***
— Не бойся, Рей. Встань сюда. Лестница кажется хрупкой, но отцу без меня не справиться. У меня нет брата, а у него сына, чтобы помочь забить гвоздь и починить протекающую крышу. Я не умею держать молоток, но я могу подавать гвозди и инструменты. Мне десять и я знаю, что я хорошая дочка: папа постоянно хвалит меня и дарит поцелуи за каждую пятерку в школе. Связанные мамой белые носки так приятно греют ноги. Скоро зима и на улице с каждым днем все прохладнее. Протечка на потолке заливала камин, но теперь все налажено. Папа мой герой и самый сильный мужчина. Без него я бы не справилась. Он построил этот дом с нуля и это самое уютное и теплое место на свете. — Идемте кушать, — зовет мама. Сладкие блинчики из гречневой муки просто объедение! Сегодня мой день рождения и мама приготовила их специально для меня, чтобы порадовать. Папа привез из города фруктов, и мама приготовила из них салат, заправив его домашней сметаной. Теперь я знаю, что фруктовый салат оказывается вкуснее, чем блинчики. — Пап, а ты можешь привезти из города еще фруктов? Я взяла со стола большое яблоко и откусила. Оно было из нашего сада. Оно не шло ни в какое сравнение с городскими фруктами.***
— Не бойся, Рей. Это не больно. Мне пятнадцать и, кажется, я выпила лишнего на дне рождении лучшей подруги Нейти. Мой друг Стейфилд целует меня и это приятно. Но мне страшно, потому, что его рука находится там, где не должна. — Нет, Стейфи! Мне нравится Стейфилд Гарден, он милый, но родители с детства научили меня — никакого секса до свадьбы. — Эй, ты чего?! Столкнуть с себя тело школьного футболиста оказалось не просто, но я справилась. В гостях хорошо, но дома безопасней. У меня классные друзья, они довезли меня до дома. — Пока. — Пока. Света нет: родители спят. Я должна была вернуться домой намного раньше. Изо рта плохо пахнет, но стакан воды смывает сигаретный пепел и ржаное пиво, высохшее на губах. В холодильнике поживиться нечем. Как всегда. Только сметана, молоко и лохань овощного салата. Где-то за ними была задвинута ровная стопка недоеденных с вечера гречневых блинов. Попытать счастья, взглянув на стол, оказывается гиблым делом. Черный гречишный хлеб, которому я недавно объявила бойкот, на поверку оказывается черствым. Тупой нож ломает его, ломаясь при этом сам. — Проклятье! — я едва не схлопотала синяк или порез. В нос бьет нежный удушливый аромат. Источник стоит передо мной - лысые стволы тюльпанов стоят в мутной вазе. Запах цветов диаметрально отличается от последствий праздника, с которого я вернулась в родные «хоромы». — Хорошо повеселилась? Сердце ушло в пятки от голоса отца, раздавшегося в темноте, отчего моя рука сама прыгнула на грудь. — Вот черт!.. Па, разве можно так пугать?! — Не ругайся. И отдай мне пачку сигарет. Или лучше сама выброси. — Вот еще! Иди спать, Джо. Наш облезлый дворняжка Рутс залаял у моих ног. — А ты заткнись, ворчун! Старый пес гулко буркнул мне что-то грубое и замолчал. — Господи, когда я уже уеду от вас и из этой дыры, — вздохнула я, поднимая глаза. Прямо с потолка идёт бесшумный дождь. Он капает прямо в корзину с садовыми яблоками.***
— Не бойся, Рей. У тебя все получится. Шумная толпа заполнила перрон, и мальчик за стеклом все машет мне рукой. Глупо, конечно так думать, ведь он прощается со своими родными и близкими, но глядя на него, я ощущаю себя так, словно мне тоже пять лет. Родители провожают меня на перроне ж/д вокзала и мне грустно расставаться с ними. — Я буду скучать по вам, мам, пап. Очень. — И мы по тебе, детка. Мне грустно, но слез нет, ведь меня ждет он — Лондон. Долгожданная учеба в университете, новая дивная жизнь манит меня и зовет голосом Биг Бена и небом в отражении Темзы. Здесь много других студентов, которые тоже едут от захолустного городка и окрестных деревень в столицу нашей страны. Кажется, что каждая судьба завязана со мной. Мы все стремились всю жизнь выбраться отсюда. И тем, кто ехал сейчас со мной, это, наконец, удалось. Жаль, кончено, что мне не удалось после школы покататься по стране или слетать за границу: мои родители небогатые люди. Но, что важнее, они мои самые любимые и самые родные. Поезд тронулся, и машущие мне мама и папа исчезли из поля зрения. Я что — плачу? Видимо, да: уставлены глаза в размытый горизонт. Я не голодна, но руки сами достают из сумки кусок ароматного пирога из домашних яблок, так бережно завернутый мамой. Вкус моей тоски — яблочный.***
