Людоед.

— «Благодаря вчерашнему вмешательству героев город может вздохнуть спокойно — опасность наконец-то миновала! — без умолку трещал женский голос по радио, прерывая далекий шум множества автомобилей вдалеке, в гудящем и светящемся вечернем городе. — Действительно достойные герои, не находите, Джеймс? Они даже отказались от награды!» — «Хорошо подмечено, Амелия, стоит ценить такое качество в героях, как бескорыстность. Признаюсь, один из них меня несколько пугает своим… э-эм, темпераментом, но так же восхищает его собранность, достоинство на публике. Заметьте, он хорошо находит язык со своим напарником…» — Переключи это дерьмо, — буркнул голос из полумрака салона, оставшись в ушах горячей и тягучей, слегка горьковатой карамелью. Кто-то в ответ хрипловато усмехнулся, но через мгновения протянул руку к играющей магнитоле и мягко зажал кнопку. Тут же балаболок с их новостями сменили неожиданно мягкие, пикантные нотки знаменитой «La vie en rose» с великолепными, хотя и не очень подходящими под обстановку духовыми. — Тебе так не нравится, когда тебя нахваливают, — скорее уж журчащее утверждение, чем игривый вопрос, когда парня снова закрыл настойчивый горячий поцелуй с укусом в губу. — Ты такой скромник, Бакуго. — Захлопнись, дерьмоволосый, — почти без обиды фыркнул ему в губы любовник, наваливаясь сверху на Бунтаря и садясь задом прямо на давно твердый пах героя. Услышав в ответ урчащую усмешку, вздохнул. — Не в моих привычках бахвалиться. — Я знаю, — коротко и довольно возбужденно, шепотом прямо в ухо, не оставляя и шанса на сопротивление, и Катсуки с нажимом потерся об него. С рычащим вздохом Киришима практически жадно сгреб в охапку крепкую задницу подрывника, сминая ягодицы в своих лапищах. — Давай, герой, покажи мне характер. — Уж если покажу, то тебе мало не покажется, — не менее возбужденно хрипнул ему в ответ Бакуго, запустив сухие мозолистые ладони под обтягивающий широкую покатую грудь свитер. Снова смешок, но уже как будто не относящийся к теме этого разговора, раздраконивший подрывника до искрения во взъерошенных волосах. — Да что ты сегодня орешь дурниной, заебал. — Просто подумал, — неопределенно протянул Эйджиро, пока товарищ уже разбирался с ремнем на чужих штанах. — Тебе не нравится делать это в отеле? Любишь извращения? Или просто нравятся тесные места? — Возможно все из этого, — смягчился Бакуго, одним тычком укладывая Бунтаря спиной на опущенную спинку сидения, а сам с силой дернул штаны с бедер, едва не стянув вместе с ними и трусы. — Хорош уже пиздеть, закрой рот. — Но так хочется тебя подразнить, — в ответ вздохнул Киришима, закинув за голову руку и смотря вниз на Катсуки сквозь ресницы, пронзая таким дразнящим взглядом, как это только он умел. А Бакуго, в лоб его игнорируя или просто научившись не поддаваться сиюминутному порыву, сжал член сквозь черную ткань боксеров. Тот уже потяжелел, разбух от прилившей крови, пульсировал в сжатых пальцах. Влажно облизнувшись и закусив горящие от возбуждения губы, подрывник медленно потянул, с трудом стягивая резинку с этой вставшей скалы. От бедра до самой головки протянулась блестящая липкая влажная леса, которую так и хотелось смахнуть языком. Катсуки дернул за полы своего свитера, стягивая шерстяную ткань с уже липкой, скользкой от нитроглицерина бугристой спины, а сам не сводил взгляда с любовника, который так и засвистел втянутым сквозь острые зубы воздухом. Киришима сжал в руке член, не сводя пронзительного внимательного взгляда с подрывника и размашисто надрачивая на него же, чувствовал бедром, как у того в трусах уже пульсирует от недостатка внимания. А у Катсуки в глазах темнеет от ударившей в голову крови, когда в нос тыкается гладкая влажная головка, и он губами водит по уздечке, заставляя Эйджиро рычать от удовольствия и соблазна схватить парня за волосы, пихая ему в рот. Но Бакуго не торопится, пару раз возит самым уголком рта по вздувшейся вене, глядя снизу в потемневший от возбуждения взгляд Киришимы, мучая его, пытая таким изощренным способом. В конце додумался, обхватить в кольцо основание у самого лобка и с садистическим удовольствием пару раз шлепнул головкой по горячему мокрому языку. — Ты что, блять, делаешь? — почти утробно рычит Бунтарь. Да, такие грязные слова от него почти не услышишь, но Катсуки до мурашек по загривку нравится, с какой злостью на него начинает смотреть эта красная пиранья. Будто всем своим существом эта голодная тварь желает сожрать его вместе с костями и прочим ливером. А он действительно хочет. Как в прошлый четверг, сразу после душа, когда он завалил любовника на тот круглый диванчик в отеле и насколько это возможно быстро отсосал ему. Катсуки аж