La douleur douce

В эту ночь невыносимая бессонница подстерегает меня, новая подруга, Безумие, легкими движениями прыгает по натянутым струнам остатков рассудка, танцует, кружится вокруг, пытаясь утянуть куда-то в бездну. Я убегаю сам от себя, но разве кому-то удавалось… Назойливые, нарочито презираемые, но бесконечно любимые мотивы его симфоний крутятся, повторяются в нескончаемом потоке мысли. Без права выбора я подчиняюсь этой фееричной какофонии, разрывающей мою голову парадоксальной, бессмысленной гармонией звуков. Где-то внутри себя я слышу шепот, уверяющий, что я заплачу за все свои преступления. Безумие затягивает свои цепи на шее, душа былыми огорчениями и сожалениями. И ночи свои посвящаю я симфонии реквиема, убивая с досадой то, что сам посеял. И ночи свои посвящаю я симфонии и кощунствам. Я признаю, — я проклинаю всех тех, кто любит, и само это чертово чувство, что добралось до меня. Отвлечься не поможет ничто. Пытаюсь просто выглянуть в окно, но мой мир вновь в который раз начинает рушиться, как только я замечаю знакомую фигуру под деревом в саду. Он сидит на траве, откинув голову назад и изучая пространство над собой, улыбается чему-то; ища вдохновения, рассматривает исписанные нотами листы и крутит в руках перо, медленно перебирая тонкими пальцами его опахало и чуть не отламывая очин, когда нужная мысль вдруг ускальзывает от него. Враг, затаившийся в моем разуме, можешь праздновать мое очередное поражение, без промедления бросай мне вызов. Я отвергаю роковую, фатальную ересь, терзающую мою сущность. Я хочу возродиться, переродиться. И ночи свои посвящаю я симфонии реквиема, убивая с досадой то, что сам посеял. И ночи свои посвящаю я симфонии и кощунствам. Я признаю, — я проклинаю всех тех, кто любит, и само это чертово чувство, что добралось до меня. Не могу смотреть, как снова заигрывает он с наивными девушками, целует, ласкает их, водит изящными руками по тонким талиям, прямо не стесняясь публики, играя с ними в прятки. Эти детские забавы… Они меня бесят. Но, кто знает, может, это в нем и привлекает – детская наивность и простодушие. То, чего мне так временами не хватает… Плачут скрипки моей жизни, утопая в грязи моей зависти. Насилие моих желаний — сумасшедшая мелодия симфонии. Обескураживающий концерт. Я играю, не касаясь прекрасного. Мой талант откровенно фальшивит. Я утоплю скуку в меломании. Меломании? Из моей головы никогда не уйдет один единственный гений. Я убиваю свои страхи в дисгармонии. И ночи свои посвящаю я симфонии реквиема, убивая с досадой то, что сам посеял. И ночи свои посвящаю я симфонии и кощунствам. Я признаю, — я проклинаю всех тех, кто любит, и само это чертово чувство, что добралось до меня. Он готовит новый концерт… Управляется с целой труппой артистов, расставляя их по местам, раздавая указания направо и налево, полностью поглощен своим занятием. Когда он занят музыкой, ничего извне не в силах отвлечь его. Ни разу не заметил он моего взгляда за все часы, что я наблюдаю за его работой. Создатель постановки занял дирижерский пост. Заиграла музыка. Вступил хор. Танцоры заново взялись за исполнение своих отточенных движений. Руки гения мечутся в безудержном порыве страсти. Его страсти – музыки. «Счастливое перо» чуть не выскальзывает из пальцев в новом повороте, всплеске эмоций при новом аккорде. Всю вечность бы потратил на то, чтобы просто наблюдать его движения, еще почти детские ужимки, бесхитростную непосредственность… И ночи свои посвящаю я симфонии реквиема, убивая с досадой то, что сам посеял. И ночи свои посвящаю я симфонии и кощунствам. Я признаю, — я проклинаю всех тех, кто любит, и само это чертово чувство, что добралось до меня. Это неистовое чувство…