Дневник гея

      — Чёрт, Исак, даже не знаю, с чего начать… — задумчиво проговорил Эвен. — Наверное, с того, что мой отец в жизни ценил две вещи — работу и детей…       — Прости, перебью, — прервал я его, потому, что моё нутро враз воспротивилось его такому минорному настрою. — А как же твоя мама? Вот та идея с тумбочкой… она же для всей семьи?       — А с мамой вопрос особый, — улыбнулся он, на секунду подняв голову, потом, снова удобно устраиваясь на моей груди, продолжил объяснения: — Они у меня давно не контачат. Уже много лет не живут… ну… как муж и жена. Раньше мне хотелось, чтобы их отношения наладились, но, повзрослев, я понял, что они — два совершенно разных человека, при этом не то, что не любящие друг друга, а едва ли не ненавидящие. Исак, я серьёзно — мне, если честно, кажется, что они с трудом выносят друг друга.       — Но как же… — растерянно начал я, потому что мне всегда казалось, что, рассказывая о таких вещах, человек затрагивает что-то такое интимное, даже более интимное, чем личная жизнь. Словно волей-неволей выдаёт чужую тайну. Но Эвен, похоже, не парился по этому поводу.       — Как они оказались вместе? — усмехнулся он. — А очень просто — так же, как и мы с Соней. Хотя с Соней у нас ещё терпимый вариант, мы знаем друг друга с детства и за эти годы успели подружиться. А мои родители познакомились за месяц до свадьбы, — Эвен всё-таки тяжело вздохнул, но не из-за того, что считал этот вопрос неприятным, а из простого сочувствия своим предкам. — За время их брака из нелюбви выросла целая стена непонимания и неприязни, и они находили для себя другие занятия, чтобы поменьше общаться друг с другом. Ну, с матерью всё понятно, — он многозначительно хмыкнул, — светские рауты, приёмы и, само собой, любовники, она у меня красотка.       — Кто бы сомневался! — ухмыльнулся я, проведя рукой по его щеке.       Эвен усмехнулся в ответ:       — Ага. Только жаль, что добродетели моей матери на этом и заканчиваются. Она истеричка, эгоистка и абсолютно не считается с чужим мнением… Словом… Наверно, поэтому в понятии моего отца она не входит в состав его семьи. У моего отца остались две страсти — дети и бизнес, впрочем, бизнес тоже можно отнести к «детям», ведь это любимое его детище, нянчиться с которым он не уставал никогда.       — Ты сказал «дети»? — переспросил я. — Так у тебя…       — Нет, — он помотал головой и вздохнул. — У меня нет ни братьев, ни сестёр, к сожалению… Двое моих братьев умерли, не дожив до года, и мать сказала, что больше она рожать не намерена, от этого портится фигура… и бла-бла-бла… Вот и остался я один всё расхлёбывать…       Я крепче прижал его к себе, чмокнув в макушку. Но мне очень не хотелось, чтобы он воспринял это как жалость с моей стороны, поэтому немного игриво прошёлся кончиками пальцев по его спине, слегка задев ягодицы, и с удовольствием ощутил, как под моими прикосновениями задрожало его тело.       Мы так и валялись на кровати раздетые, лишь слегка прикрывшись покрывалом. Поэтому, почувствовав бедром наливающуюся плоть Эвена, словно мы не сходили с ума каких-то пятнадцать минут назад, я поспешил продолжить разговор, пока нас обоих не накрыло новой волной безумия. Мой член, к слову, голосовал только «за» такое развитие событий, но я мысленно шикнул на него и, сосредоточившись, проговорил:       — Так я всё же хочу понять, чего именно ожидают от вашей свадьбы?       Эвен прерывисто выдохнул, отодвинулся от греха (то есть от меня) подальше, улёгся на живот, опершись на локти, и вдумчиво заговорил:       — Понимаешь… у моего отца в собственности есть кое-какая земля… Я не знаю, что уж там такого… только наш кредитор очень хочет завладеть этой землёй, — он поморщился от неприятных воспоминаний. — Словом, моя мать и отец Сони загорелись продать её, потому что это покроет все долги, и они наконец смогут вздохнуть свободно. Вопрос в том, что на данный момент такие решения может принимать только мой папа… который находится в коме. Ну или я, если женюсь и стану полноценным владельцем всего, — он пожал плечами, как бы говоря, что обстоятельства сильнее него, и что со всем этим делать, совершенно не понятно.       — Да уж… — я грустно усмехнулся. — Не зря у меня с самого начала были ассоциации с «Титаником». Там, помнится, тоже… красотка должна была вступить в брак, чтобы спасти семью от разорения. — Эвен расхохотался, уткнувшись носом мне в бок. — Но знаешь… — продолжил я, подбирая слова, — всё-таки у тебя… всё до странного запутанно. Почему, например, твой отец решил, что, обзаведясь женой, ты сразу станешь таким умным и серьёзным, что сможешь управлять делами?       — Ну, во-первых, он не думал, что с ним может что-то случиться, а во-вторых, дело было в то время, когда я решил расстаться с Соней, чтобы быть с Микаэлем… — он потупился, видимо, чувствовал себя не очень комфортно, говоря об этом со мной. — Маман тогда картинно упала в обморок, после чего улеглась на целый месяц в больницу лечить нервы. Она была категорически против, чтобы её единственный сын так опозорил семью. И ещё, у меня тогда сложилось впечатление, что к геям у моей матушки какая-то личная ненависть. Но я был твёрд. А отец… не то, чтобы он был против моих отношений с парнем или прислушивался к матери, но… скандал с ней, конечно же, напрягал. А ещё он понимал, что я очень хочу самостоятельности и очень не хочу жену. И, наверное, тогда у него и появилась эта идея… Ну… чтобы… прежде чем решиться на какой-то серьёзный шаг, я взвесил все «за» и «против».       — А самостоятельность — это значит управлять папиными деньгами? — медленно проговорил я. — Ещё и под бдительным оком молодой супруги… Нет, всё-таки вы, золотая молодёжь, странные ребята…       Нет, ну почему так бывает? Сначала ляпнешь, потом начинаешь думать… А слово, как известно, не воробей…       — Ну ты меня совсем в дармоеды не записывай, — обиженно ответил он. — Я ведь буду работать, вести дела… Самостоятельность — это вовсе не обязательно уйти из дома без гроша в кармане, с одной гитарой за плечами. К тому же…       Блин, ну какой я дурак. Я сгрёб его в охапку, целуя и пытаясь прервать обиженный монолог. Он поцеловал меня в ответ, но всё же, вывернувшись, продолжил:       — …к тому же мне, если уж на то пошло, вообще не нужны никакие деньги. Сам бы я прекрасно прожил на то, что смогу заработать своим трудом… — Я попытался остановить его, вновь обнимая. Я понимал, что затронул очень больную тему, и не хотел, чтобы он расстраивался ещё сильнее. Но он, видимо, решил высказать всё и сейчас. А я подумал о том, что он, наверное, ещё ни с кем об этом не говорил так, чтобы полностью выговориться… Поэтому перестал его перебивать и просто гладил по волосам, успокаивая, в то время, как он сбивчиво и зло продолжал: — И на мать мне наплевать! Пусть её любовники содержат! Только вот… отец… Мать ведь с самого начала хотела… — Эвен уткнулся в ладони лицом.       — Хороший мой, — позвал я, осторожно развернув его лицом к себе, — может, не…       — Нет, я хочу сказать… хочу, чтобы ты понял… Мать… она сперва вообще хотела объявить его умершим, чтобы не было проблем с наследованием бизнеса. Но мой отец достаточно известен, поэтому ничего скрыть не удалось. А пару месяцев назад, когда состояние отца ухудшилось… врач предложил на всякий случай заранее разобраться с завещанием, и тогда выяснилось, что завещание куда-то исчезло. Прямо из офиса адвоката, из сейфа. Как это могло произойти, непонятно. — Эвен зло стукнул по кровати кулаком. — И мне не хочется в этом рыться: боюсь выяснить что-нибудь плохое о собственной матери. Ведь при таком раскладе всё наследует именно она. Только с ней церемониться никто не станет, она дура, её запугают и заберут за долги и бизнес, и землю. Пока всё держится на плаву только потому, что отец жив. Этот кредитор хоть и отморозок, но старается не иметь проблем с законом, по крайней мере, очевидных. Вот он и хотел, чтобы всё чики-пуки: отец отдал ему землю, а он списал ему долг. Но отец почему-то, на свой страх и риск, не соглашался.       