Под общим одеялом.

- Это немного обидно, что ты сбрил свои волосы. - Я знаю. Наши обнаженные с ним тела лежали на белых простынях гостиничного номера где-то на окраине Осло, а его длинные пальцы все никак не могли привыкнуть к тому, что теперь некуда их запускать, поэтому он просто почесывал мне голову, и это было так приятно, что я готов был прикрыть глаза и мурлыкать от удовольствия. - Этого требует работа, – словно извиняясь добавил я чуть позже. - Да. Его глаза нашли мои, и я увидел в них толику грусти, хоть он и пытался это скрыть. Мои губы растянулись в улыбке, потому что он был без ума от моих кудрей. Он был тем человеком, которого я, как мне казалось, видел насквозь. Я не хочу сказать, что хорошо вижу людей или читаю их словно открытые книги. В последнее время, мне не удается даже определить, насколько сильно искренен человек со мной, когда я встречаю кого-то в магазине, на улице, в школе. - Но, в любом случае, к Бриолину они отрастут, - я снова нарушил тишину. - Да. Да. И вот так было всегда. Мы уставали от жизни, приходили в одну и ту же гостиницу на окраине города вечерами, раздевались и ложились в кровать под общее одеяло. Обычно, я лежал на животе, а он на боку, повернувшись ко мне. Запускал пальцы в мои волосы и перебирал их (а поскольку теперь волос у меня было не очень-то в избытке, он просто массировал мне голову), гладил по плечам и спине. Потом я двигался ближе к нему, все ближе и ближе, пока не оказывался почти вплотную и не чувствовал его теплое дыхание, находил его губы и мы целовались, долго и мучительно. Возбуждение накрывало нас обоих с головой и вот мы уже трогали друг друга, сначала медленно и нежно, затем настойчивее и с большей страстью. Я покрывал его грудь и живот множеством мелких поцелуев, спускался ниже и брал его набухший член в рот и с упоением наслаждался его бархатистой розовой кожей. Он стонал и извивался подо мной, пока я, то ускоряясь, то замедляясь, насаживался ртом на него. Не давая ему кончить, я выдавливал холодный гель на пальцы и медленно растягивал его, а он умолял меня взять его спереди, сзади, все равно где. Ловкими пальцами я расправлял латекс по своему готовому члену, а затем наполовину входил в него, чтобы он привык, а затем еще глубже входил и уже до конца. Он закатывал глаза и поднимал руку, чтобы ухватиться за спинку кровати, а затем кивал мне, и потом я уже не останавливался. Лишь наклонялся, чтобы захватить зубами и губами все, до чего мог дотянуться: плечи, шея, губы. Мы переплетали наши мокрые от пота пальцы и стонали во рты друг друга, не думая ни о чем и думая о нас одновременно. Когда он кончал, он запрокидывал голову с протяжным стоном назад, предоставляя мне вид на его длинную шею, в которую я упирался лбом и через мгновение кончал вслед за ним. Мы лежали и пытались успокоить тяжелое дыхание, затем я осторожно выходил из него, выбрасывал презерватив и устраивался на нем сверху. Смотрел на него, а он на меня: улыбались и убирали друг другу мокрые пряди волос со лба. И в этот момент (а он был моим любимым) мы были единственными представителями человечества. Только мы, только сумеречные лучи на закате, беспощадно врывавшиеся в наш гостиничный номер сквозь шторы из Икеа. Я вставал, потягивался, и шел в ванную справить нужду, слыша, как он чиркает зажигалкой, чтобы зажечь сигарету, никотин которой секундой позже он вдыхал. Кидал зажигалку на прикроватный столик, садился на кровати, свесив ноги, тяжело вздыхал, а затем выставлял одну руку назад и, упираясь на нее, сидел. Сидел, курил, а те самые сумеречные лучи лихо подсвечивали его лицо, грудь и торс. Я выходил и на секунду останавливался у двери, наблюдая за ним сзади. Его золотистые волосы, казалось, отдавали еще большим золотом, а худощавое темное тело эстетично завершало картину, которую, я надеялся, не забуду никогда. Под моими коленями кровать немного прогибалась, когда я забирался на нее, чтобы подползти к нему со спины и обнять. Утыкался ему в шею, а он поворачивал ко мне лицо и улыбался, шутил, а я лишь мычал, потому что был в ловушке его запаха. - Ну-с, чем займемся? – спрашивал он. - Не знаю, расскажи, как прошел фестиваль. Расскажи хоть что-нибудь. И я просил его об этом не потому, что мне было скучно, а потому что мне нравилось, когда он говорил, и все мое внимание концентрировалось на бархатных нотках его голоса. Хенрик рассказывал долго, делал часто паузы, хихикал (и я вместе с ним), поглаживал свободной рукой мое бедро. Я обнимал его так сильно, как мог, не щадя и часто причиняя боль, зубами покусывал его шею, а затем он охал, и мой язык зализывал красные следы. Его голова оказывалась на моем плече, а на губах играла блаженная улыбка. Когда солнце садилось, он зевал и иногда даже не прикрывал рот рукой. Мы вновь ложились в кровать и теперь просто молча смотрели друг на друга в темноте, державшись за руки. Я поглаживал костяшки его пальцев. - Мне хорошо, - говорил он и я знал, что это «хорошо» значило бесконечно много как для него, так и для меня. Это было не просто хорошо, это было похоже на свет в конце туннеля; это как приехать на море или выехать загород на природу, когда ты прожил год в шумном городе; как вернуться домой и обрадоваться родным, которых не видел долгое время; это как искать то самое место, где ты будешь собой, где тебе будет хорошо, и вдруг внезапно найти его. Вот как это было «хорошо». - И мне. А затем он щекотал меня, а я сквозь смех просил его прекратить. Целовал мое лицо и мы снова занимались любовью.

