Верный выбор

Зимы на севере, далёком и почти заброшенном, суровые и непреклонные. Ещё в конце ноября сковывающие жгучим холодом земли и засыпающие просторы полей и дебри лесов ослепительно сверкающим снегом. Он ложится плотным покрывалом, скрывая под собой все тайны, что могло оставить после себя короткое лето и ещё более мимолётная осень — всё до самого последнего листика. Погружая мир в белоснежный сон. Грей едва заметно усмехается, поглубже запахивая плащ с меховым воротником. А легенды-то не врали. Север и вправду почти нелюдим. За многие километры, что минует сегодня на уставшей гнедой кобылке, так и не встречает жилья или хотя бы намёка на его близкое присутствие. Всё, что есть в пределах видимости — лишь ровный, без изъянов, снежный покров, доходящий ему до пояса. И даже на дороге, которая не выглядит заброшенной, его уже достаточно, чтобы местами лошадь замедляла шаг, пробираясь. Грей качает головой, выдыхая облачко пара. Оно тут же оседает на шерстинках вокруг, нарастая льдинками, неприятно колющими щёку. В другое время он, может, и нашёл бы их забавными, но только не сейчас, когда все силы уходят на борьбу с усталостью. Конечно, пешком пришлось бы ещё труднее, Грей это признаёт. Но и его положение, в котором он, сам того не желая, оказался, отнюдь не назовешь благоприятным. С усилием подавив зевок, он запрокидывает голову, внимательно вглядываясь в горизонт. Мутное серое небо висит низко, грозя вот-вот обрушиться новой порцией осадков. Раскинувшиеся по бокам поля тоже не особо радуют. Да и ветер, игриво поднявший ледяную пыль на сугробах слева, не вызывает тёплых чувств. Только досаду и нарастающее раздражение, окатывающее горячей волной изнутри. Понимая, что это глупо, Грей понукает лошадь, заставляя передвигаться хоть немного быстрее. — Давай, — бормочет негромко, чувствуя, как промёрзли пальцы даже в меховых перчатках. — Иначе мы тут оба сдохнем. Та, будто поняв хозяина, встряхивает головой и несколько минут действительно идёт бодрее. Но через пару десятков шагов на дороге вновь обнаруживается занос, и Грей, не сдержавшись, чертыхается. В который раз за день вспомнив бабку, вчера вечером по доброте душевной посоветовавшую эту дорогу, желает ей ощутить то же, что и он сейчас. На большее проклятие его не хватает, хотя и впрямь готов даже чёрту рога пообломать да заставить его развести пару адских костров. Чего уж там — за самый мелкий язычок пламени душу готов продать. Надежда найти на худой конец замшелый домик лесника, ярко горящая ещё пару часов назад, с каждой минутой становится всё слабее. Прищурившись, Грей вглядывается вперёд едва ли не до боли в глазах, но тщетно. Словно кто-то, решив пошутить, лёгким движение забрасывает его в звенящую безжизненную пустоту. Глубоко вдохнув, он снова цедит ругательство, когда лошадь неожиданно спотыкается. Животному тоже нужен отдых. — Чёрт бы вас всех побрал, — бормочет язвительно, спешиваясь. Как бы там ни было, он не живодёр, и загонять единственное живое существо на сотни миль вокруг не намерен. Поэтому, взяв её под уздцы, не спеша направляется вперёд. Поначалу, чтобы окончательно не поддаться изнеможению, считает шаги, продолжая цепко всматриваться вдаль и прислушиваться к каждому звуку. Но спустя третью сотню понимает всю тщетность, даже глупость подобного занятия. Покрепче сжав ладонь, чтобы не упустить лошадь, широко зевает и с трудом переставляет ноги. Только бы не упасть. Этот снежный покров кажется таким мягким... Когда перед глазами уже начинает всё плыть, Грей останавливается и, стянув перчатку, несколько раз проводит ладонью по лицу, пытаясь придти в себя. Замерзнуть чёрт знает где — перспектива явно не из приятных, и он отчаянно стремится отсрочить почти неизбежный конец. Вокруг с каждым пролетевшим мгновением становится всё темнее, а на душе — всё поганее. Встряхнувшись, он выпрямляется, чувствуя ноющую боль в спине. Надо было заночевать у той красавицы. Как её там звали... Люси, кажется... Когда на землю почти опускается ночь, лишь кое-где ещё ведя слабую борьбу за власть с тусклым светом, Грей, подняв голову, неожиданно обнаруживает, что выбрался на перекрёсток. Несколько раз моргнув, он убеждается в правдивости того, что видит, и против воли улыбается. Причиной столько внезапной радости становится всего одна вещь, мимо которой он бы в другое время проехал, даже не заметив. Всего в трёх шагах от него, слегка поскрипывая и болтаясь от порывов ветра, прямо из сугроба торчит указатель. Он выглядит совсем древним, и надпись на нём давно выцвела, но всё ещё отчётливо читается — трактир «Заблудшая душа». — Странное название, — говорит Грей, обращаясь к лошади. Та всхрапывает, однозначно соглашаясь, и, не дожидаясь