Эвен снова вздохнул. А я растерянно молчал, я как-то рассчитывал на информацию попроще… И сейчас просто не знал, что сказать… Моя жизнь была слишком далека от подобного…       Эвен взглянул на мою потерянную физиономию и улыбнулся:       — Ладно тебе… — он легко пихнул меня в плечо, — не переживай. Прости, я не хотел портить тебе настроение…       — Да нет, это ты прости… Я не должен был намекать, что ты рассчитываешь только на деньги отца… тем более, я ведь знаю, что, по сути, никаких денег нет, зато есть долги… и проблемы, которые мне и не снились. А ты… просто хочешь найти выход. Да ещё и такой, чтобы всем вокруг было хорошо. Даже в ущерб тебе самому.       — Ох… — Эвен смущённо улыбнулся. — По-твоему, я какой-то… уж слишком хороший получаюсь.       — Потому что ты такой и есть, — я улыбнулся ему в ответ и, потянувшись ближе, поцеловал. — Вот только варианты, где тебе плохо, меня абсолютно не устраивают. Так что… будем искать другой выход. Когда вернёмся, я позвоню отцу, он бывший полицейский, у него много знакомых, в том числе юристов. — Эвен хотел было запротестовать, но я не дал ему ничего сказать, вновь прижавшись поцелуем к его губам. А оторвавшись, сказал: — Я знаю, ты скажешь, что у вас и своих адвокатов пруд пруди. Но! Все они кормились доходами твоего отца, а значит, и от данного положения, равно, как и от его смерти, могут на что-то рассчитывать. Так что здесь нужен незаинтересованный специалист.       — Об этом я не думал, но… А твой отец? Что он скажет? Ну… насчёт…       — Насчёт того, зачем мне это нужно? — усмехнулся я. — Мой отец не гомофоб, он в курсе моих предпочтений, и если я скажу, что моему любимому человеку нужна помощь…       На этих словах Эвен нежно улыбнулся, но всё же опять возразил:       — А тебя не смущает, что мы знакомы всего несколько дней? Просто… нам, может, и достаточно, но это, скорее всего, покажется недостаточным твоему отцу, да и… вообще никому.       Я придвинулся к нему совсем близко, внимательно посмотрел в глаза, уже привычно утонув в синеве океана, и шепнул:       — Скажи мне, тебе этого времени точно достаточно?       — Да, — так же тихо ответил он, почти прижавшись губами к моим губам.       — Значит, всё остальное неважно, — я провёл рукой по его щеке, ощущая под пальцами уже мягкую щетину. Ну да, как-то не до бритья в последние дни. Я притянул его ближе, почти уложив на себя, и добавил: — Но пока мы здесь и всё равно ни на что не можем повлиять, давай просто наслаждаться. Чувствую, потом у нас с этим будет напряжёнка.       — И с чего ты предлагаешь начать? — его голос уже стал томным. Он немного подвинулся и в следующий миг уже навис надо мной, опираясь на локти.       — А как ты думаешь? Конечно, начинать наслаждаться надо с самого интересного, — я улыбнулся и обвил его бёдра ногами. И, зацепив локтем за шею, не отрывая взгляда от его глаз, тихо спросил: — Хочешь меня?       — Что за дурацкие вопросы? — прищурился Эвен. — Я постоянно…       — Нннеет, — буквально промурлыкал я, — я имею в виду: ты хочешь меня? — мне уже было трудно говорить, ведь он тесно прижимался к моему паху, а его налившийся орган прикасался к моему.       В его глазах мелькнуло непонимание, но потом он вздёрнул брови в догадке, видимо, моя поза и выражение лица всё-таки натолкнули его на правильную мысль. Я ухмыльнулся и облизал губы. Но его почему-то одолели сомнения:       — Э-эм… а ты уверен, что сам этого хочешь? — он слабо улыбался, но глаза вдруг стали серьёзными. — Просто…       — Слушай, — перебил я, потому что меня это уже напрягло, — ты отказываешь мне второй раз, и я не пойму причину. Ты действительно не хочешь… так? — я убрал ноги, раскинув их в стороны.       — Боже, Исак, прости. Конечно, хочу! — на лице Эвена было неподдельное раскаяние. — Просто… мне показалось, что ты на самом деле этого не хочешь. Ну ты же… такой весь из себя альфа-самец…       — Ага, бык-осеменитель, — хохотнул я.       — Блин, ну прости… — Эвен принялся покрывать поцелуями моё лицо. — Я просто не хочу, чтобы ради меня ты делал то, чего не хочешь…       Я улыбнулся и решил поёрничать:        — Не хочу тебя разочаровывать, дорогой, — я подставил его губам щёку, потом шею, — но хоть я и предпочитаю быть сверху, нижняя роль мне тоже отнюдь не чужда, а иногда просто необходима.       — Как сейчас? — он уже соблазнительно улыбался мне.       — А сейчас вообще случай особый, — я обнял ладонями его лицо. — Я хочу, чтобы мы принадлежали друг другу полностью. Совсем. Понимаешь? Ты — мой, я — твой.       — Понимаю. Я тоже этого хочу, — его взгляд вновь потемнел, но вдруг он нервно усмехнулся: — Что ж, надеюсь, ты готов…       — Ты так говоришь, как будто собираешься сотворить со мной что-то страшное, — фыркнул я.       — Н-ну… — он с улыбкой покачал головой, — у меня нет никакого опыта, так что… Лучше приготовься к худшему.       — Господи, Эвен, не занимайся ерундой — рассмеялся я, — и прекрати меня изводить, — и я вновь закинул ноги ему на поясницу, стараясь прижаться как можно сильнее.       Долгий поцелуй, и вот уже Эвен, отыскав тюбик с кремом, осторожно прикасается ко мне. Его лицо сосредоточено, он старается всё сделать правильно, словно экзамен сдаёт. Это выглядит немного смешно.       Я, конечно, не смеюсь, я в свой первый раз наверняка выглядел так же. Хотя я тогда сильно напился и мало что помню. И тот самый латинос, ставший моим первым, просто оттрахал меня, а наутро, смеясь, сказал, что никогда в жизни не видел такого пассивного актива. Я оскорбился в лучших чувствах и сказал, что ещё покажу ему, что способен на большее. Ну и показал, хотя на тот момент ещё и сам не знал, на что я способен, но вышло неплохо. На самом деле тут всё не так страшно, просто в первый раз всё кажется сложным.       Притягиваю Эвена к себе, целую и, стараясь подбодрить, шепчу:       — Смелее, родной, ты же видишь, как я хочу тебя, — голос еле слышен, дыхание прерывистое. Я уже снова на грани.       Наконец один из его пальцев осторожно скользит внутрь, так ласково, почти невесомо двигается, словно пытается погладить невидимые волоски на лапках бабочки. Боже, солнце моё, я не хрустальный!       Но вслух, конечно, ничего не говорю, просто начинаю двигать бёдрами навстречу его руке. Долго не решается использовать второй палец, уже хочу попросить его об этом, но чувствую, что он всё же решился сам. Боли нет. Да с Эвеном и быть не может.       Господи, со мной никто и никогда не обращался так трепетно. И хоть уже хочется большего, каких-то более решительных действий… Но эта нежность… пленит, дурманит, заставляет таять, растекаться по простыням, словно тело вместо твёрдого вдруг приняло жидкое состояние и вот-вот перейдёт в газообразное, и я облачком воспарю под потолком.       Дыхание Эвена учащённое. Его вторая рука, шарящая по моему телу, подрагивает, но он медлит. Внимательно следит за моим лицом, пытаясь найти ту самую точку, прикосновение к которой заставляет плавиться от удовольствия.       Выгибаюсь, помогая ему. И… да… Издаю стон, потому что тело прошивает первая сладкая волна. Притягиваю его к себе для поцелуя и шепчу:       — Хватит… Давай… Не могу больше ждать.       — Уверен? — смотрит внимательно, а у самого уже взгляд поплывший, дальше некуда. Киваю и тяну его за плечи, окончательно укладывая на себя.       Он тяжело дышит мне на ухо, а я на ощупь отыскиваю крем и, дотянувшись до его члена, смазываю парой уверенных движений.       Эвен шумно вздыхает и наконец входит в меня. Медленно, продолжая следить за моей реакцией.       Закрываю глаза, слегка морщусь от боли, не сильной, но… Всё-таки я очень давно не был в такой позиции. И тут же прижимаю Эвена, который подался было назад, за бёдра к себе. Улыбаюсь ему в губы:       — Куда это ты собрался?       — Но… тебе больно… — отвечает встревоженно.       — Совсем немного, просто… — дышу прерывисто, но всё же хитро улыбаюсь, — надо больше практики… Потренируешь меня?       — С удовольствием, — наконец расслабленно ухмыляется Эвен и делает первое осторожное движение.       Закрываю глаза, откидываясь на подушку. Стараюсь ловить каждый робкий толчок.       Первый синхронный стон, когда он входит особенно глубоко… И наконец даёт себе волю.       Поза не очень удобная, в таком положении он почти не задевает нужную точку. Но так даже лучше, а то я не выдержу, а так хочется растянуть удовольствие.       