***

- Иногда я думаю, почему мы до сих пор встречаемся, - прервал он внезапно тишину. - Почему ты так думаешь? - Потому что я не понимаю, что у нас. Ну, в смысле, у нас ведь… ничего, - и я не понял, прозвучало это как вопрос или утверждение у него. - Мне казалось, тогда мы все решили и пришли к компромиссу. Я поднялся и сел, облокотившись на спинку кровати, потому что мне не нравилось, в какое русло идет наш разговор. «Тогда» - это значит в начале, когда и я, и он, оказавшись в одной комнате одни, жадно целовались и наглаживали друг друга. С желанием бороться просто глупо, потому что мне всегда нужно было его касаться, везде и всюду, и иногда не имело значение, есть ли в комнате кто-то еще, помимо нас. Они смотрели на нас, а мы смеялись и говорили, что заигрались, никто и не воспринимал нас всерьез, в том числе мы сами. А потом съемки третьего сезона закончились и играть уже не получалось и тогда-то мы и оказались в этой комнате. Я не мог быть без него так же, как и не мог быть с ним, поэтому мы договорились на то, на что договорились. У него своя жизнь, а у меня своя. Они не пересекаются за редким исключением. - Да, но… неужели это будет продолжаться всегда? Я понимаю, что ты не хочешь никаких серьезных отношений сейчас… - Сейчас – да, - прервал я его, - что будет потом – не знаю. Мы молчали пару минут, а затем я услышал его шепот: - Но я не хочу ждать. - А ты ждешь? – мне показалось, что мой вопрос прозвучал довольно резко. – Даже сейчас? Зачем ждать что-то сейчас, когда мы оба понимаем, что сейчас ничего не выйдет? Ты встречаешься с ней, и ты кажешься счастливым. Отдыхай, развлекайся. Она тебе нравится, разве не так? - Так. Но ты – это другое. Я не могу выкинуть из головы мысль, что у нас может быть шанс. Я взглянул на него сверху вниз, и напряжение, царившее в груди минуту назад, потихоньку начало отпускать и ко мне возвращалось спокойствие, какое я ощущал только с ним. Я снова прилег рядом и положил ладонь на его щеку, погладил. - У нас есть шанс. Он кивнул. - Ты также знаешь, что иначе я не могу. Наши жизни чертовски изменились за последний год, и мы просто не можем забить на всё и быть вместе. Этот мир не так расположен к нам, как он был расположен, как бы это банально не звучало, к Исаку и Эвену, - я скривился, говоря о тривиальщине, а он лишь горько усмехнулся. - Иногда я так устаю, что хочется все бросить, но потом вспоминаю, что люблю эту работу и столько сил вложил и вкладываю, чтобы сделать себя, - я говорил шепотом, словно боялся, что меня может кто-то услышать. – Это моя страсть, понимаешь? Это мне сейчас нужно, а не… отношения. И если я от них могу сейчас отказаться, то от тебя отказаться я не могу никак. И пусть это звучит очень эгоистично, но это так. И наши такие редкие встречи.., ты знаешь, как они важны для меня. Мы редко говорили о нашем будущем, почти никогда, но когда говорили, он становился будто старше на несколько лет, на его лбу образовывались складки, а я большим пальцем разглаживал их. - Мы тогда все решили. Ты начал встречаться с ней, а я ушел в работу. И никто не был против. Мы понимали, что так надо сделать, сколько уйдет времени чтобы разобраться со всеми делами и твердо встать на ноги? Да черт его знает! Мы имеем сегодня и это главное. Эти встречи дают надежду. Он всё еще молча смотрел на меня, и я уже начал думать, что он научился спать с открытыми глазами, как вдруг перевернулся на спину и посмотрел в потолок. - Я боюсь потерять их, - он устало вздохнул и прикрыл глаза руками, будто это признание далось ему не просто. – Сериал закрыли, и мы теперь идем разными дорогами. Могу свернуть я, а можешь и ты. Что, если чувств будет недостаточно, чтобы удержать нас вместе? Я нахмурился, придумывая что-нибудь, что подбодрит его. - Хэй, - сказал я, протянул руку к его подбородку и повернул голову к себе. Наши глаза встретились. - Ты серьезно думаешь, что в городе в шестьсот тысяч человек, мы пойдем разными дорогами? - Нет, я думаю, что кто-то из нас может уехать. - Хорошо, но это еще не произошло? Это лишь твои страхи. - Да, это мои страхи. - Да, хорошо, а мой страх – потерять тебя, - сказал я ему и грустно улыбнулся, а затем приподнялся на локте и прикоснулся к его губам. Я целовал его медленно и старался показать ему, как сильно он важен мне, старался еще сильнее обнажить перед ним душу, которую, казалось бы, он и так видел уже насквозь. Он распахнул руки, впуская меня к себе, и крепко обнял, пока я устраивался на его груди. Я почувствовал легкое прикосновение его губ к своей макушке и закрыл глаза.