разрешения хозяина, тянет его в левую сторону: туда, куда направлена спасительная стрелка. Грей не особо возражает, откуда-то даже найдя силы, чтобы идти быстрее. Надо же, а ведь почти примирился со скорой смертью. В следующий раз точно нужно будет взять Нацу. Тот хоть компанию составит по дороге в объятия костлявой. Трактир, представляющийся Грею почти чудом, оказывается куда ближе, чем можно было предположить. Проходит всего около десяти минут, когда ему удаётся разглядеть вдалеке ярко светящиеся окна и сам силуэт дома в окружении леса. Последний появляется словно из ниоткуда — тёмная масса посреди пустых до самого горизонта полей. Он надвигается мрачной стеной, и Грей поневоле начинает спешить ещё сильнее. Слишком много рассказов слышал о диких волках и медведях, что разрывают человека напополам одним ударом лапы. Спасение-то совсем рядом. Во всех его смыслах. Оказавшись перед воротами крепкого бревенчатого строения, Грей, сам того не осознавая, облегчённо переводит дух и отпускает лошадь. Та послушно следует за хозяином, понуро свесив голову и кося на него чёрным глазом. Он, заметив это, ласково треплет её по холке. — Подожди здесь, скоро тебя накормят, — проговаривает негромко, а затем быстро взбегает на широкое крыльцо с резными перилами. Тепло помещения — жар даже — обдаёт его душной волной, едва он отворяет тяжёлую дубовую дверь. После сумерек, окончательно спустившихся на землю, свет масляных ламп кажется ослепляющим, и он щурится, привыкая и прислушиваясь к неравномерному гулу. — Эй, — окликает его чей-то грубый голос, и Грей резко поворачивается в ту сторону. — Ты или заходи, или дверь с той стороны закрой. Нечего холод пускать. Опомнившись, Грей делает пару шагов вперёд, затворяя за собой деревянное полотно. Глаза уже привыкают к свету, так что он, бегло окинув взглядом помещение, сразу проходит к грубо сколоченному столу, ютящемуся в самом углу. Там куда спокойнее, чем в шумной компании. Устроившись на широкой скамье, он неторопливо стягивает перчатки, внимательно наблюдая за происходящим вокруг. Чувствует на себе пристальные, не скрываемые взгляды, но не обращает на них внимания. Пятеро охотников, завалившиеся сюда хозяевами, галдящие и хохочущие над своими похабными шутками громче церковного колокола, его совершенно не интересуют. Он оглядывает на удивление чистое, можно даже сказать, уютное, хотя и небольшое — всего-то на шесть столов — помещение в поисках хозяйки. Буквально через секунду натыкается на старушку, ютящуюся за небольшой стойкой в противоположном углу. Поднявшись, направляется к ней. Шум за соседним столом стихает, когда он проходит мимо, и равномерно нарастает, когда Грей оставляет его за спиной. Остановившись рядом со стойкой, он немного склоняет голову и улыбается уголками губ. — Должно быть, вы хозяйка этого трактира? Старушка, одетая в светло-серое, почти белое платье, морщинистой рукой поправляет сползший чёрный платок и кивает. — Я бы хотел поесть чего-нибудь горячего. И нужно накормить лошадь — она во дворе... Закончить фразу Грей не успевает. Почувствовав на шее чьё-то дыхание, он порывисто оборачивается и едва не сталкивается нос к носу с молодой девушкой. Озорно улыбнувшись, она отступает на пару шагов и встряхивает головой, позволяя копне каштановых волос свободно рассыпаться по плечам. — Ваша Вестница уже сыта и довольна жизнью, — она делает паузу и прищуривается, — господин. Грей хмурится, но что-либо сказать ему не дают. — Да какой он тебе господин, Кана? Сопляк недоделанный. Дай ему чего-нибудь пожрать и налей мне лучше пива. В ответ та, кого назвали Каной, лишь громко фыркает, по-прежнему продолжая пристально разглядывать Грея. — От пива у тебя скоро живот на нос полезет, Ямато. Потерпи немного. — Да будет тебе, Кана... — тот снова заводит свою песню, но мгновенно смолкает, когда Кана поворачивается к нему. Грей, невольно втянутый во всё это, отмечает, что охотник даже как-то сжался и стал меньше, хотя с его плечами и широкой грудной клеткой, обтянутой дублёной кожей, представить такое сложновато. В помещении трактира почти сразу повисает тишина, только огоньки ламп трепещут, расплёскивая по стенам неверные очертания диких теней. На мгновение ему даже кажется, что холод за стенами пробирается под кожу и вскрывает вены. Вопреки ожиданиям и какому-то напряжению, сковавшему тело, не происходит ничего страшного или необъяснимого. Предчувствия на сей раз обманывают Грея: проходит секунда, другая — и всё снова возвращается на круги своя. Кана, не сказав больше ни слова, стремительно исчезает на кухне, оставив его в лёгком недоумении. Несколько раз моргнув, он оглядывается, но не обнаруживает и старушки. Пожав плечами, тихо вздыхает и возвращается за