***
Вау. Она не чувствовала ни-че-го. Никакой пульсирующей боли в висках, все кости — целы, память до сих пор воспроизводит моменты с их последней встречи. Неужели, все произошедшее было каким-то сном, галлюцинацией? Как бы не так. Вокруг нет ни души. На ней какой-то белый больничный балахон, сама она может свободно, без каких-либо препятствий перемещаться по белому-белому залу, в котором распологалась такая же белая-белая лестница. Она была такая… высокая. Высокая, если не бесконечная. По крайней мере, Ксюша не могла видеть, где она заканчивается. У девушки было навязчивое желание проверить, что же там, наверху — понять, почему тут нет ни единого человека и почему она ощущает убийственный холод всем своим телом. — Привет, милая. — бархатный мужской голос прозвучал позади Ксюши. О, он был чертовски знаком ей, и она не могла не обернуться на него. — Лёха? Это действительно ты? — не дождавшись ответа, она кинулась в его объятья — но, увы, ожидаемого тепла не почувствовала. Он обнял ее в ответ, но… он был таким холодным, что это внушало лишь страх и непонимание. Такое чувство, что она обнималась с пустотой. — Где мы? — Пока — нигде. Но сейчас я уйду туда, — он указал на «бесконечную лестницу», а ты выкарабкаешься отсюда. Ты сильная. — Что? — девушка совершенно не понимала, какого черта несет этот придурок. Почему они здесь? Почему так пусто и холодно. — Это конец, Ксюш. — Эй! Это ты меня типа бросаешь?! — она резко отстранилась от него и состроила обиженную мордашку. Он лишь грустно улыбнулся, и кратко ответил: — Так вышло. Прости… — Так, ладно, это какой-то бред. Почему мы не можем нормально поговорить?! Почему ты на мой вопрос «Где мы?» отвечаешь «Нигде», да и впрочем несешь полнейшую чушь про наше расставание? Что, черт возьми, произошло?! — она чувствовала себя такой ничтожной и беззащитной, что ей хотелось просто взять и разреветься прямо перед Лёхой… Но нет. Ксюша не настолько слаба, как вы могли подумать. — Все, что произошло — было реальностью, Ксюша. Мы ехали на такси из аэропорта, но я не смог доехать. — а может, я просто утрирую и она не может быть такой сильной, ведь видно, как в ее глазах бушует самый настоящий ураган из эмоций, а губы ее начинают слегка подрагивать, пытаясь согласоваться с голосовыми связками и издать хоть какой-нибудь членораздельный звук. — Бред! Бред, бред… Все это бред! — слезы все скапливались и скапливались, пока огромнейшей волной не вылились на белоснежный кафельный пол. Алексею было жалко все это наблюдать. Если честно, то… Он категорически не хотел делать то, что сейчас делает. Ему хотелось крепко-крепко прижать ее к себе, сказать, что не было никакой аварии и буквально через неделю они едут покорять Калифорнию. Но он не может. Ведь его больше нет. — Тебе срочно нужно отсюда выбираться. У тебя остался всего час… — он до сих пор говорил какими-то загадками. Леша все никак не мог взять себя в руки и, как настоящий мужчина, с достоинством попрощаться с любимой. Просто… просто все так неожиданно. Он не был к этому готов. Впрочем, как и она. — Час? Час до чего? — Час до того, как ты уйдешь вместе со мной. Утерев слезы, она тяжко вздохнула и блокируя все свои порывы агрессии и истерики, произнесла: — Леша, раньше мне никогда так сильно не хотелось ударить тебя, как сейчас! Скажи честно, какими пендосскими наркотиками ты меня накачал?! Экстази? Или чем-то более оригинальным? — Мне самому тяжело это признавать, но мы в больнице. Точнее, твое тело сейчас спит и находится под наблюдением врачей, а душа твоя расположена где-то между сном и реальностью. Между жизнью и смертью, если быть точным. — Океей, допустим, что я абсолютно не хочу на тебя накричать и я полностью поверила в твои бредни и романтизацию состояния комы. Но почему же ты ничего не говоришь о себе, поехавший романтик? — Ксюша всегда относилась к подобным вещам очень скептично. Да и кто бы поверил в эту чушь? — Ну, а мое тело сейчас находится на экспертизах, в очень-очень холодной комнате. Наверное, она даже холоднее, чем этот жуткий зал. — Что? Какие еще экспертизы? — Ну, знаешь, в России такое законодательство, что теперь даже при очевидной смерти от несчастного случая стараются еще больше изувечить пострадавшее тело для экспертиз, дабы наверняка установить причину смерти. Странные люди, однако. Это было так сложно воспринять, что Ксюша даже и не знала, что ему ответить на это шокирующее предложение. Ее очень возмутило то, что он говорит об этом в таком спокойном тоне! Если это, конечно, именно тот Лёха Никольский, с которым она была знакома уже достаточно долго. А может, это просто галлюцинация, видение, сон? Как бы не так. — Прости. — он постоянно извинялся, пытаясь заполнить эту тишину, которая эхом отдавалась прямо в сердце парня. В сердце, которое уже никогда не будет ритмично биться, вырабатывать кровь, радостно трепещать, когда из телефонной трубки доносится