A life long year

Понурая Колетт следовала за Эго, который вел Франсуа и её по дому, изредка роняя комментарии, вроде: «Здесь я ещё не успел убраться. Это комната моей матери. Собираюсь её запереть. Руки не доходят разобрать этот шкаф…». Колетт только молча переглядывалась с Франсом. Наконец они пришли на второй этаж — почти на чердак — в маленькую комнатушку, заставленную разного рода вещами, где Байо вдруг почувствовал себя как дома, и радостно, словно ребёнок, принялся валяться на старенькой пружинной кровати. Эго смотрел скептическим взглядом, то и дело поправляя очки. Колетт заметила, что даже они у него, очевидно, домашние — с потертыми дужками и чуть треснувшим правым стеклом, — просто обычно очки, в дорогущей оправе и с затемненными стёклами-хамелеонами, сидели на его узкой и грубоватой переносице идеально. — Прошу меня извинить за бардак, — сказал Эго, глянув на девушку в упор. Его рост не позволял выпрямиться в таком помещении, и потому он ещё больше сгорбился. — Это, увы, не люкс, и вообще, свободных комнат тут мало. Поэтому — всё, что могу предложить — перед вами, мадмуазель. Поместитесь, надеюсь? Если вы и впрямь… такие хорошие знакомые? Колетт внутренне вскипела: что это он имеет в виду? Но внешне виду не подала. Только глянула на Байо, который улыбался как чеширский кот, распластавшись в позе морской звезды на теплом покрывале. — Нет проблем, старина. Мы спустимся через пару минут. Переоденемся только, — отозвался бодрый и весёлый Байо, кидая Антуану ключи от своего новенького «Мустанга». — Мясо в багажнике. Другие продукты тоже. Я помогу сейчас. Эго коротко кивнул и вышел, оставляя гостей вдвоём. — Как я иногда тебя ненавижу, — простонала Тату, падая на кровать рядом с Байо. — Словами не передать. Веришь? — Да ладно тебе, Колли, — Франсуа заложил руки под голову, рассматривая паутинку на деревянном перекрытии потолка. — Воспринимай это как интересную поездку, знакомство с новым человеком. Забудь ты уже, кто он такой. Посмотри с другой стороны. — В этом и дело, Франс, что на Антуана Эго с какой бы ты стороны не посмотрел — он не меняется. Практически не меняется. Он как скала. Отвесная. Того и гляди — сорвёшься, — Колетт прикусила губу. — И если увлечься его «изучением», то можно узнать такое, от чего потом спать не сможешь. — Например? — приподнялся на локтях Байо. — Ну-ка, расскажи. — Да болтают много, — попыталась увильнуть Колетт. — Слухами земля полнится. — Ну, ты всё равно поделись, — настаивал Франсуа, доставая из своей небольшой дорожной сумки тёмные джинсы и старую футболку. — Я лучше его знаю. Хоть и не досконально. Вдруг, что-то опровергнуть смогу. Или наоборот — подтвердить. — Ну, например, про него говорят, что он — будущий крёстный отец Парижа. Якобы, через пару лет вступит на пост. И тогда — держись кто может. — Серьёзно? — рассмеялся Байо. — Записали-таки Антошку в уголовники? — А это не так? — Колетт, лежа на боку, откровенно любовалась фигурой друга. — То, что он замкнут, любит сдержанный чёрный цвет, имеет много денег и не слушает почти ничьих советов в жизни — ничего ещё не значит, дорогая моя, — Байо присел на край кровати, и пружины заскрипели. — Антони мухи не обидит, ты что! Какой из него уголовник? — Разве? — всё ещё не верила Колетт. — Он так словом рубануть может, что мама не горюй. Как киллер. Безжалостно и беспощадно! Бах — и нет человека! Людям с неуравновешенной нервной системой и больным сердцем вообще противопоказано с ним в одном часовом поясе находиться. Вспомни Гюсто! — Ах ты об этом, — тяжело вздохнул Байо. — Да, жаль старика. Жил бы и жил ещё. — А я о чём толкую, Франс! — Колетт резко села. — Его совесть не мучает, не знаешь, случайно? Спит он по ночам спокойно? — Про сон ты брось так шутить, — сразу сказал Байо. — У Антони