Смотрю в любимые глаза и не понимаю, от чего больше меня уносит: от его движений внутри, от его наконец-то смелых ласк или от одного его взгляда, завораживающего страстью и нежностью одновременно.       — Боже, Исак, как же у тебя там охуенно, — сбивчивое бормотание на ухо.       Усмехаюсь и вновь с силой обхватываю его ногами. Движения всё быстрее. Эвен приподнимается на вытянутых руках, а потом и вовсе становится на колени, удерживая меня на весу за бёдра.       О да! Уж он-то знает, как выбрать правильный угол.       Мечусь по подушке, повторяя его имя, вскрикиваю… По дыханию и стонам Эвена понимаю, что он тоже уже близко. Обхватываю свой член, чтобы скорректировать оргазм, хочу кончить с ним вместе. Но Эвен убирает мою руку и сам начинает ласкать меня в такт своим толчкам.       Последнее, что чувствую — его член напрягся до предела, и от ощущения абсолютной заполненности кончаю настолько бурно, что капли спермы долетают до моего лица.       Обессиленно распластываюсь на постели, а через секунду Эвен — на мне.       — Нужно сходить в душ, — минут пятнадцать спустя лениво протянул Эвен.       — Нужно, — так же неохотно согласился я. По телу ещё гуляли отголоски удовольствия, и шевелиться не хотелось совсем. Но, собравшись с силами, я всё же решительно поднялся с кровати. В конце концов, у нас намечен план действий.       Эвен тоже нехотя встал и потянулся всем телом. А я вновь завис, разглядывая его стройную фигуру. Потом, опомнившись, помотал головой и скомандовал:       — Ну-ка брысь в душ! Иначе мы сегодня так никуда и не соберёмся.       — Правильно твой Юнас сказал: «Мартовские кролики»! — рассмеялся Эвен. — Забавное выражение. Главное — в точку! Мало того, что мартовские — как кошки, так ещё и кролики! — и он ещё сильнее расхохотался.       — Знаешь, — скептически заметил я, — скорее, это отсылка к сказочке про Алису, там, помнится, был какой-то безумный мартовский заяц, — я отыскал под кроватью свои джинсы и, натягивая их, добавил: — Я пойду приму душ у себя, через пятнадцать минут буду готов.       Я вытащил из-под скомканных простыней свой телефон и привычно запихал в передний карман.       — Кстати, — Эвен выглянул из-за двери ванной комнаты, — не боишься таскать мобилу в переднем кармане? — как-то ехидно спросил он.       — Что?.. — не понял я.       — Ну, излучения там всякие… мало ли…       — «Мало ли» — что?! — я с недоумением уставился на него.       — Ну, говорят, может плохо влиять на потенцию, — он растянул губы в ухмылке.       — Ах вооот оно что! — я издевательски вскинул брови. — То есть моей потенции тебе уже недостаточно?! — я прямо-таки задохнулся от возмущения. — Если бы меня не ждала солнечная Сицилия, я бы тебе устроил! Но ничего, я тебе ещё покажу!       Но этот жучара только нахально расхохотался. Послал мне воздушный поцелуй и захлопнул дверь, через секунду я услышал, как зашумела вода.       Я покачал головой и тоже рассмеялся. У меня на сердце было как никогда легко.       Гулять по незнакомому городу без гида — это, конечно, то ещё удовольствие. Но мы достаточно быстро сориентировались. Европа — это вам не Африка, здесь половина населения вполне сносно изъясняется на английском. Поэтому, порасспросив местное население, мы довольно быстро скорректировали план своих дальнейших передвижений.       Могу сказать, что впечатления от Палермо у меня сложились уже получше, чем это было после Неаполя. То ли здесь и впрямь была какая-то другая атмосфера, то ли я уже начал привыкать к развешенному повсюду белью и мусору.       И вот ведь странно — на острове Сицилия негласно всем заправляет мафия, и даже мэр признаёт, что, как ни крути, а против мафии правительство бессильно, но навести чистоту в городе, видимо, не под силу даже мафии. И у меня уже начало складываться мнение, что эта небрежность во всём — тоже неповторимый итальянский колорит, так сказать, неотъемлемая часть самих итальянцев.       