голос его любимой, — и так больно-больно плакать от осознания, что этот родной голос где-то там, за океаном, живет своей жизнью… Интересно, насколько больно было бы его уже остановившемуся сердцу, если бы оно узнало, что не услышит этот голос уже никогда? — Я нахожусь в этом зале лишь для того, чтобы помочь тебе отсюда выбраться. — Но с чего ты решил, что я хочу возвращаться к жизни? — надрывно, чересчур эмоционально произнесла девушка. — Может, я хочу уйти туда, с тобой… — Забавно, но я знал, что ты отреагируешь именно так, — усмехнулся Никольский. — Но наверное ты помнишь мои похмельно-философские рассуждения, которые я тебе расписывал, пока был в штатах. Я всегда считал, что внутри каждой персоны есть некий свет, огонек, освещающий этот мир с земли. Но приходит время, когда этот свет гаснет и улетает куда-нибудь в космос, дабы наблюдать за своими близкими с внеземных орбит. — ему было тяжело это произносить. Слишком трудно признать свою сущность; признать то, что уже произошло и время вспять повернуть никак нельзя. — Так вот; мой свет уже погас, а твой — все еще полыхает ярким пламенем, и все, что я прошу от тебя, — не дать ему погаснуть. По крайней мере, сейчас. — Я не хочу этого! — внезапно вскрикнула она, уже не в силах подавить истерический припадок. — Зачем мне туда возвращаться? Какой смысл в жизни, если в ней нет тебя? Как сильно ему бы хотелось сейчас ее обнять, прижать покрепче к себе, утешить и никогда больше не отпускать, — но какой в этом смысл, если она не почувствует ничего, кроме леденящего ужаса и омертвляющего холода? Нужно смириться. Принять себя и суровую реальность. А самое главное — помочь в принятии себя и правильном выборе Ксюше. Ее еще можно спасти… Алексей сделает все для того, чтобы она прожила свою жизнь достойно. — Просто обернись. — сказал он ей, после чего она безоговорочно выполнила его просьбу. Там, будто-бы через специальный проектор, вместо белоснежной стены можно было наблюдать такую картину: Андрей Никольский, внимательно рассматривающий граффити космонавта, которое нарисовано на стене одного из кирпичных домов их улицы. На его лице на мгновение мелькает ухмылка; кажется, он вспомнил что-то очень приятное; что-то, что ему хотелось бы повторить; но она тут же исчезает. Видимо, из-за того, что этот момент пережить еще раз просто невозможно. Ксюша завороженно смотрит за всем, что происходит там, у живых людей; она была приятно удивлена, когда увидела своего отца, выходившего из подъезда; наверное, он направлялся в магазинчик Гамлета, но увидев родителя Леши, он не задумываясь подошел к нему. — Добрый день. — протягивает руку Дмитрий Андреевич. Андрей отвечает на рукопожатие, не отводя взгляд от этого необычного рисунка. — Мои соболезнования. Он был хорошим парнем. Ты как, держишься? Опять эти глупые вопросы… Как они уже осточертели Никольскому. Как может держаться человек, который похоронил единственного сына? Нужно перевести тему. Нет желания обсуждать это. — Ему нравилось это граффити. «Космонавт увидел бога»… Когда мы сюда только переехали, помню, спорили, «Искусство это или фигня»… По мне так, дешевая попытка напомнить человеку о вере. — Даже внимания не обращал. — поддержал разговор Дмитрий. — Ты как вообще, веришь во все это? — У меня дочь в коме. Я сейчас во все верю. А ведь Ксюша все слышала… ей стало так жаль собственного отца. Он точно не заслужил пережить такую потерю, которую пережил Никольский. Впрочем, и Андрей не заслужил, но… у Ксюши еще есть шанс все исправить. Будет очень плохо, если ее отец будет страдать из-за ее смерти. А он будет, он ведь чертов родитель! — Иди же к нему, — подталкивая свою возлюбленную к стене, на которой было изображено граффити, произнес Алексей. — Но…, а как же ты? — Я отсюда никуда не денусь. Уверяю, мы еще увидимся. — Ну тогда… прощай, наверное? — эти слова давались ей крайне тяжело. Впрочем, как и все прошлые. Всё слишком быстро. — Я бы сказал, «до встречи». — Хм, да, — ее рука уже тянулась к этому космонавту, прям как на той картине «Сотворение Адама»; оставались считанные миллиметры до их соприкосновения. — Как ты там говоришь… «Не дай погаснуть свету своему», да? — В точку. — грустно ухмыльнувшись, ответил он ей. — Не дай погаснуть свету своему…***
Тем временем, отец Ксюши уже выходил из магазинчика Гамлета с полными пакетами продуктов. Подходит к подъезду, но емв приходится остановиться, дабы ответить на телефонный звонок. — Алло? — Дмитрий Андреевич, это из больницы. Ваша дочь вышла из комы. Сейчас проводим тестирование и повторное исследование. Завтра можете ее навестить. — проинформировали его с той стороны провода. — Спасибо — кратко ответил он, после чего бросил трубку. Хах. Неожиданно, но он остановился именно у того самого граффити, которое буквально тридцать минут назад он обсуждал вместе с Никольским. Которое так нравилось его погибшему сыну… — Тебе, если помог.