свой стол, справедливо решив, что, коли его не выгнали пару минут назад — то уж накормят точно. Опустившись на скамью, он осторожно снимает вещевой мешок и кладёт его рядом с собой. Очень уж хочется проверить, не повредили ли холода инструмент, однако сие опрометчивое решение он не принимает. Незачем выставлять напоказ то, что не особо почитается в кругах людей, сидящих на расстоянии пары шагов. И им будет всё равно, даже если они его ненароком убьют. Те, кто зарабатывает на жизнь игрой на лютне и пением — для них не мужчины. Так, ошибка природы, которую срочно нужно исправить. Поэтому Грей, прислонившись к стене, лишь наблюдает за тем, как постепенно охотники приходят в себя после весьма странной стычки с этой девушкой. Их реакция не даёт ему покоя, но эта загадка — вопрос без ответа. Глубоко вдохнув, он прикрывает глаза и старательно очищает мысли, подумывая о том, получится ли остаться здесь на ночлег или придётся снова выходить в кромешную тьму и безумный холод. Перспектива не из приятных. — Всё-таки она ведьма, точно тебе говорю. Слишком громко, чтобы быть шёпотом — Грей резко распахивает веки, полагая, что ослышался. Стараясь не привлекать к себе внимания, слегка сдвигается в сторону охотников, сгрудившихся над пустыми тарелками и пузатыми кружками. Названный Ямато крепко, почти до хруста сжимает ручку бедной посудины и сжимает зубы. — Да быть того не может, — возражает ему второй, выглядящий на фоне приятелей худым и бледным. Натянутая почти на самые глаза шапка и нелепый шарф, обмотанный вокруг шеи, не позволяют разглядеть его лицо. Грей хмурится: голос кажется смутно знакомым, но образ ускользает из цепких пальцев памяти, растворяясь в серой дымке забвения. Оставляет после себя лишь чувство тревоги. Стоит ли опасаться этого человека?.. — А я говорю: может! Ты видел, как она на меня зыркнула, Бан? Руку на отсечение даю — дьявольское отродье! Ямато, подстегиваемый страхом и злостью, а заодно полностью потерявший осторожность под действием алкоголя, начинает говорить слишком громко. Его приятели, сдавшие позиции не так сильно, опасливо качают головами и молчат, уткнувшись в свои кружки. А едва заметив вновь появившуюся из кухни Кану, Бан быстро дёргает Ямато за рукав, заставив замолчать. Грей замечает странные взгляды, которыми они перекидываются, но вновь, как и в прошлый раз — ничего не успевает понять. Раздражённо цокнув языком, отодвигается обратно к стене, наблюдая, как Кана приближается к нему, неся полный поднос еды. Манящий запах заставляет на время забыть обо всём, и он довольно потирает руки, окидывая взором съестные богатства: большая тарелка горячего супа, пирог, кажется, с яблоками (хотя какая разница?), миска с кашей — тоже горячей, и просто огромная кружка молока. Заметив последнее, Грей недоуменно поднимает глаза на девушку. Не то чтобы он не любит молоко, но после долгого и весьма утомительного пути пиво или добрый эль были бы более кстати... — Не серчайте, господин, — ничуть не смутившись, проговаривает Кана, мгновенно поняв, о чём тот собирается спросить. Выпрямившись, улыбается открыто и солнечно. Так, что Грей на мгновение замирает, ошарашенный подобным: от неё исходит невероятная искренность. Такая, которую он давным-давно уже чувствовал и не встречал в людях. Усмехается. — Я так понимаю, пиво внезапно закончилось, — с лёгким вздохом, но без сожаления. И вправду понимает, что если сейчас не утолить жадные запросы других посетителей, могут быть проблемы. Кана кивает, и, на секунду заглянув ему в глаза, исчезает в незаметной двери за стойкой. Грей долго смотрит ей вслед, а потом неожиданно моргает и мотает головой, не понимая, что на него нашло. В этот краткий миг, миг, когда тёмно-синий лёд его глаз столкнулся с золотистым пламенем Каны, весь мир будто переворачивается с ног на голову, показывая чёрное — белым, а белое смывая огромной волной всех оттенков синего. Он сцепляет зубы, втягивая тёплый воздух, и впервые за последние пару часов желает оказаться снаружи, на почти могильной стуже. Слишком много странностей за прошедшие полчаса. Долго думать об этом не приходится. Желудок требовательно напоминает о себе болезненным спазмом, и Грей, наплевав на всё и всех, с аппетитом принимается за еду. Вкус кажется просто изумительным, и он сам не замечает, как опустошает первую тарелку. По телу разливается приятная тяжесть, позволяя, наконец, вновь обратить внимание на то, что происходит вокруг. Загадка, которую ему загадали едва ли не с порога, продолжает обрастать вопросами. Охотники, уставшие ждать обещанный алкоголь, один за другим начинают громко звать Кану. Грей отчётливо различает недовольные голоса четверых, среди которых особенно выделяется