Для начала мы направились посмотреть на очередной вулкан. Этна — так называется это чудо природы — замечателен тем, что находится в постоянном действии. Извержения происходят каждые два-три месяца, но склоны вулкана настолько пологие, что, даже имея, помимо основного, ещё четыреста кратеров, он ничем не угрожает городу. Скорость лавы не превышает полкилометра в час, и от неё убежит даже черепаха. И в конце концов, лава застывает на склонах, не достигнув даже полпути к Палермо.       Стоя на вершине и глядя на клубящийся белый то ли пар, то ли дым, я думал, что вот так, наверное, безопаснее: вулкан извергается потихоньку, но зато постоянно. А не копит злобу и мощь столетиями, как Везувий, чтобы потом стереть с лица земли всё живое на много километров вокруг.       Но всё же я явно недолюбливал вулканы, поэтому задерживаться мы не стали. А так как у нас было не очень много времени, обратно спускались не на фуникулёре, а на внедорожном автобусе. Этот автобус, кстати, впечатлил меня не меньше, чем вулкан, а возможно, даже больше. Я, конечно, видел по телевизору, как какие-то идиоты издеваются над своими ни в чём не повинными тачками, приделывая к ним гигантские колёса, но здесь автобус с такими колёсами был функциональной необходимостью.       Вновь оказавшись в городе, мы направились к театру Массимо. Разумеется, для того, чтобы пойти на представление у нас не было ни времени, ни денег. Но поглазеть на здание театра, знаменитого хотя бы тем, что в его королевской ложе сидел сам Аль Пачино в роли крёстного отца, было необходимо.       По дороге нам попалась ещё одна достопримечательность Палермо — площадь Пьяца Претория, прозванная в народе площадью стыда из-за большого количества обнажённых статуй на квадратный метр относительно небольшой и по-итальянски вычурной площади.       Рассматривая красивые тела древних статуй, я вспоминал некоторые достопримечательности родного Осло и думал: «Вы серьёзно? Вот это — стыд?» О времена! О нравы!       После этого мы снова спросили дорогу, и очередной говорливый сицилиец поинтересовался, собираемся ли мы непосредственно в сам театр или… Мы ответили, что «или». Тогда он сказал, что идти на театральную площадь надо вечером, после заката, а сейчас там делать нечего, и посоветовал посетить главный Кафедральный собор Палермо и некий музей-склеп, сказав, что это будет очень интересно, просто незабываемо.       Ну, насчёт «незабываемо» он был абсолютно прав.       Нет, к собору у меня не было никаких претензий. Он и в самом деле был великолепен. И с виду вовсе не похож на собор, скорей уж, на какой-то роскошный восточный дворец, с куполами, вовсе несвойственными европейской архитектуре. Когда-то городом владели арабы, они завершили работу над собором, достроив его по своему вкусу и превратив в мечеть. Но на сегодняшний день это главный католический храм в Палермо.       Также я очень удивился, увидев на мраморном полу изображения знаков зодиака. Оказывается, за свою богатую историю собор успел побыть ещё и обсерваторией.       В общем, собор был прекрасен. Это, пожалуй, самое красивое сооружение в городе. В остальном город очень беден, и то, что поначалу может показаться древностью, которую заботливо хранят местные жители для туристов, на деле оказывается ничто иное, как нищета. Из-за этого даже центр города не является престижным местом для проживания.       Но есть здесь и богатые кварталы, а также роскошные особняки на побережье. Естественно, самые богатые на Сицилии — мафиози, эдакие крёстные отцы. Кстати говоря, словосочетание «Крёстный отец» появилось не случайно. Дело в том, что раньше многие бедняки просили мафиози быть крёстными их детей, и тогда человек мог всю жизнь в сложных ситуациях прикрываться именем своего всемогущего покровителя.       От разных встреченных нами на пути собеседников мы слышали столько всего о делах мафии, что уже не сомневались, что всё так и есть. Хотя нам, гражданам правового государства, было вначале трудно поверить, что здесь всем верховодят бандиты, убийцы, наркоторговцы, и кровная месть — вендетта — здесь до сих пор не является пережитком прошлого.       Практически все магазины, частные мастерские и цеха, словом, все платят мафии дань, называемую «пиццо». Те же немногие, кто решается пойти против системы и вешает на свои магазинчики табличку «punto pizzo free», обречены. Мафия объявляет им войну, угрожает хозяевам и запугивает посетителей.       