Уехав из родной деревни, я обрела свой родной город — Лондон. Мне восемнадцать и я влюбилась. Его зовут Кайло. — Даже не думай, Рей. Он слишком хорош для тебя. — Или она для него. — Его, видимо, поселили в наш корпус или временно, или по ошибке - он с архитектурного. — Не вздумай втюриться в него, подруга. Он на последнем курсе и он американец. Студенты по обмену априори даже не рассматриваются. — Я не рассматриваю, Мира. Я смотрю. Ко мне подходит самый красивый парень на свете. У него голливудская улыбка и добрейшие глаза. — Привет. — Привет, — мой голос так некстати задрожал. — Девушка, о которой я столько слышал. — Что? — Ты ведь Рей. Та самая Рей. Я не понимаю о чем мне говорит самый чувственный голос в нашем общежитии. Я самый бесславный простой студент первокурсник. — Та самая? — Самая скромная, умная и симпатичная. — Я… — жар на щеках был порожден не одними комплиментами. Светлые карие глаза согревали меня лучами своей ласковой красоты. Кажется, они похожи на глаза моего отца, но у Джо они какие-то блеклые, а у Него они живые и яркие. — Я Кайло. Он протягивает руку, но моя ладонь встречается не только с ней, но и с губами иностранца. Сердце бьется слишком громко. Я вижу, по глазам Кайло - он это слышит. Тарелка с только что вымытыми яблоками падает из моих рук. — Не надо, девочки. Мы сами. Я не могу скрыть улыбку, когда мы с Кайло остаемся на кухне вдвоем и собираем осколки и побитые яблоки. Моих подруг только что вежливо послали с самым роскошным сексуальным акцентом. Мне ни чуть не жаль тарелку и фрукты. Хоть и то, и другое было привезено из дома.***
— Не бойся, Рей. Я люблю тебя. Любовь входит в мое тело и разливается приятным теплом. Прости, мам. Я не хочу ждать свадьбы. Я хочу только Его. Боже, я так счастлива! Назойливая тоска по родному дому в деревне окончательно прошла. Кайло излечил меня от нее. Я люблю его. А он меня. Мы родственные души. А теперь и родственные тела. Мои волосы пахнут освежающим яблочным шампунем.***
— Не бойся, Рей. И помни — я люблю тебя. Мне девятнадцать и я со слезами на глазах стою в здании аэропорта. Он улетает к себе на родину. Это был его последний год обучения в Англии. — Поехали со мной. — А учеба? — Доучишься в Штатах. Что тебя здесь держит? — У меня здесь родители, я не могу их оставить. И я люблю Лондон. Кайло понимающе кивает. Он знает, что для меня это невозможный выбор, потому не дает мне его. — Я люблю тебя, малыш, — он целует меня. Его ладони на щеках обжигающе теплые. Но мои слезы все же горячее. — А я тебя, — поцелуй в ответ. — Я уже тоскую по тебе. — А я по тебе.***
— Не бойся, Рей. И успокойся. Кайло точно любит тебя. И не забыл. — Ты не можешь этого знать. Мы не виделись целый год! — Могу. Обернись. Я обернулась и сердце замерло. У него нет другой, он не забыл меня, и он вернулся ко мне. — Малышка… Я побежала к нему навстречу, и он подхватил меня на руки. Поцелуй случился долгим, тоскливо-яростным и солено-сладким. Как и наша разлука. — Я так скучала! Первый курс был окончен, наступило лето и пора было уезжать домой к родителям. Я расстроила маму с папой, когда позвонила им и сказала, что у меня долги по учебе и я остаюсь в Лондоне еще на месяц. Но они верили, что я справлюсь. Угрызения совести исчезли, когда вместо закрывания «долгов» я закрывала на ключ дверь съемной квартиры, оставаясь с любимым человеком на месяц в своем родном городе.***