Ямато. Последнему, видимо, хочется нарваться если не на драку, то на перепалку с девушкой, потому что он снова заводит разговоры о ведьме, совершенно не собираясь прятаться или прекращать. Стянув с затылка меховую шапку и представив взорам абсолютно лысую, без единого волоска голову, он прищуривает маленькие глазки с покрасневшими белками и изрекает: — Парни, спорим, что эта ведьминская шлюха проведёт ночь в моей постели? Одобрительный гул трёх голосов заглушает возражения Бана, которые Грею едва удаётся разобрать. Прищурившись, он снова пытается разглядеть его, но тщетно. Тот, будто чувствуя внимание, каждый раз поворачивается так, что заметно лишь кончик острого носа да пара светлых прядей. Чёрт. Веет от него чем-то знакомым до боли... — Эй! Кана! А ну живо тащи сюда моё пиво! Ямато расходится не на шутку, ощущая себя полным хозяином положения. Страх, испытанный им совсем недавно, стирается без следа, и он даже забывает о нём стремительно быстро, вновь выпустив дикие животные инстинкты. Грей морщится презрительно: никогда даже за людей не считал подобных созданий, предпочитая обходить их стороной. Однако этот надоедливый тип начинает серьёзно действовать ему на нервы. Приехав сюда, он ждал тишины, покоя и вкусной пищи, но никак не пьяного бреда полубезумного мужлана, которому вдруг захотелось утолить свою похоть и потешить самолюбие. Вмешаться? Или не стоит?.. Ответ приходит сам вместе с Каной, которая снова появляется неожиданно. Легко держа в руках большой поднос с пятью кружками, наполненными пенящимся напитком, она быстро приближается к столу охотников. — Простите, гости дорогие, — произносит она, осторожно ставя ношу на край столешницы. — Последний бочонок оказался глубже, чем я думала. Вновь искристо улыбнувшись, она бросает короткий взгляд на Грея, и он с усмешкой понимает, что его помощь здесь ни к чему. Эта девушка, кажется, умеет за себя постоять. Совершенно забыв о еде, он медленно потягивает молоко и цепко наблюдает за тем, как резко притихают охотники, а с лица Ямато сползает наглая ухмылка. Однако в таком состоянии он пребывает недолго, и, опомнившись, выхватывает у Каны своё пиво. — Ну наконец-то, — жадно отпивает и блаженно жмурится. Кана, закусив губу, молча ставит напротив каждого оставшиеся кружки, обделив только Бана. Подняв причитавшуюся ему порцию алкоголя, она дожидается, пока Ямато обратит на неё внимание. — Выпьете со мной, господин? — слегка склонив голову, интересуется вежливо, прищурившись. Тот недоумённо моргает. — Ты чего, Кана? Это пиво Бана, он за него платил... — А Бан не против. Она хищно — на мгновение становится даже страшно — оскаливается и выливает пиво прямо на блестящую лысину охотника. На долгую, невероятно долгую секунду в трактире повисает звенящая тишина. Грею даже чудится, будто он слышит свист не на шутку разошедшегося ветра за толстыми брёвнами. И, прекрасно понимая, чем всё сейчас может кончиться, решает всё-таки немного поучаствовать в событиях, раз полноценного отдыха так и не вышло. Поставив недопитое молоко на стол, он поднимается на ноги — и в этот момент стены сотрясает поистине дикий рёв. Опрокинув табурет, на котором едва умещалось грузное тело, Ямато вскакивает, в первые секунды даже не найдя, что сказать, только свирепо вращает глазами и разевает рот, будто выброшенная на берег рыба. Его приятели тоже встают, однако вмешиваться не спешат. Только отходят подальше, оставив Ямато и Кану один на один. Оцепенение сходит с первого довольно быстро. — Ах ты шлюха, — шипит он, надвигаясь на неё, будто сошедшая с тверди земной гора. Злость, даже отголоски ненависти захлёстывают с головой, мутя рассудок. Всё, чего сейчас отчаянно хочется, так это свернуть шею паскудной ведьме, что пять раз подряд отказывала разделить с ним постель, а сейчас унизила на глазах друзей. Она точно поплатится. Однако, вопреки ожиданиям, во всём облике Каны нет ни намёка на страх или панику. Прямая и несгибаемая, словно стрела, она смотрит ему в глаза, не собираясь оправдываться или извиняться. — Я убью тебя, паршивка. Ведьминское отродье, ты мне всю жизнь испоганила, — полные яда и желчи слова продолжают осыпаться с губ охотника, искажая его лицо в страшной гримасе. Кана даже бровью не ведёт и молчит, намеренно выводя его из себя. Далеко не в первый раз слышит эти слова, но сейчас позволяет им снова обрести форму, чтобы раз и навсегда поставить точку между ними. Даже у ведьм когда-нибудь кончается терпение. Ямато, окончательно потерявший контроль, хватает со стола ту самую злополучную кружку и, в два прыжка оказавшись рядом с Каной, широко замахивается, чтобы ударить. Именно в этот миг Грей делает последний шаг, и, резко дёрнув Кану на себя, занимает её место. Но удар так