На Сицилии ведётся борьба с преступностью, но местные утверждают, что мафия — бессмертна.       Взяв напрокат пару скутеров, так как бродить пешком уже не было сил, мы отправились к самой страшной достопримечательности города, музею-склепу — катакомбам капуцинов.       Кстати, хочу добавить, что передвигаться, пересев на скутеры, стало не легче. Такое впечатление, что здесь никто никогда не слышал о существовании правил дорожного движения. Для кого по всему городу расставлены светофоры и предупреждающие знаки, так и осталось для меня загадкой. При этом водители на бешеной скорости умудрялись переговариваться, а то и переругиваться между собой.       Но нам всё же удалось добраться до места, не став участниками ДТП. И вот уж это место, несомненно, относилось к категории незабываемых.       Сразу у входа — стеллаж с открытками, изображающими мертвецов. Уже интересно. Заплатив по три евро, мы направились непосредственно в сами катакомбы, куда туристов пускают посмотреть на трупы.       Что могу сказать об этом месте? Тёмные коридоры, зловещая тишина, и эхо от наших шагов: ни дать, ни взять — вход в загробный мир.       Далее начинаются экспонаты, то есть мертвецы. Изуродованные, искажённые, ужасные. Когда-то монахи хоронили здесь своих собратьев и со временем заметили, что тела усопших не разлагаются, а мумифицируются. Ну как раз это не новость: в мире существует много различных пещер, в воздухе которых почти отсутствуют бактерии, и это даёт подобный эффект.       Когда про этот эффект прослышали простые смертные, кладбище стало очень престижным. Люди платили огромные деньги, чтобы после смерти быть погребёнными в этом священном подвале.       Основное количество захороненных тел всё же принадлежит монахам. Но есть коридоры для мужчин, женщин и отдельный зал для девственниц и детей.       Вообще, жутковатое место. И дело не в том, что я боюсь мертвецов или очень суеверен, нет, ничего подобного. Просто… когда думаешь о том, что все эти мумии и скелеты были когда-то живыми людьми, радовались, горевали, влюблялись, в общем, жили, то становится немного не по себе.       Как ни странно, некоторые трупы были одеты во вполне современную одежду. Оказывается, многие люди завещали своим потомкам переодевать их в соответствии с изменчивой модой. Народ здесь религиозный, поэтому внучатые племянники хоть пятого, хоть седьмого колена неукоснительно следуют последней воле усопших, переодевая своих пра-пра-пра и так далее бабушек, дедушек, тётушек и дядюшек.       В целом, было интересно и уж точно незабываемо, как и обещал наш советчик.       Благополучно вернув скутеры, мы отправились к театру Массимо. Площадь, тихая и безлюдная днём, с наступлением сумерек действительно ожила. В то время, как в самом театре звёзды оперы своими невероятными голосами рассказывали очередную средневековую трагедию, здесь, на площади, разворачивалось своё представление. Уличные артисты всех мастей, музыканты, певцы, танцоры и даже фокусники, выступали перед аплодирующими туристами, которых здесь собралось очень много. Мы за всё время блуждания по городу не встретили такое количество приезжих, какое собралось сейчас на площади перед театром.       Поприплясывав с полчаса вместе со всеми и кинув каждому из артистов по паре звонких монет, мы решили перекусить. Надо сказать перекусили мы основательно, просидев целый час в маленьком уютном ресторанчике. Хотелось насладиться местными гастрономическими шедеврами, ведь завтра мы уже будем дегустировать кухню другой страны.       На Сицилии в меню очень много различных морепродуктов. Ещё бы! Ведь остров омывается аж четырьмя морями. Но морепродуктами сейчас никого особо не удивишь, поэтому мы решили попробовать то, что в других местах так запросто не встретишь. Спагетти в соусе из чернил каракатицы. Бог мой, знали бы бедные каракатицы, что глупые люди делают с их чернилами… Но на вкус блюдо оказалось очень даже ничего, правда, потом пришлось полчаса провести в туалете, ухохатываясь друг с друга, отмывая губы и полоща рот.       