— Не бойся, Рей. Я отдам тебе последний парашют, если мы будем падать. — Дурачок! — А я думал — романтик. Его губы такие сладкие и соблазнительные. Как и мысль о том, что мы летим к нему на родину в Америку. Он столько рассказывал мне о Нью-Йорке, что я почти поверила ему, что это самый прекрасный город в мире. Почти. Ведь моей родиной был Лондон и Англия, я никогда этого не забуду. Жаль, что с родителями пришлось расставаться с криками и ссорами. Но я их понимаю: единственная дочь просится улететь на целое лето в другую страну с человеком, с которым они только что познакомились. Нью-Йорк ждал меня в виде протянутой руки Кайло. И я приняла ее. Сбросив при этом крепкую отцовскую руку со своей и отмахнувшись от дрожащей ладони матери на моей щеке… Семейная ссора закончилась словами о том, где по моему мнению находится моя родная деревушка и где находится Большое Яблоко. Оно не в саду на дереве. Оно там — по другую сторону Атлантики.***
— Не бойся, Рей. Он искренне тебя любит. Твой отец смотрел на меня точно также, когда мы встречались. И до сих пор так на меня смотрит. — Разве ты должна меня сейчас подбадривать? — моя усмешка была счастливо-болезненной. Учеба в университете подошла к концу и я приняла единственно правильное решение. Бегущая строка уперлась в переплет. Вновь лето и вновь я улетаю в Америку. В этот раз навсегда. Кайло сделал мне предложение. Я оглянулась. Папа стоял в дверях и разговаривал с ним. Родители простили меня — теперь уже нас — за то, что я самовольно сбежала от них на целое лето за границу. Они смотрели на Кайло без злости, принимая для себя, что я его по-настоящему люблю и хочу быть с ним всю жизнь. И совсем не важно в какой точке мира мы будем жить. Я несколько лет не жила в этом доме и долгими месяцами не видела родителей. Но сейчас расставаться было все равно тяжело. Я знаю, что осенью они прилетят на мою — нашу — свадьбу, но легче от этого не становится. Радует только то, что Нью-Йорк — дом Кайло — теперь навсегда станет моим домом. Моей новой родиной. В воздухе отцветающими яблонями. Скоро будут плоды. Я их уже не застану.***
— Не бойся, Рей. Они поймут. И все равно обрадуются. Мне двадцать три и вчера я вышла замуж за самого прекрасного мужчину. Теперь я живу в Нью-Йорке — одной из столиц мира. Мой муж американец. И я теперь тоже. В этот вечер мы улетаем в свадебное путешествие, а мои родители к себе домой в Англию. Мы с Кайло решили, что нам лучше сознаться им в содеянном в прошлом месяце, глядя им в глаза. — Знаете, — несмело заговорила я, глядя в глаза мамы и папы, — ведь на нашей свадьбе был один гость, которого никто не видел. — Вот как?! — спросил удивленный отец. — И кто же был этот невидимый чело?.. — мама поняла первой, прижав руку к губам. — Боже, девочка… Ты?.. — Да. — Ох, Рей! — Бабуля с дедулей. Объятия мамы были крепче, чем ее нервы на моей свадьбе. Без слез сказать свои поздравления у нее, да и у отца, не получилось. Сейчас наши слезы смешались. Счастливые ручьи стекали по нашим щекам, заливая шеи. Я посмотрела на лицо мамы. Без восьми месяцев бабушки. Да, мам. Твоя девочка, с которой ты гладила овечек и которой пекла гречневые блинчики стала совсем взрослой. Женщиной. Женой. И очень скоро станет матерью. — Пап. Я обнимаю дрожащего отца за шею, склонив голову к нему на плечо. Кожа под моими руками теплая и сморщенная. Я поздний ребенок и мои родители давно не молодые. Моя любовь к ним и моя любовь к моему мужу смешались в воздухе. Теперь Кайло — моя новая семья. Теперь он во всех возможных смыслах мой родной человек. И самый близкий. Я люблю моих родителей. Я люблю моего мужа. И я люблю мою новую родину. Америку и Нью-Йорк. Стоило родителям уехать, а мне сесть в самолет, летящий на Гавайи, как мне до боли в сердце захотелось яблок. Единственных во всем мире. Тех - из родного сада.***