***

Он меня разбудил, когда хлопнул входной дверью. Я открыл глаза и увидел перед собой мятые простыни. Протянув руку, я прошелся по ним ладонью – они были еще теплые, и постарался разгладить. Конечно же, безуспешно. Рука, на которой я лежал, затекла, но мне было все равно. Мой задумчивый взгляд все никак не мог отпустить блуждающую по кровати руку, которая то ли не оставляла попыток разгладить простыни, то ли пыталась забрать его запах с собой. Я думал лишь о том, что обычно он не уходил не попрощавшись. Вскоре, я нашел записку, написанную его неаккуратным почерком: «Ты чертовски красив по утрам, я говорил? Хочу каждое утро видеть твое лицо на соседней подушке. Увидимся.» Глупо улыбаясь, я аккуратно сложил её - конец к концу. Достал из рюкзака блокнот и, положив клочок бумаги туда, убрал обратно. Затем сходил в душ и быстро оделся. Перед выходом я окинул взглядом комнату, мысленно с ней попрощавшись, и вышел за дверь, заперев её. На ресепшене я улыбнулся пожилой женщине и оставил ключ, не забыв пожелать хорошего дня. Выйдя из гостиницы, я направился к автобусной остановке, попутно набирая Румена. - Хэй, ну что сегодня? – бодро поприветствовал я его. - Сегодня у меня дико раскалывается голова, потому что Шоун успел вчера в магазин до восьми*, - промычал он, а я рассмеялся. - Ну ты и слабак, меня с вами не было. - Если бы ты был с нами, а не с предками, то мне бы не пришлось пить твою порцию! - Ты знаешь, выпить с вами – это дело святое, но родители – еще святее, тем более, когда они воспитали Тарьяй Сандвика Му, - сказал я, широко улыбаясь. - Ой, иди нахер, - фыркнул он, а затем добавил - Ой, нет, лучше привези мне что-нибудь от головы. У меня все закончилось, к тому же, Альфред так мило сопит на мне, что... - Какого хрена вы там делали?! - Ну, говорю же, пили твою долю. - О, блять, вы сумасшедшие, я приеду через 20 минут. - Здорово, что ты согласился, ты потрясающий человек. - Ты бы так не говорил, если бы я сказал, что не приеду, потому что мне нужно покормить моего кота. - Но у тебя нет кота. - Как и у тебя нет совести просить меня субботним утром привезти тебе таблетку. Я шел и счастливо улыбался, оставляя позади себя темную комнату с сумеречными лучами, которые так любезно пробирались через занавески и освещали его темный силуэт. Оставлял позади его тонкие длинные пальцы, изящно державшие сигарету, то, как он приближал её ко рту, хватал губами и затягивался, а затем выпускал крупными кольцами дым. Я шел и думал, что делает он сейчас, добрался ли до своего дома, ее дома или до дома его матери? О чем он думает? Что он чувствует? Принимает ли он душ, кончает ли он? Едет в трамвае и слушает хип-хоп? Или гуляет рядом с Королевским дворцом, закладывая под губу снюс? Я шел и слушал раннее пение птиц, и это меня успокаивало, старался, как и всегда после наших с ним встреч, подавить чувства и не скучать, кинуться в работу и творит, творить, творить, а потом, через месяц или, может, два, встретить его на пороге нашего номера, раздеться, лечь в кровать под общее одеяло и просто смотреть на него.