Зажигалка

      Канна выходит из душного клуба, раздраженная и уставшая, ковыляет на каблуках высоких сапог, немного пошатываясь, и с наслаждением вдыхает свежий, разбавленный запахом сырого асфальта, осенний воздух.       На работе — запара, в личной жизни — беспросветная мгла, которая разбавляется иногда пьяными интрижками — правда Бисмарк поутру не помнит ни имен, ни лиц. Сейчас же она недостаточно пьяна для поиска развлечения на ночь. Она раздражена и разочарована тем, что вечер не отвлек ее от тяжелого дня.       Она застегивает на молнию косуху и рыщет по карманам. Сигарета ей сейчас очень бы услужила. Хочется затянуться как в последний раз и обматерить все, что ее окружает. Последнее она, впрочем, и воплощает в жизнь, когда не находит у себя любимой зажигалки.       Ни в карманах. Ни в сумке. Ни в лифчике. Ее нет нигде.       — Твою мать! — рыкает она, распаляясь от гнева. — Неужели, сперли?       Эта зажигалка была ее личным сокровищем, и не потому, что была своего рода раритетом, просто она вызывала у нее воспоминания, не всегда хорошие, но в этом-то и была ее прелесть. Появляется жгучее желание вернуться за ней в клуб, в надежде что зажигалка просто забылась на барной стойке нерадивой хозяйкой, но Канна морщится — ей не хотелось снова платить за вход.       — Охуительно, — то ли обобщает, то ли констатирует этим словом факт того, что в кошельке ни гроша — все истрачено на пиво и коктейли.       Теперь же курить хочется почти до одурения.       Бисмарк так и застывает на углу клуба с сигаретой в руках, злясь на то, что она не может зажечь ее силой мысли. Но неожиданно ее слух улавливает сладкий звук щелканья (она ни с чем его не спутает) ее зажигалки, и она оборачивается, смотря во все глаза на силуэт под фонарем.       — Эй, деваха! — кричит она требовательно и размашистыми шагами добирается до цели. — Это моя зажигалка!       Девушка в бордовом пальто нараспашку оборачивается и этим выбивает из легких Бисмарк весь воздух.       — Чего, блядь?! — не сдерживается она, когда видит перед собой, оказывается, парня.       Странноватый юноша с длинными, очень ухоженными для парня, по мнению Канны, волосами, смотрит на нее с нескрываемым пренебрежением и демонстративно закуривает.       — Я тебя не особо понял… — протягивает он с поднятой бровью и смотрит на нее снизу вверх.       «Коротышка, — мелькает у нее в мыслях. — Или же я такая лошадь?!»       Он стоит в свете фонаря, весь из себя такой надменный, томный, пафосныйублюдок, что Канну берет дрожь: то ли от зла, то ли… непонятно чего еще, она пока не определилась. Разглядывая его мельком, она замечает, что он одет во все черное с бордовым, и ему это до омерзения идет, как подмечает она. Как и то, что у этого парня своеобразная любовь к странным украшениям: в его ушах поблескивают круглые металлические серьги размером со среднее яблоко. Фыркнув от своих мыслей, девушка решает взять быка за рога и раскрывает рот. С языка почти срывается первая буква ругательства, как ее взгляд застывает на его руке с зажигалкой — такой же дизайн, как и у нее. Только вот она красная, а не синяя. Не ее. И она чувствует себя последней дурой.       Отличный конец вечера, лучше не придумаешь.       — Ай, ладно! Парень… дай мне прикурить! — зло просит она и протягивает ему уже изрядно помятую сигарету.       — Хм. А ты наглая, — делает он вывод, но все же чиркает зажигалкой, выбивая огонек. И Канна, наплевав на все, прикуривает сигарету, блаженно втягивает в легкие липкий, густой дым и выдыхает витиеватое, сизое облако, почти что со стоном удовлетворения.       Парень с непониманием смотрит на нее и интересуется:       — Как можно курить такие грубые сигареты?       — А ты? Как у парня может быть в руках сигарета с фильтром, от которой прет какой-то ванилью за версту? Ты что, гей?       — Хм-м… как тебя?       — Канна.       — Канна, ты мне определенно нравишься своим дерзким язычком. И, нет, милая, я не гей.       Бисмарк вся смешивается от его слов, а последнее почему-то радует, и она, снова затянувшись, расслабляется. Нервы успокаиваются, а в голове неожиданно появляется мысль — он ей тоже нравится. Так, что хочется утащить его к себе и повалить на постель и, слушать как от толчков и резких движений звенят его серьги. Синие глаза мутнеют, и ей уже не кажется, что алкоголя было мало.       Он оценивающе осматривает ее тело, и Канна с интересом смотрит на меняющиеся эмоции на его лице, улавливая в его полуулыбке и глазах зачатки похоти.       — Ты шлюха? — спрашивает он неожиданно, со спокойствием и оглядывает ее ноги в длинных сапогах и джинсовых шортах, надетых на серые колготки.       — Кха… — давится она воздухом, но собравшись, с вызовом бросает: — Что, парень… боишься конкуренции? Стоишь тут под фонарем, зазываешь. Сам, небось, шлюхан… — прищуривается она и выдыхает едкий дым ему в лицо. Но он не морщиться от «вони», а только растягивает губы в заинтересованной ухмылке и подходит к ней вплотную.       — Зазываю? Да я просто жду такси, милая, — опаляет дыханием ее шею, просто не может достать выше, — а что, хочешь снять меня? — провокационный шепот.       Канна с наигранным разочарованием выдыхает и поглаживает того по волосам, будто успокаивая.       — К сожалению, дорогуша, я оставила всю свою зарплату в ближайшем клубе, — похлопывает парня по плечу и почти убеждает себя развернуться и уйти, спасая свою задницу от приключений, но ее ладонь перехватывают и привлекают к себе. Бисмарк удивленно взирает на то, как ее талию сжимают его руки, а сам парень, все же дотянувшись до ее уха, жарко выдыхает:       — Тогда я тебя сниму.       Шок, и сигарета выпадает из ее руки. Где-то на фоне подъезжает автомобиль, рассекая колесами лужи на дороге. Парень смотрит на нее и накручивает на палец прядь пепельно-синих волос и кивает в сторону ждущего в авто водителя.       — А вот и наше такси.       — Что…       Что?!       Канна часто таскала случайных парней в свою квартиру, но никогда бы не подумала, что ее подцепят и утащат в свои владения. Она всегда была волевой девушкой, и мало кто мог ее сломить, или же, состроив глазки, обдурить. Но вот сейчас, лежа в совершенно чужой ей постели с совершенно незнакомым, хоть и обаятельным парнем, Бисмарк старается не думать о задетой гордости и просто поддается этой яркой, возможно, всего на одну ночь, интрижке.       Он снимает с нее нижнее белье и медленно облизывается, уже предвкушая горячий секс. А с такой девушкой, как ему кажется, иначе и не может быть. Канна тоже проводит языком по сухим, обветренным губам от нетерпения, но когда он раздвигает ее ноги, все, же умудряется спросить:       — Эй, а тебе хоть есть восемнадцать?       Томный взгляд, ленивая ухмылка.       — А ты не думаешь, что уже как-то поздно об этом спрашивать?       Она кивает, сглатывая.       — Ладно, парень… ты хоть имя свое скажи, а то как-то…       Поддается к ней вперед, и она не сдерживает улыбки от того что, была права — серьги и впрямь бренчат от каждого его движения. Охает, когда он хватает ее под коленями и…       — Хао, — входит в нее до упора, заставляя сладко зажмурится.       — Хао… — повторяет она, думая о том, как же чертовски хорошо его имя будет сливаться с ее стонами.       Хао.       Канна не была глупой, понимая, что лучше забыть его на утро. Но что-то подсказывало ей — в этот раз память от выветренного алкоголя ей не изменит. Как назло.       И хоть она и потеряла свою любимую зажигалку в этот вечер, может, нашла взамен что-то лучше? Если же нет… она вытащит из кармана его снятых брюк красную зажигалку и присвоит себе, создавая с ней новые, приятные воспоминания.       Она смотрит на его расслабленное во сне лицо, спутанные волосы и несуразные серьги. Довольно ухмыляется и закуривает.       Одно хорошее уже точно есть.