трясло, насколько он боялся попасть на этот острейший частокол зубов Бунтаря, он еще никогда так не стонал — хлипко, коротко, часто даже забывая дышать. Тогда он действительно поверил, что Эйджиро хотел его сожрать: делал это быстро, резко, как чертов поршень. Теперь он мстил Киришиме — поедал его медленно, но от этого не менее мучительно, сначала смакуя на язык, наслаждаясь вкусом и глубоким солоноватым запахом. Рот быстро наполнился слюной, как у голодной собаки, прямо в нос которой тычут свежайшим куском парного мяса, так и сочащегося свежей, густо пахнущей кровью. От одного этого уже начинал болеть стоящий колом член в штанах, но Бакуго, точно последний мазохист, выжидающе смотрел на парня, будто ожидая приказов. И от такого терпеливого, но и не менее вызывающего взгляда Киришиму повело. — Ты возьмешь уже в рот или как? — гудит он, надавливая своей огромной лапищей на затылок, но и тут Катсуки оказался тем еще пидорасом: сжал губы в блядской ухмылочке, и влажная горячая головка скользнула по ним, проехавшись по ямочке на щеке и оставив мокрый след с характерным влажным звуком. — Да ты, блять, смеешься надо мной! — О да, — почти пошло тянет Бакуго, а у Киришимы практически темнеет в глазах от возбуждения. Подрывник наконец-то разжимает губы и податливо, по-блядски открывает рот пошире, положив головку на язык — вот он я, бери не хочу! И Эйджиро спешит воспользоваться приглашением, толкает голову любовника вниз. А парень едва не стонет, когда глубоко по корню языка скользит это большое и горячее, максимально расслабляет глотку, едва не заглатывая член вместе с языком, и закрывает глаза от кайфа. — Ну ты и шлюха, — рычит в беспамятстве Бунтарь и тут же прикусывает язык, но Бакуго, казалось, даже не услышал его от гудящей в ушах крови, а потому еще и не подорвал его задницу. Двинул головой назад, надеясь, что чертов Киришима попытается насадить его обратно, но тот даже не возникал, бревном валяясь под любовником. Попробовал его еще раз подзадорить: снова вдохнув, как перед погружением под воду, опустил голову, вплотную ткнувшись носом в лобок, прикрытый краем свитера. И снова фиаско: Киришима слишком мягок для ебанного несокрушимого танка, в который он превращается на поле боя — по-другому не назовешь эту прущую напролом машину, — он просто не может быть груб. Особенно с тем, кто дрался с ним плечом к плечу, с тем, кого до одури обожал. Особенно с Бакуго. И Катсуки это бесит до мандража, он безумно хочет укусить этого уебка, чтобы он наконец понял, что подрывнику от него нужно. Нужно, как холодный воздух в раскаленной парилке, как глоток воды в пустыне. Но этот мудак по-прежнему смотрит на него этим до одури возбуждающим нежным, восхищенным взглядом, как на само, блять, совершенство. И у него от такого его взгляда все колом встает и безумно ноет, требуя внимания. Вот ведь восхищенный долбоеб. Катсуки сдается, пускает все на самотек и с самым смачным звуком заглатывает так, что головка упирается куда-то глубоко в горло. Чтобы еще сильнее обострить ощущения, запускает свои шершавые ладони ему под свитер, сдвигая шерстяное серое полотно до самой груди и щиплет кожу вокруг сосков, выбивая из колыхающейся грудной клетки протяжный ломанный стон. Кожа в месте щипков на мгновения твердеет, становится как щебневый осколок и тут же снова обмякает — Эйджиро даже не контролирует свой квирк, настолько ему хорошо, и Бакуго это ой как заводит. У Киришимы просто огромный — заглотить его стоит большого труда, а рот у подрывника не то чтобы очень большой, не смотря даже на то, что глотка луженая. Но отсасывал он просто божественно, это Бунтарь был готов доказывать до хрипа: так узко и горячо, так влажно и непристойно, что от такого обилия кайфа не кончить в первые пять минут было очень запарно. Эйджиро и не пытается. Таз сам подрывается на опущенном пассажирском сидении, дыхание уже давно сбилось и сходит на нет — парень рвано выдохнул и запрокинул голову, схватив любовника за затылок и рванув на себя, проталкивая член глубоко тому в горло. Сиюминутный порыв, рефлекс, а Бакуго трясет от удовольствия, когда по глотке горячими вязкими каплями течет прямо вниз. — Черт тебя подери, — едва бормочет осоловелый Киришима, не отводя не по-детски восхищенного взгляда от губ Катсуки, когда тот с самым довольным видом провел по ним языком. Он все еще был в более хорошем расположении «духа», чем любовник, и быстренько перебрался к тому на колени, спешно расстегивая ширинку джинсов и обнажая взмокшие трусы с заметным бугром под ними. И только теперь Эйджиро осознал, что выбраться из-под все еще неудовлетворенного Катсуки будет много проблемнее, чем потом драить салон машины. — Это твоя привилегия.