проблемы. С раннего детства ещё. Ему выставляли инсомнию второй стадии. Спать вообще не мог. Оттуда пошли нарушения в сознании, затем в организме. Ты что, вообще его биографию не читала? — Читала, — потупила взгляд Колетт. — Невнимательно. Я тогда вне себя была от смерти Гюсто. — Его ведь в девять лет признали вундеркиндом, — Байо уже переоделся и принялся разбираться в сумке, отвернувшись, чтоб Колетт тоже могла сменить летнее платье на что-то более подходящее для пикника в довольно пасмурную погоду. — Он опережал в развитии всех своих сверстников на долгие годы. Если повезёт, то я тебе покажу Зал славы. Он здесь, в этом доме. Если конечно, он не разобрал его на щепки от истерики. Там больше пятисот наград. Со всего мира… — Выходит, что у него серьёзные нарушения в психической деятельности? — Колетт застегнула толстовку. — Нарушения сна, истерики, крайняя степень необщительности… Мда, всё ещё хуже, чем рассказывали. — Думаешь, что он — параноик? — мужчина сурово посмотрел на подругу. — Психопат с комплексами Наполеона? Шизофреник, каких ещё поискать? — Я этого не говорила. — Но ты так думаешь, — брови Байо съехались на переносице. — Верно? — Франс, пойдём вниз, ладно? — Колетт стало не по себе. — И закончим этот разговор. Считай, что я у тебя не спрашивала, а ты не отвечал. — Отлично! — взмахнул руками Байо. — Теперь я буду виноват в том, что персона Эго для тебя станет предметом отторжения. И ты теперь думаешь, что он виновен в смерти Гюсто ещё больше, чем больное и не оперированное, когда было нужно, сердце старика. Так?! — Франс, закроем тему, прошу, — повторила Колетт. — Пусть он живёт так, как хочет. И я буду жить. И ты тоже. И вообще… Послышался лай Адама. Франсуа быстро выглянул в единственное круглое окошко. Эго уже приволок мангал и расположился перед домиком на поляне, где ещё недавно были посажены деревья. Теперь торчали одни пни. — Антони! Мы оба знаем, что тебе не дано искусство приготовления шашлыка, — крикнул Франс вниз. — Давай я это возьму на себя! А ты за вином сходи в погреб. С поубавившимся настроением, Байо прихватил ещё больше расстроившуюся Колетт, и они вместе спустились. Адам обнюхал девушку с ног до головы. И перестал проявлять агрессию. Она так и не решилась его погладить, хоть Франс сказал, что уже можно. — Мать у Антони, если хочешь знать, тоже умерла от сердечного приступа, — тихо, почти шёпотом, добавил в спину Колетт Байо. — А он не успел приехать и проститься. Да и про смерть Гюсто, именно после выхода его статьи, узнал поздно уже. И когда посыпались обвинения, и оскорбления, не спрятался и не пытался их опровернугть… — А что его отец? — спросила Колетт, когда Франсуа занял место возле мангала, а Антуан вместе с догом удалился в погреб. — В смысле, его родители нигде не упоминаются. Мать худо-бедно как-то, но вот отец — загадка. — Эмигрант был. Немец, — Байо, вымыв руки в дряхлом рукомойнике, достал аппетитные куски баранины и принялся их обмазывать специями. — Военный, кажется. Суровый тип. На курортный романчик не рассчитывал, но… занесло, что называется. Когда Анна забеременела, то он слинял, бросив её на произвол судьбы. Потом его сократили без жалования, вроде бы, и он вернулся, якобы решив воспитывать сына. А когда узнал про болячки у ребёнка — снова в бега. — Она ведь вроде бы… — напряглась Колетт, вспоминая редкие факты, выхваченные из толстенной книги, написанной одним пройдошливым журналистом. — Была из высших слоёв. Даже титулована. В рождении. Баронесса де-Ришар. Верно? — А ты всё же читала его биографию, — улыбнулся Байо. — Да, именно так. Её отец был бароном. Рано умер. А дед служил у Короля личным камергером. — А их родовое имение? — Продано было сразу, едва она в наследства вступила. — На лечение? — догадалась Колетт. — Да, и на