Возвращались мы уставшие, но умиротворённые. И кто бы мог подумать, что такой прекрасный день может закончиться если не пиздецом, то чем-то очень к нему близким.       Началось с того, что стоило нам подняться на палубу, перед нами тут же возникла Соня. Судя по её виду, она была чем-то расстроена и одновременно с этим очень зла.       — Эвен! — возмутилась она, подлетая к нам. — У тебя уже ритуал такой? Являться за минуту до отплытия?       — А в чём, собственно, проблема? — растерянно спросил Эвен.       — Звонила твоя мама, — уже спокойнее произнесла Соня, — а я понятия не имею, что ей говорить. Почему тебя нет со мной рядом?! Почему я не могу тебя позвать?! Сказала, что ты в баре с друзьями, а она на меня накричала. Мол, какие друзья? Вы в романтическое путешествие поехали!       — А почему она мне не позвонила? — задумчиво пробормотал Эвен.       — Не знаю! — с издёвкой ответила Соня. — Может, потому, что ты телефон оставил в номере?!       Эвен похлопал себя по карманам.       — Правда, забыл, — усмехнулся он.       — Нет, вы на него только посмотрите! — закатила глаза Соня. — Он ещё и ржёт!       Развернувшись на каблучках, она понеслась по коридору прочь.       — Я должен поговорить с ней, — сказал Эвен извиняющимся тоном, — да и маме позвонить надо, — он слегка сжал мою руку и ринулся следом за Соней.       Моё настроение, конечно, испортилось, но я решил не паниковать раньше времени. Я ведь доверяю Эвену? Доверяю. Вот и нечего себя накручивать. В конце концов, ему всё равно нужно было серьёзно поговорить с ней.       Медленным шагом я добрёл до своей каюты. У бассейна снова было шумно, там были и мои друзья, но делиться с ними впечатлениями сейчас не было ни малейшего желания. Я зашёл к себе и устало упал на кровать.       Не знаю, сколько я так лежал, но в какой-то момент голоса за стеной из бубнящих перешли на крик, и я отчётливо услышал голос Сони:       — Ну уж нет! Ты не посмеешь так со мной поступить! Твоя мать…       — Я сам поговорю со своей матерью! — Эвен тоже повысил голос. — Не смей в это вмешиваться!       — Ах, «не смей вмешиваться»?! Да ты хоть понимаешь, что всё держится на том, что мы должны пожениться?!       — Да что — всё?!       — А то! Раз завещание потеряно, то твоей матери, как единоличной хозяйке всего, совершенно не обязательно делиться с моим отцом.       — Что за чушь?! Твой отец — лучший друг папы и…       — Папы! Но не мамы!       — Что?!       — Ох, видит бог, я не хотела тебе это говорить!       Дальше Соня заговорила приглушённым голосом, и я перестал разбирать слова. Но мне было совершенно необходимо это слышать, поэтому через несколько секунд я уже стоял под окном каюты Эвена. Музыка от бассейна, конечно, мешала, но зато на меня никто не обращал внимания. Я притиснулся почти вплотную к приоткрытой раме и наконец смог расслышать голоса, говорила до сих пор Соня:       — … стояла ни жива ни мертва. Я очень боялась, что меня обнаружат. А потом Элен так и сказала: «У меня нет никаких причин помогать тебе, я и мужа в живых оставила только ради Эвена, а ведь врач предлагал подписать бумаги и отключить его от аппарата. Так что смотри, чтоб твоя Сонечка паинькой была!»       — Я тебе не верю, — Эвен говорил каким-то загробным голосом.       — Зря не веришь, — как-то очень устало произнесла Соня. — Прости, что мне приходится это говорить, но твоя мать очень сильно ненавидит твоего отца, а моего тем более. За что, она не говорила. Папа, конечно, знает, в чём дело, но он мне ничего не сказал, даже когда я спросила.       — Но… Почему она тогда настаивает на нашем браке? — Эвен явно был в недоумении.       — А вот эту позицию она озвучила чётко, — Соня грустно усмехнулась, — она сказала: пусть её сын женится хоть на жабе, лишь бы женского пола. Только чтобы в доме не было пидорасов. Ты что, не знал, что она у тебя гомофоб? — они оба долго молчали, а потом Соня добавила: — А теперь подумай сам, что может сделать твоя мама, если ты сообщишь ей, что нашёл любовь всей своей жизни, в лице милого… парня?