и не находит цели. Моргнув, он озадаченно хмурится, не понимая, как такое возможно — он не закрывал глаза, но так и не смог заметить, в какой именно момент перед Ямато появляется Бан. Цепко схватив того за руку, останавливает, совершенно не обращая внимания на яростный взгляд. Оборачивается к Грею. — Ну привет, старый друг. Тот замирает на долю секунды — а потом ухмыляется довольно. Судьба всё-таки любит шутить шутки, и принятый им за врага оказывается другом. — Не ожидал увидеть тебя здесь, Лион. — Я тоже, — возвращает ему усмешку. Старый шарф сползает с лица, открывая взгляду уродливый шрам, протянувшийся от виска к подбородку. Грей удивлённо приподнимает бровь. — Откуда? Лион отвечает не сразу: Ямато, которому явно не по душе подобное обращение, собирается расправиться с приятелем по-мужски. Свободной рукой хватает его за шиворот и рывком разворачивает к себе, вот только сделать ничего не успевает. Удивлённо вытаращив глаза, он разжимает хватку и медленно оседает на залитый пивом пол. Вслед за ним отправляются оставшиеся трое охотников, вероятно, даже не успевших понять, в чём дело. Брезгливо поморщившись, Лион отряхивает ладони и вновь поворачивается к Грею. Тот качает головой. — Ведьмачьи штучки? Лион пожимает плечами. — Без них никуда. Правой рукой Грей немного скованно потирает шею, не зная, что сказать. Точнее, зная, но не понимая — нужно ли это сейчас. Судя по всему, Лион уже далеко не тот мальчишка, каким был, когда они расстались семь лет назад. — Снова связался с дурной компанией? — наконец, размыкает губы. Ему кажется, что Лион оставит вопрос без ответа — он бы точно сделал так. То же молчит недолго, изрядно удивив. — Я просто обязан им жизнью. Ничего более, — показывает на шрам, зная, что Грей поймёт всё без слов. Переводит взгляд куда-то за его плечо, и только сейчас тот вспоминает, что до сих пор держит за руку Кану. Смущённо и порывисто оглядывается, однако она совсем не показывает недовольства. Даже наоборот — улыбается. И ладони, вопреки ожиданиям, не убирает. — Я бы смогла справиться сама, — едва заметно хмурится, смотря на Лиона не то с укором, не то с упрёком. Он поджимает губы и дёргает плечом. — Тебе с ними тягаться не под силу. Ты же всего... Договорить он не успевает — Кана останавливает его быстрым взмахом руки. Грей хмурится, глядя то на одного, то на второго. С каждой пролетевшей секундой ему всё больше кажется, что в этой задушевной беседе он явно лишний. Тяжело вздыхает, не собираясь, однако возвращаться на своё место. Лион, оборвав фразу на полуслове, бросает короткий взгляд на Грея и ухмыляется. — Ладно, вы тут разбирайтесь. А я заберу этих, — кивает на неподвижные тела. — Справишься один? — Грей скептически поднимает бровь. Если память ему не изменяет, друг никогда не отличался особой физической выносливостью. Лион в ответ лишь фыркает. — Ведьмаку, в отличие от менестреля, не составит труда дотащить пару-тройку тел до саней. Грей скрипит зубами, всё же не вступая в перепалку. Только не при посторонних. Точнее, одной посторонней. Не будь её, он точно надрал бы зад этому зазнавшемуся идиоту: как всегда бывало в детстве, когда они ещё не знали, куда разведут их жизненные пути. Когда Лион даже не догадывался, что ведьмаки существуют на свете, а в ладошках Грея лютня казалась настолько смешной и нелепой, что и думать об этом не хотелось. Они оба отчаянно желали стать воинами и сражаться за родной край. Вышло всё по-другому. Неизменно лишь одно — соперничество, бурлящее в крови. — Мы ещё встретимся, Грей, — Лион отвлекает его от воспоминаний о прошлом, и тот вскидывается, глядя на то, как друг взваливает на себя Ямато. — Несомненно, — обнажает зубы в ухмылке. Кана, сделав пару шагов навстречу Лиону, осторожно касается ладонью его щеки. На краткий миг внутри Грея вспыхивает какое-то неприятное чувство. Какого чёрта?.. — Береги себя, Лион — произносит она тихо, на грани слуха. — И ты, Кана. Со своей задачей Лион справляется на удивление быстро, и буквально через десять минут в трактире не остаётся ни намёка на произошедший инцидент — даже пол, залитый пивом, незаметным образом оказывается чистым. Кана, проводив его, возвращается к столу, который занимали охотники, и неторопливо собирает посуду, почему-то не начиная разговор. Грей молча наблюдает за ней некоторое время, силясь самостоятельно понять: так ли случайно он сюда забрёл, или кто-то специально решил его завлечь? Такие забавы вполне в стиле Лиона. Но даже если и так — причина остаётся неясной. И она, эта самая причина, тенью скользит по опустевшему помещению, враз растеряв весь боевой задор и смелость, так поразившую его раньше. Наконец, Грей не выдерживает давящей на виски тишины. Дождавшись, когда