лечение тоже, — Байо стал нанизывать куски мяса на шампур. — Да и её названный муженек, папочка Антони, подгадил. Мразь этакая. Задолжал им немерено, а потом обанкротил фирму и следы замел. Колетт сожалеюще качнула головой. — Она не могла нормально работать. С сыном сидела. Денег не было. Любой угол в черте города был не по карману. И уехали они сюда в начале девяностых. Она стала дояркой в колхозе — дали им жилье. Недостроенный сарай. Это потом уже, с большой помощью неравнодушных людей, они перебрались в этот дом… — Когда Антуан стал зарабатывать на писанине критических заметок, он ведь сразу перебрался в Париж. И мог бы забрать мать с собой. Нет? — перебила Колетт. — Почему не забрал? Почему так редко навещал? Чего ждал? — Конфликт у них вышел незадолго до его отъезда. — Вот как? — Колетт вовремя заметила, что Антуан приближается. — Расскажешь попозже? — Могу и сейчас, — пожал плечами Байо. — У матери появился любовник. Простой парень из конюшни. Молоденький, ясное дело. Но не принял он Антуана. А тот, в свою очередь, никак не принял его. Такие истории, увы, сплошь и рядом. Знаешь, какие драки у них бывали? — Драки? — чуть не подавилась воздухом Колетт. — Тот жлобом был. Высоченный и с кулачищами арбузного размера. — Байо, рассказывая, увидел, что Антуан хлопнул себя по лбу, развернулся и снова направился в дом, видимо, за штопором для бутылки. — Антони был ему не соперник. Но получал знатно и часто. Лез на рожон. Ну и понятно — пытался мать защитить. И ведь прав был… чутье у него на людей, Колли, ещё какое. Этот конюх недоделанный был нечист на руку. Обокрал он соседскую бабульку… довёл ту до инсульта, потом подставил продавщицу в местном магазинчике. Пить начал, когда работы не стало… — Стало быть, Антуан уехал, оставив мать с ним? И решил, что чем реже будет попадаться на глаза, тем лучше себя почувствует? — Колетт отдала Адаму, крутящемуся рядом, несколько хрящей и костей от мяса. — Зол был. Обижен. Уязвим, — пояснил Байо. — Такой он человек. Если уж сделает выводы, то с места не сдвинешь. И танком. — Да, такого я точно не знала. — Колетт обернулась. — Помочь ему там не надо? — Сходи, спроси. Колетт весьма тихо вошла в дом. По правде сказать, она боялась заблудиться, и ещё больше боялась подойти к Эго, и предложить ему помощь с сервировкой стола. Она была не особенно-то сильна в этом. Колетт, конечно, знала базовые постулаты положения столовых приборов на скатерти, но вот на что-то большее её не хватало. Нож в правой, а вилка в левой — что ещё нужно? Лекции по «официантскому» она частенько прогуливала или не записывала. Её больше привлекали кулинарные изыски и преображения. Эксперименты с едой. Проходя к столовой, которая окнами и большими дверями выходила в заросший сад, Колетт увидела на стене фотографию. Она провела рукой по слою пыли и закашлялась. Со снимка на неё смотрел симпатичный, разве что, немного бледный и худенький мальчик с копной роскошных чёрных волос. Большие глаза, длинный, и в анфас довольно неплохо смотрящийся, нос, тонкие изящные скулы, острый подбородок. И никаких очков, серых мешков под глазами. Никакого презрения во взгляде. Никакой скуки в поджатых тонких губах… — Что вы здесь делаете? — строгий голос испугал Колетт. Она обернулась. Антуан стоял в дверном проёме. На сей раз он переоделся в простой однотонный пиджак и классические брюки. У его ног примостился дог. Колетт в очередной раз мысленно усмехнулась тому, что собаки и другие питомцы, чаще всего, отражают своих хозяев. И достаточно посмотреть на одного, чтобы все понять про другого. — Не нужна ли вам помощь? — она сжала кулаки, так как почувствовала, что уши краснеют и горят огнём. — Франс сказал, что… — С вашего позволения, я сам справлюсь, — Антуан провёл рукой по зачесанным блестящим