— Не бойся, Рей. Я почти убаюкал его. Нашего сына зовут Скотт Лэндо Рен. Имена выбрала я. Фамилию — муж. Мы были согласны друг с другом. Я смотрю как малыш Скотти засыпает на руках у своего отца. Мои мальчики. Мои любимые американцы. У них, в отличии от меня, всего одно гражданство, о чем мой муж любил напомнить совсем ненавязчиво и невзначай. Мне это нравилось. — Вот так. Видишь, мой маленький американец все-таки уснул на руках папы, да?.. Это был самый милый патриотизм, какой я видела за всю жизнь. Я улыбаюсь, видя как Кайло целует спящего сына, даже не думая переложить его с рук на кровать. Вместо этого он аккуратно ложится на кровать, оставляя его у себя на груди, и вскоре засыпает вслед за ним. Я счастлива. У меня прекрасная семья. И я живу в самом лучшем городе на свете. Родная английская деревушка и родной Лондон становились давними воспоминаниями. Я улыбаюсь. Завтра мой сын впервые в жизни попробует на вкус яблочное пюре.***
Все мое — твое. Мой дом — твой дом. Так говорил мне муж пять лет назад, когда клялся у алтаря в любви и верности. И все эти счастливые годы нашей совместной жизни он держал свою клятву. Мы любили друг друга и жили душа в душу. Мне двадцать семь и у моего мужа стабильная хорошая работы, которую он любит, и высокий доход. Я домохозяйка. Нашему сыну пять. У меня одной в нашей семье двойное гражданство. Я англо-американка. И от этого сегодня грустно. Утром я резала лук на салат - пришлось поплакать. Сегодня Рождество, праздник от которого каждый год в Большом Яблоке его жители сходят с ума: охваченные Духом Рождества, они сметают праздничным ураганом с витрин магазинов подарки для родных и близких. Огонь в камине настоящий, но я не чувствую от него тепла. — Я живу нашей любовью, — говорю я Кайло, сидящему рядом. — Я знаю, родная. Я тоже. — Но еще я живу твоей любовью к этому городу. Муж замирает, сходу чувствуя мое настроение и желание поговорить с ним. Он наверняка догадывается о чем. В последнее время эта тема все чаще всплывала в наших беседах. Потому я знаю, что сейчас он готов к Большому разговору. Он всегда умел прислушиваться ко мне и слышать. Но этот случай был особенным. Я искренне и до боли в сердце хочу, чтобы он меня понял от начала и до конца. Я верю, что он сможет. Ведь я знаю моего Кайло. Мы с ним родственные души. — В восемнадцать лет Нью-Йорк манил меня. Но только потому, что меня манил ты. И ты до сих пор меня манишь. Но я больше не могу этого скрывать, больше не могу отрицать правды. Настала пора возвращаться домой, — спустя столько лет я открываю тебе свою прежде невысказанную тоску, с которой больше не могу мириться. Впервые я ощутила ее еще во время беременности. Со мной был мой муж и внутри меня рос мой любимый малыш. Первый голос тоски по родине зазвучал, когда я поняла, что рядом нет мамы, когда она так нужна. Да, она и отец приезжали пару раз, Кайло оплачивал их перелет, но это было не то. В своей сути я ощутила себя отщепенцем в нашей семье, в которой трио состояло не из меня, мужа и сына, а из меня, мамы и папы. Я бросила их, улетев вслед за любовью и мечтой. И я получила то, что хотела. С родителями за эти пять лет я виделась. У них с Кайло были хорошие отношения, они любили его, как сына, и он всячески поощрял и поддерживал мое желание провести его отпуск не на Карибах, а вместе с ними. Но все-таки что-то было в моей жизни не так… Что-то большее, чем тоска по родным людям. Такой была моя мысль в двадцать три года. Сейчас я делюсь со своим мужем единственным отчаянным желанием своего рыдающего сердца, которое родилось из нашей счастливой жизни, полной любви. Когда-то давно, одна незаметная, невидимая, едва осязаемая часть откололась от моего счастья. Теперь я знаю какая и даже с каким звуком это