Кана вернётся с кухни, он хватает её за запястье — бережно, но крепко — и разворачивает к себе. Всего на секунду замечает в глазах слабый отблеск испуга и сцепляет зубы. Что тут, дьявол его раздери, творится? Разговор, который неожиданно и для него предстаёт делом весьма непростым, решает начать с более лёгкой темы. — Откуда ты знаешь Лиона? Кана дышит глубоко и спокойно: Грей видит, как размеренно поднимается её грудь в обтягивающем хлопковом платье бледно-зелёного цвета. Да и пульс ничем не выдаёт волнения — он понимает, каково ей, только когда она начинает говорить. — Мы... — делает паузу, подбирая слова. — Мы вместе обучались. Мгновение, второе, третье... до Грея смысл сказанного доходит не сразу. — Обучались? Но чему? Практически тут же понимает, насколько глупыми были заданные вопросы. — Магии, — тихо роняет Кана, не сводя с него пронзительного взгляда. Она ждёт от него какой угодно реакции: отвращения, презрения, страха и ещё чего-то, что однозначно будет негативным и злым. Слишком уж часто ей кричали в лицо: «Ведьминское отродье!», «Сдохни, тварь!», «Гори в аду, подстилка дьявола!». Слишком часто бросали камнями и обливали помоями. Слишком часто приходилось уходить, бросая всё, что любила, ценила и чем дорожила в своей жизни. Так потеряла мать, не выдержавшую позора — та до последнего надеялась, что отцовская кровь не взыграет в любимой дочери. Так растеряла друзей, глядевших на неё с ужасом и ожидавших, что щелчком пальца она оторвёт им головы или превратит в ужасных монстров. Так променяла размеренную жизнь на постоянное бегство, потому что рано или поздно выдавала себя, сама того не желая. Даже помогая знахарством, в одно неверное мгновение становилась врагом. Поэтому сейчас, глядя на того, кого так отчаянно хотелось спасти, Кана молчит и не делает ни единого движения. Просто ждёт, с горькой усмешкой думая о том, что, возможно, не стоило самой этого делать. Помнит, как Лион настойчиво предлагал доверить это ему — теперь это кажется не такой уж плохой идеей. Однако, вопреки всем расчётам, Грей только усмехается. — Честно говоря, я думал, что в нашем мире ведьмы существуют только в сказках. Кана, было ошарашенно застывшая, морщится. — Не люблю, когда меня называют ведьмой. Колдунья звучит куда мягче, — и улыбается. Как-то устало, но в то же время облегчённо. Осторожно вытащив ладонь из тёплой руки Грея, присаживается на стоящий рядом табурет. Грей, пожав плечами, устраивается напротив, не спуская с Каны глаз. Хмыкает: второй раз за прошедшие сутки воочию убеждается в том, что множество легенд, сложенных о севере, несут в себе куда больше правды, чем можно было предугадать. И даже ведьмы... колдуньи, в его родных краях присутствующие только в сказках, здесь — живые. Искрящиеся эмоциями, подвижные, дерзкие. И, чёрт возьми, потрясающе красивые. Кана будто читает его мысли — в глубине карих глаз пляшут озорные чёртики. Но спустя долгую минуту и молчание, которое, вроде, больше не давит, она становится серьёзней. Настолько, что Грей невольно напрягается. Она убирает упавшие на глаза пряди волос и выпрямляется. — Ты, наверное, понял, что не случайно сюда попал? Грей кивает, не находя причин врать. С самого начала всё происходящее кажется не то сном, не то чьей-то шуткой ради развлечения. И с каждой минутой он всё больше находит этому подтверждения. Злиться или обвинять кого-то в этом не собирается, но узнать основу происходящего как минимум любопытно. Кана, получив положительный ответ, снова заминается, но ненадолго. Прикрыв глаза, вспоминает вначале, как специально прикинулась старушкой в соседнем селении, указав Грею на заброшенную дорогу, ведущую к её убежищу — забавно вышло. Однако следом за этой картинкой на поверхность всплывают обрывки кошмара, в котором замешан Грей, и она трясёт головой и распахивает веки. — Я хочу тебя предупредить. Грей хмурится и подаётся вперёд. Вытащив руки из карманов чёрных дорожных штанов, кладёт их на стол, сцепляя в замок. — О чём? — Тебе нужно бросить пение. Против воли Грей ухмыляется, и, проведя ладонью по отросшим за последний месяц чёрным волосам, коротко выдыхает. — Я не совсем... Кана перебивает, не дав закончить фразу. — Я серьёзно. Если ты не прекратишь этого делать, совсем скоро тебя убьют. Не сдержавшись, Грей смеётся — громко, почти оглушительно для замершей Каны. Уж чего-чего, а подобного он ну совсем не ждёт. Смерть, верная подруга воинов и ведьмаков, к менестрелям относится не то чтобы равнодушно, а скорее, снисходительно. Существуют — ну и пусть себе будут. Приберёт, когда нечем будет заняться. Кана наблюдает за ним, поджав губы. Знает, что поверить в подобное трудно даже с десятого раза. И неважно, насколько серьёзен будет тот, кто