волосам. — И с Франсом мне нужно будет поговорить с глазу на глаз. — Да, конечно. — Колетт быстро кивнула, стараясь не смотреть Эго в глаза. — Я приношу вам извинения за то, что так бесцеремонно ввалилась и… — Не ваша вина. — Эго прошёл в столовую, Колетт — за ним. — Что он выболтал про меня? Колетт запнулась об Адама и едва не упала. Эго тут же повернулся к ней и смотрел немигающим взглядом. Как удав на кролика. — Ничего. — Колетт попыталась улыбнуться. — Ничего такого. Мы о вас даже не говорили. — Врать не умеете — не беритесь, — фыркнул мужчина, открывая бутылку вина. Он резко вогнал штопор в пробку и также резко повернул. При том, он прекрасно знал, что Колетт видит это. — После той отвратительной книженции, что вышла про меня, я уже ничему не удивлюсь, но Байо тот ещё выдумщик. Верить ему нужно с осторожностью, мадмуазель Тату. Колетт хотела было сказать, что она сама знает, кому стоит верить, а кому — нет, но промолчала. Эго почему-то вызывал у неё странные чувства: с одной стороны, она постоянно была напряжена рядом с ним, а с другой — вдруг поняла, что пока он с ней говорит — ей легко и большего не нужно. — Как давно вы знакомы? — Эго убрал штопор в ящик стола. — Больше двух лет, — смущенно ответила Колетт. — Но это… не то, что вы подумали. Уверяю вас. — Я разве об этом заикался? — усмехнулся Антуан. — Вовсе нет. Мне всё равно. Поверьте, мадмуазель Тату. — А вот Франсуа не всё равно, что с вами происходит, — с упреком заметила Колетт. — Он приехал потому, что хочет вам помочь. Пережить потерю матери. По лицу Эго вмиг заходили желваки. — Если бы я его плохо знал, то решил бы что он не мне помогать приехал, а себя развлечь, — бросил Эго, отворачиваясь и занимаясь вином. — Ещё раз вам повторяю: не стоит верить всему, что он сказал. Колетт в несогласии покачала головой. — Держите, — Антуан протянул ей бокал. — Приведите мысли в порядок, мадмуазель Тату. И впредь, будьте бдительнее. — Зачем сейчас? — Колетт осторожно взяла бокал из рук Эго. — Не ели ведь ещё… — Это аперитив, — сказал мужчина, спуская очки на самый кончик носа. — С ядом. — Что?! — подавилась француженка, уже успев сделать глоток. — Вы с ума сошли? — А что мне было делать? — пожал плечами Эго, смотря в сторону колдующего над шашлыком друга. — Я не могу допустить, чтоб моя верой и правдой служащая мне много лет маска слетела с лица раньше времени. После всего того, что вы обо мне здесь узнали — вас следует убить. Колетт перестала даже дышать. Она растерялась и не знала, как реагировать. — Он шутит, Колли, — подмигнул подошедший Франс. — Чувство юмора просто специфическое. Кстати, там мясо почти готово. — Мне лучше уехать, — пробубнила Колетт, вытирая рот салфеткой и передавая бокал с вином Франсу. — Пока не поздно. Эго размеренной походкой вышел на улицу через большие раздвижные, правда сильно скрипучие, двери, приблизился к мангалу и задумчиво принялся шевелить угли. — Да брось ты! Он нормальный! Просто выпендривается. Работа у него такая. — Да уж, выпендривается, — вздохнула Колетт. — Франс, я думаю, что это была твоя самая неудачная идея. — Вот начнём в бутылочку играть, уверяю тебя, — подмигнул Франс, — он станет другим. — В бутылочку?! — глаза у Колетт полезли из орбит. — Мы всегда играли, пока учились. Собирались целым общежитием. Правда, Антони затащить всегда было проблемно. — Вы, значит, учились вместе? — Год, — сказал Байо. — Потом я перевёлся. На юридический. — Кошмар, — нахмурилась Колетт. — Ты — страшный человек. Знаешь? Байо широко улыбнулся. — Тут два варианта: либо ждать, пока окосеет, либо подмешать ему в «Шато-де-Бюрлен» афродизиака. — Остаётся надеяться, что он мне ничего больше не подмешает, — буркнула Тату. — Ты проследишь? — Слабительное — самое то, — расхохотался Франс. — Сбросишь лишние оковы.