произошло. Случилось это в миг, когда из моих рук выпали привезенные из родной деревни тарелка с яблоками, и когда их подобрал студент-иностранец, живущий в моем общежитии. Мое сердце разбилось на земле Англии. Мое сердце собралось воедино, когда любимые глаза Америки выбросили осколки в мусор и на следующий день подарили новую красивую тарелку и купили вкуснейшие фрукты. — Любовью твоей горит Большое Яблоко по ночам. А мой извилистый путь затянулся петлей. Я больше не могу быть простой прилежной американкой-домохозяйкой. Я думала, что в этом заключено мое счастье и радость, но сейчас понимаю, что это давно стало дорогой, ведущей в никуда. Я люблю нашего сына и невозможно недооценить или преувеличить значение воспитания ребенка. Но я хочу работать... В Лондоне ситуация в ветеринарных клиниках проще. Я узнавала, там реальнее устроиться на работу, чем здесь. К тому же, сам подумай: если мы вернемся в Лондон… — Вернемся? О, нет, Рей. Ты вернешься. А я просто приеду, — спокойно возражает муж. — Ты же учился там. — Четыре года вдали от дома. — Но ты ведь любишь Лондон. — И еще я люблю свой родной город — Нью-Йорк. Рассуди здраво. Мы ездим в Англию каждый год, мой каждый второй отпуск. И в Лондон, и в деревню к твоим родителям. Но моя жизнь здесь, с тобой и Скотти. Здесь у меня карьера и связи. — Я знаю это, родной, — грустно говорю я, благодаря бога за то, что мы с мужем почти не ссорились и всегда могли спокойно без криков все обсудить и понять друг друга. По моим щекам потекли бессильные кричащие слезы. Мой голос был тих, даже слишком. Но Кайло всегда слышал меня сердцем лучше, чем ушами, я знаю. Это был редкий дар. — Но я больше не могу рассуждать здраво. Я тоскую по Англии. Невыносимо. В этом нет твоей вины, я приехала сюда, потому, что любила тебя. У меня не было иного выбора. Но сейчас у меня он есть: жить здесь с тобой и сходить с ума от тоски по родной земле и сидеть сутками дома или ты можешь помочь мне избавиться от этого. Кайло, родной, — я встала перед ним на колени, взяв его за руки. — С твоим опытом ты легко найдешь работу в Лондоне, ты хороший специалист в своем деле. Я тоже смогу работать по специальности, ветврачи в Лондоне намного востребованней, чем здесь. И я смогу быть ближе к родителям. Муж услышал меня. Его глаза ответили мне, что он думает о моих словах, не отмахиваясь и не стараясь переубедить. Кайло был самый понимающий мужчина на свете. Папа в детстве понимал меня также. В глазах любимого засело грустное сомнение. — Возможно, я покажусь жестокой в том, что собираюсь сейчас сказать, но… Давай признаем правду. У тебя здесь кроме нас со Скотти и работы ничего нет. Твои родители давно умерли, с друзьями ты почти не общаешься, а имена соседей забываешь. Что тебя здесь держит, кроме абстрактного «Боже, благослови Америку»? Мне это действительно нужно, родной. Ты клялся мне перед лицом бога, что будешь со мной и в радости, и в горе. Сейчас я плачу от того, что я понимаю — я дошла до края. Живя в океане любви и счастья, тоска по родной земле всегда была в нем нефтяным пятном на поверхности. И загоревшись однажды, оно с каждым годом разгоралось все больше. Я больше не могу это терпеть. Ты просто не представляешь по скольким вещам я скучаю. Столько всего важного для меня осталось по другую сторону Атлантики. Все воспоминания, они настолько живые. Я знаю, что события не вернуть, но столько важного в моей жизни случилось именно там… Я утерла с лица соленые слезы, глядя мужу в добрые понимающие глаза. Его пальцы коснулись моего лица, утешая и смахивая мокрые соленые воспоминания. — Вот я в доме родителей: глажу наших кудрявых овечек. Вот мой любимый пушистый пес Рутс трется об мои ноги. Мы с мамой бежим с холма вдоль зеленого яблоневого сада. Мама готовит мне гречневые блинчики и вяжет белоснежные носки из овечьей шерсти. Я подаю отцу гвозди: мы с папой чиним крышу. В доме стоит запах свежесрезанных молодых тюльпанов. Первая пятерка в школе. Гордость в глазах родителей. Первые подруги. Совместные дни рождения. Первый поцелуй и первое расставание. Переезд в Лондон. Учеба в университете. Встреча с тобой. Наши первые вечера вместе. Первые ночи. Первые слезы от любви к тебе. Ты попросил моей руки у моего отца в родительском доме… Я хлюпнула носом, пока Кайло стирал дорожки слез — по одной слезе на каждое воспоминание. — Я не хочу вернуть все это, я понимаю, что то время ушло безвозвратно. Но я хочу жить на земле, где все это случилось. Понимаешь? Светло-карие глаза смотрят на меня не пристально. Кайло не нужно вглядываться в мое лицо, чтобы понять и услышать все, что я хочу донести до него. Он — мой родной человек, моя родная душа. И я знаю, что и я для него тоже. Рождественская ночь была лучшим на мой взгляд временем, чтобы признаться ему во всем и встретить новый день, облегчив душу. — Да, — тихо говорит он. Кайло не злится и не старается меня переубедить. Ведь родной человек всегда поймет родного человека. — Мамочка, чем-то пахнет! — вбежал в комнату Скотти. — Яблочный пирог! Я сорвалась с места и вбежала на кухню. Передержала. Пахло горелыми яблоками.***
Все мое — твое. Мой дом — твой дом. Так говорила мне жена десять лет назад, когда клялась у алтаря в любви и верности. И все эти счастливые годы нашей совместной жизни она держала свою клятву. Мы любили друг друга и жили душа в душу. Мне тридцать семь и у нас с женой стабильные хорошие работы и достойный доход. Рей больше не домохозяйка. Нашему сыну десять. У всех в нашей семье двойное гражданство. Мы америко-англичане. И от этого сегодня грустно. Утром я резал лук на салат - пришлось поплакать. Сегодня Рождество, праздник от которого каждый год в далеком Большом Яблоке его жители слегка сходят с ума. Охваченные духом Рождества, они сметают праздничным ураганом с витрин магазинов подарки для родных и близких. Огонь в камине не настоящий, но я уверен, что чувствую тепло. — О чем думаешь? Рей садится рядом со мной на диван. Я не хочу лгать своей жене, но и не в силах ответить… Вот я в доме родителей: в нем пахнет акварелью и моим хвойным шампунем. Вот мой любимый кот Рутс идет по карнизу и я спасаю его от падения с первого этажа. Я убегаю от мамы и папы по зеленой траве в Центральном Парке. Мама готовит мой любимый капустный пирог из брокколи и с сыром. Папа дарит мне первый набор карандашей. Мама - первую раскраску. Отец приводит меня в художественную школу. Моя мама — лучший учитель черчения в школе. Мой рисунок занял первое место на конкурсе. Первая почетная грамота в школе. Гордость в глазах родителей. Первые друзья. Первая дискотека. Первая драка. Первые танцы в школе. Поцелуй на выпускном. Год путешествия по пяти штатам: Калифорния, Орегон, Вашингтон, Айдахо и Монтана. Возвращение блудного сына. Авария. Могилы родителей… Первое место работы. Первая зарплата. Первый выговор от начальства. Первая похвала перед коллегами. Первое повышение. Первое лето с Ней. Создание семьи. Свадьба. Рождение первенца — сына. Его первый крик. Первая улыбка. Первые слезы. Первые шаги. Первые зубки. Первые слова. Наша первая Пасха. Наше первое Рождество… — Все хорошо, родной? В огне камина горело слишком много воспоминаний, потушить их не могли все дожди Лондона и вся вода в Темзе. В глазах жены тепло горели вера, надежда и любовь. Мои глаза были зеркальным отражением ее. Ком в горле был горько-безвкусным, и я привычно проглотил его, как делал это пять рождественских вечеров подряд и как буду глотать его всегда, минимум раз в год. Уехав из Америки, я вскоре понял, что она навсегда будет со мной. В моей душе. И даже больше - будет держать меня за руку... Нашу дочь звали Эрика Эми Рен. — Да, родная, — улыбаюсь я жене, беря со стола самое большое яблоко...