принесёт дурную весть. Человеку свойственна легкомысленность, когда в его жизни не происходит ничего, что может реально её пошатнуть. Ему кажется, что все беды мира его не коснутся. И когда придёт костлявая госпожа — а она обязательно придёт — он будет уже не способен дать отпор всего лишь из-за банальной старости. В молодости никто не думает о том, что она может подстерегать где угодно и когда угодно. У смерти нет расписания. — Зря смеёшься, — наконец, произносит, дождавшись, когда Грей закончит веселиться. Сводит брови к переносице и закусывает губу, раздумывая, как бы пояснее выразиться. Тот, собиравшийся отпустить не совсем лестную шуточку, почему-то замолкает на полуслове. Слегка наклонив голову, разглядывает Кану: серьёзную, сосредоточенную и явно не настроенную на забавы или враньё. Заметив, как она с силой сжала пальцы на левой руке, он осторожно накрывает её своей ладонью. — Пойми, я не могу сделать того, что ты просишь. Пение — единственное, что способно дать мне заработок. Кана вскидывается. — Можно обучиться. Я знаю пару неплохих мастеровых... Грей поднимает свободную руку, прося остановиться. — Это будет уже не моя жизнь, Кана. Глубоко вдыхает, теряясь и не зная, какие ещё слова подобрать, чтобы убедить её. Не желает обидеть или показаться насмешливым, но подобные вещи действительно кажутся ему глупой выдумкой. Реальная жизнь не принимает этого — он знает не понаслышке, объехав полмира и увидев столько, что с трудом укладывается в голове. А ещё больше остаётся там, за гранью неизведанного. И именно поэтому он должен продолжать. Не столько ради того, чтобы просто петь, а чтобы через свои творения нести людям правду и свет. А ещё надежду — то, чего так недостаёт многим в бесконечной борьбе за место под слепящим солнцем. Поэтому он с непонятной горечью отмечает, как поникли плечи Каны после его слов. Она вновь старательно расправляет их: с усилием, будто враз навалилась усталость и неподъемная тяжесть. Глаз не отводит, но теперь там, в завораживающей глубине вместо чертят печаль. Пронзительно-тоскливая, почти звериная. — Я не вправе требовать. Но мои видения не лгут. Кана и сама не до конца понимает, почему так упорно пытается донести до этого незнакомого, по сути, человека свою правду. Извлекая одно за другим осколки того безумного видения, она вздрагивает: на сетчатке вспыхивает пламя пожаров, в ушах безумным грохотом стоят крики умирающих в пламени, а среди этого ада на земле перед полуразрушенным дворцом — Грей. Израненный, истекающий кровью, но по-прежнему сжимающий свою верную лютню. Кана будто наяву видит угасающий блеск его глаз, последнюю ниточку жизни, что обрывается слишком резко. Она не может этого допустить. Он ведь друг Лиона, первого человека, что принял её такой, какая она есть. И Грей тоже должен быть таким... «Может, хватит себя обманывать?» Внутренний голос всегда резок и прям. И Кана сминает губы в тонкую линию, признавая, что едва заметный образ, что скорее почуяла, чем увидела среди дыма и копоти видения — она. Их жизни связаны, хотят они того или нет. — Значит, такова судьба. Грею не хочется больше говорить о смертях. Он видит их постоянно, прикасаясь тёплыми пальцами к ледяным, остывшим уже телам, которые насильно забрала к себе госпожа. Поэтому не видит смысла упоминать её лишний раз, снова позволяя расцвести ярким цветком разрушения внутри опустошению и горечи. И когда Кана, вздрогнув, поднимает на него испуганный взгляд, ободряюще улыбается. — Пусть будет так. Я не боюсь её, — наклоняется ближе, оставляя между ними всего пару сантиметров. — Давай я лучше тебе спою. Не дождавшись от Каны ответа, пружинисто поднимается на ноги, направляясь к своему месту. Бережно вытащив лютню из мешка, проверяет, всё ли в порядке с инструментом. Случайно задевает струны, и те издают тихий мелодичный звон. Грей невольно улыбается. Так бывает всегда: стоит взять её в руки, и мир становится совершенно другим. Одни называют это магией, другие талантом от Бога, а он просто берёт от этого чувства по максимуму, даря людям музыку. Большего ведь, по сути, и не нужно?.. Вернувшись к Кане, он устраивается напротив неё поудобнее, и, положив лютню на колени, прикрывает глаза, раздумывая, какую из баллад исполнить. Сейчас ему почему-то хочется рассказать этой славной девушке о чём-то великом. О могучей силе жизни, о том, что сдаваться нельзя никогда, даже если точно знаешь, что ждёт впереди. Нужно зачеркнуть, замазать толстым слоем все мысли и разговоры о смерти. Наконец, сделав выбор, он прикасается к струнам и бросает короткий взгляд на Кану. Вновь видит в её глазах печаль и тоску и сжимает пальцы. Он должен хотя бы попытаться вытравить эти чувства. На логичный вопрос «зачем?», заданный разумом, старается не отвечать. Действует инстинктивно — иногда нужно позволять себе подобные слабости. Не век же оборону держать. — Не надо петь, — внезапно произносит Кана. Встряхнув головой, она откидывает за спину волосы и немного отклоняется назад. Действия Грея вряд ли похожи на заботу, но от его искренности и яркого желания подарить улыбку становится теплей. Не нужно даже слов. — Просто сыграй. Грей, на секунду опешив, кивает. Немного странно: обычно чаще просят именно спеть, тонко вслушиваясь в слова и раздумывая о чём-то важном. Но ему так даже лучше. Уверен — музыка сама по себе способна лечить души. Негромкая мелодия неторопливо наполняет трактир, мягко касаясь каждого уголка. Грей, поймав нужный настрой, полностью отдаётся в её власть, ведомый лишь интуицией и желанием согреть чужую душу. И Кана практически буквально чувствует это, ощущая, как осколки видения, засевшие в памяти и сердце, один за другим рассеиваются подобно дыму. Кошмары, мучившее последние пару недель, становятся лишь смутным воспоминанием, а всё, что беспокоило, отступает на второй план. Впервые за долгое время она чувствует себя спокойно. Так было в детстве и тогда, когда Лион нашёл её: грязную, оборванную, почти на грани смерти. Кана была уверена, что больше никогда не придётся испытать это. А теперь она смотрит на Грея внимательно, с затаённой благодарностью, и улыбается. Всё становится неважным — только эта мелодия и ловкие пальцы, перебирающие струны лютни. И всё больше, с каждым пролетевшим мгновением, подарившим ей облегчение и покой, она думает, что музыканты те ещё волшебники. Эта магия куда мягче, но одновременно сильнее, чем у неё. Её видения приносят только боль. Перед глазами всего на краткий миг вспыхивает то-самое-пламя, и Кана вздрагивает, не сумев сдержаться. Мелодия, уютно обнимавшая за плечи, тут же обрывается, и ладони — ледяные — оказываются в горячих руках Грея. — Что... — начинает она, но не договаривает. Едва взглянув ему в глаза, оказывается в поистине колдовском плену и не может даже сдвинуться. Он будто берёт под контроль саму её сущность, успокаивая бешено бьющееся сердце. Единственное, в чём она теперь уверена — всё будет хорошо. Грей хмыкает. Кажется, у него получается отвлечь Кану от мрачных терзаний, и это вызывает облегчение. Он справляется куда лучше, чем думал. — Улыбнись, — поддразнивает её и, когда та, поддавшись, улыбается искристо и солнечно, как в ту первую минуту их встречи, отвечает тем же. И совсем не замечает, как в голову приходит шальная мысль, захватившая сознание. Почему бы и нет? Он любит авантюры, а вдвоём выбираться из передряг будет куда проще. Он снова придвигается к Кане, наклонившись к самому её лицу. Опаляет губы горячим дыханием, чувствуя, как она сдерживается, чтобы не отшатнуться. Вместо этого дерзко смотрит прямо, не отворачиваясь и не отводя глаз. Смелая девочка. А к тому же и колдунья... Им точно не будет скучно. — Поехали со мной. Произносит совершенно обыденным тоном, будто предлагает всего-навсего пообедать вместе. Или в лес прогуляться, поглазеть на медведей и загадочных пещерных чудищ, о которых рассказывают в каждом третьем трактире. Кана, абсолютно не ожидая подобного поворота, ошеломлённо застывает, не зная, что ответить. Всё в ней — душа, сердце, все помыслы — рвутся дать согласие, наплевав на старую жизнь. Только разум, пожалуй, единственный, что не даёт спокойно разрушить то малое, что имеет сейчас. Страх медленно цепкими лапками пробирается по венам. А стоит ли?.. Но проходит секунда, другая, и Кана чувствует, что все барьеры, отчаянно сдерживаемые последним волевым усилием, рушатся. Разбросанные вихрем эмоций мысли накладываются друг на друга, совсем запутав. Да ещё эта близость, лихорадящая кровь... — Я согласна. Грей только этого и ждёт. Коснувшись лёгким, практически невесомым поцелуем губ Каны, он стремительно выпрямляется. Подхватив лютню, возвращается к оставленным вещам, довольно ухмыляясь. Сам не понимает почему, но тайная радость и какое-то мальчишеское озорство переполняют с головой. И осознает, что безмерно благодарен судьбе. Что бы она там для него ни готовила на пути — теперь всё будет легче пережить. Кана, первым порывом которой было хорошенько треснуть слишком настойчивого менестреля по голове, прищурившись, несколько секунд смотрит на его спину. Сомнения всё ещё ворочаются где-то внутри, не позволяя спокойно вздохнуть. Даже для неё так резко менять жизнь по собственной воле кажется необдуманным, где-то глупым решением. Когда-нибудь нужно начинать быть хозяином своей судьбы, правда?.. К тому же, если будет рядом — сможет его защитить от всего плохого, что обязательно случится. А это уже чего-то, да стоит.