за ряды кипарисов. Кругом царила тишина, слышно было только их затрудненное дыхание да шлепанье босых ног по траве. Поэтому Линц не сразу заметил, что тени движутся. Черные на черном, они двигались позади широким полукругом, как загонщики. - Я пойду сама, - сказала женщина, и Линц поставил ее на ноги. Она сделала пару неуверенных шагов, покачнулась, оперлась на руку Линца, чтобы не упасть. - Врата вон там. Линц напряг зрение и разглядел далеко в конце дороги, обсаженной кипарисами, что-то чуть более светлое, чем чернильная темнота. Идти по дороге было легче, даже под руку с женщиной, нетвердо стоящей на ногах. Было неуютно без доспеха и оружия, казалось, что в спину упираются не взгляды, а лучи прицелов. Ворота были уже различимы, когда две черные тени перекрыли дорогу впереди. - Не останавливайтесь, - сказал Линц. - Идите прямо. Она выпустила его руку, пошатнулась, выпрямилась и пошла - прямая, собранная, гордая. Линц взял в правую руку обломанный нож, единственное свое оружие. - Я напишу ваш портрет, - сказал он. - Вы согласитесь позировать? Круг замкнулся. Преследователи были повсюду. Линц перехватил нож поудобнее, стер заливающую глаз кровь из вновь закровоточившей раны.. Пока течет кровь - ты жив. Рядом с ними стоял человек в десантном доспехе, с топором в руках, без шлема. Воздух здесь был тих, но волосы этого человека трепал нездешний ветер. На плечевом щитке, там, где помещают эмблемы подразделений, у него была живая красная роза. - Командир... - ошеломленно проговорил Линц. Вальтер фон Шёнкопф улыбнулся знакомой лихой улыбкой, вот только глаза его теперь в ней не участвовали. И показал: вперед! До ворот оказалось всего несколько шагов. Тяжелые створки были приоткрыты - щель между ними всё ширилась, в нее тёк розовый и золотой свет. - Я буду вам позировать, - вдруг сказала женщина. - Но я даже не знаю, кто вы! - Я Каспер Линц, Рыцарь Розы. Он увидел ее расширившиеся от удивления глаза, одобрительный жест Шёнкопфа - и тут свет ударил его в лицо, вышибая сознание. Медотсек на "Брунгильде" был переполнен. Добро бы только своими, а то в отделении для тяжелых нетранспортабельных раненых лежали вперемешку свои и мятежники. И даже розенриттеры. Этот, здоровенный белобрысый мужик, и вовсе был их командиром. В живых он оставался чудом и искусством капитана медслужбы его благородия Эйдельманна. В сознание, правда, не приходил, и трогать его, а тем более переносить на ихний мятежнический крейсер доктор запрещал. Санитары делали ставки, на который день белобрысый загнется. Хельмут ставок не делал. Белобрысый, хоть и был врагом, но честным, не то что чернорясные терраисты, укуренные в жопу. На третий день розенриттер начал бредить, и все решили, что ему конец. Однако утром он раз! - пришел в себя. А к вечеру настолько ожил, что спросил у Хельмута: - Эй, парень, чье это фото? И указал глазами на переборку. А там висел портрет, вырезанный из столичного журнала, при старом еще кайзере сделанный, и еще один, из феззанского какого-то, там уже портрет поновее был, со свадьбы Его Величества, и еще один - со дня тезоименитства. Над Хельмутом за эти портреты посмеивались, а он все вырезал и вырезал их, и вешал над койками в медотсеке - вычитал где-то, что раненые быстрее выздоравливают, если смотрят на красивое, а не на скучные белые стенки. - Вам-то зачем? - мрачно спросил Хельмут. - Красивая женщина, - сказал розенриттер и потер здоровой рукой лоб. - Где-то я ее видел. Хельмут ревниво покосился на портрет и выпалил: - Это Её Высочество кронпринцесса Аннерозе. Аннерозе фон Грюнвальд.