Черёмуха

...Беспременно купаться нагим, чтоб по коже - прохлада упругая майской воды. Ласкает ступни и колени, пойманной рыбкой плескает меж бедер и ах - с головой! Замирает дыхание. Или с криком невольным сразу пасть в глубину, не тронув донного ила, вынырнуть, жадно вдыхая тепло. Замирает дыхание. Гладят снизу холодные струи. Где-то там в глубине бьют неумолчно ключи, давая исток Лешьей речке. И озеро чисто, еще не успело зацвесть, чистотою слезной заплаканных темных очей в черемуховых ресницах. Вот так чудо - черемуха в полном цвету! Везде уже цвет облетел, а здесь - будто только раскрылась, и стоит, белая, в белом платье, как будто невеста, отражается в темной воде. И несет над водою, над лесом ветер приторно-горький, терпкий, одуряющий дух. Где оставил одежду, на ветке? Вместо белой рубахи - лишь белые гроздья цветов. И она - стоит над водой на пригорке, высокая - с деревом вровень, а руки как крылья, и вместо рубахи - цветы. Стоит, усмехается молча, и смотрит. Замирает дыхание. Бесполезно бежать - ноги вязнут в высокой траве, колючие ветки исцарапали белое тело, под босыми ступнями крапива. Никуда не сбежишь: вот она, встала и смотрит. Высокая, с деревом вровень, лицо что кора, все в продольных морщинах, в густых волосах позапутались грозди цветов. А руки как крылья, как ветви, и пальцев не счесть, уж сцапает - так не отпустит. Стоит, улыбаясь, и держит. Замирает дыхание. Подогнутся колени, неважно уж, мох ли, крапива, лицом - прямо в эти пахучие гроздья, чтоб не смотреть, чтоб не видеть, чтоб не обернуться. Когда не смотреть - не так страшно. Что это там сзади? Сухая коряга? Откуда? А кто-то касается, гладит, будто лапой колючей, еловой, по бокам, по спине и все ниже. И не обернуться. Царапают нежно не то когти, не то ветки сухие. Оплетаются гибко вокруг, не объятия - клетка. Держат крепко. И что-то - змеей по бедру, ползет, слепо тычется внутрь, слепым полозом в нору, в землю жирную корнем древесным. И не обернуться. Кричи-не кричи, не поможет. Лишь черемуха пахнет острее, касается ласково кистью цветочной лица, будто бы утешает. Крепко схвачены бедра корнями. Змей уж там, глубоко, прорастает вовнутрь, выпускает побеги. За спиной - ровно дерево скрипнуло, вот же, коряга-корягой, а побеги сильны, молодые, зеленые, вот уж нальются бутоны весеннею майскою силой. И, напоен древесными соками, качается змей у пупа, оплетенный цветами. Все-таки обернулся. Как есть, коряга-корягой. Лишь глаза молодые, светятся зеленью майской. И не смотреть в них нельзя, и смотреть - невыносимо. Свершается майская полночь. Не стерпеть, не сдержать звериного долгого крика - в миг единый раскрылись бутоны. Белой пеной под белой луной разрешилась горько-сладкая, терпкая, лешая ночь. Раскололась луна в небесах. А наутро очнешься в постели, не помня себя. Исцарапано тело, ровно бежал через лес нагишом, цепляясь за хлесткие ветки, да пониже пупа - нестройным змеиным следом. И одежд не видать, остались одежды все там, у Лешьего омута, у черемухи в пышном цвету. Не вернешь их, пожалуй.