Психопаспорт: Цветок зла

Голограммой оказалась стена. Впрочем, Когами было плевать на это. Макишима и правда знал его гораздо лучше, чем кто-либо еще. Чем сам Когами знал себя. Чем даже Сивилла. Юкио Аме и был – Сивилла, но не совсем. Когда Шинья стиснул его в объятиях, то он обнимал вовсе не столикое футуристическое божество. Человека – восхитительно опасного, дьявольски умного и желанного настолько, что сносило крышу. Не выходило сказать себе «остановись, Когами, ты не должен этого делать. Именно этого он и добивается. Чтобы ты поддался». Наверное, Когами Шинья только и ждал, чтобы поддаться. Таким уж он был создан. Они с Сего поцеловались. Жадно и горячо, как давние любовники, которые были самыми близкими друзьями и самыми непримиримыми врагами, но в конце концов не смогли сопротивляться притяжению. Это все гравитация, подумал Когами. Та самая, которая заставляет предметы падать прямиком в центр черной дыры. Не было времени подумать. Наконец, Макишима был в его руках – и Когами знал, что ему с ним делать. О нет, точно не убить. Это они еще успеют, сейчас желание было совершенно другое. То, что заставляло с тихим рычанием вылизывать чужой рот, ловить лицо в ладони, чтобы не вздумал отвернуться, и прижиматься так близко друг к другу, что становилось почти больно. Как и очень давно, Сего очнулся первым – отстранился с дразнящей ухмылкой, подтолкнул Шинью к дивану. Можно было дальше ничего не говорить и не делать – Когами догадался и сам, когда Макишима стащил свитер через голову и принялся расстегивать штаны. Одержимость злым духом… да, именно так оно и было, Когами чувствовал себя одержимым, когда смотрел, как постепенно обнажается это красивое бледное тело. В колком сиянии голографических звезд, под шелест ветра в чужих взгляду холмах. - Тебе же не понравилось в тот раз, - хриплое возражение было скорее частью игры, чем настоящей попыткой остановить. - Я солгал, мне понравилось, - Макишима скользнул к Когами на колени – раздетый и хищный. Губы – алые от поцелуев, потемневшие глаза – желтые и голодные, сапфировые линзы больше не маскировали их истинное выражение. Жарко… кондиционированный воздух загустел и остановился. Сего устроился сверху, оседлав колени Шиньи и смерил его пристальным взглядом, в усмешке мелькнули белые зубы. Кажется, они стали острее с тех пор, как Когами видел Макишиму в последний раз? И клыки удлинились. Ювелирная работа врачей Бюро по демонизации облика, а может быть, с тех пор Сего сожрал слишком многих, чтобы его рот выглядел таким же, как прежде. Шинья коснулся приоткрытых губ Макишимы кончиком пальца. Когда-то их форму изменил окровавленный нож хирурга. Но теперь они были мягкими и горячими, а дыхание Сего – таким же учащенным, как у него самого. Когами ощутил падение – Макишима втянул его палец в рот, облизывая, сжал ненадолго в жаркой влажности, прикусил и выпустил, медленно, так, что от подушечки пальца до губ протянулась серебристая ниточка слюны. Он все еще играл, сознавая свою власть над чужим разумом, над запутавшимся в инстинктах телом, пойманной душой – овеществленное желание, летний жар, заключенный в упоительные контуры, бледность молочной кожи и привкус терпкого вина в каждом поцелуе. Макишима не был пьян, но Когами точно был, хотя в рот ему не попало ни капли. Только этот аромат, патока, тягучая ягодная сладость, отравленная на самом дне. И даже тогда, когда Шинья зло опрокинул на диван, подминая под себя гибкое тело, Макишима усмехался сквозь поцелуи, позволял себя лапать и терпел грубую нетерпеливость рук Когами, только шипел на особенно жестокие попытки растянуть побыстрее и без того приятно-податливые мышцы. Это не могло быть просто так. Холодный, как арктический ледник глубокой ночью, Юкио Аме точно спал с дронами. Когами догадывался, чье у них было лицо. Сам Шинья такой подготовленностью похвастаться не мог. Наверное, запоздало решил он, поэтому Макишима делает это. Позволяет ему, чтобы не пришлось слушать его ругательства и отбиваться. - Я не твой порнобот, мать твою, - зло прошипел Шинья, догадываясь, как часто Юкио мог наблюдать его абсолютно послушным и выполняющим малейшую прихоть. Пусть даже это не по-настоящему. Это все равно бесит. Когами намеренно вел себя так, как не станет ни один дрон, разве что у него программы полетят. «Вот тебе, сука. Попробуй это по-настоящему» - уже втискиваясь внутрь чужого тела размашистым движением бедер. В ответ прилетел едва слышный довольный стон. Вряд ли Когами удалось сделать Макишиме больно. - Мне никогда не нравилось… с дронами, - доверительно и развязно прошептал тот в ответ, жмуря глаза с длинными темными ресницами. Красивый, неправдоподобно, как голограмма, красивый. А ведь казалось, что лучше уже сделать нельзя, не исправить совершенство. И сейчас все это – только его. Настала очередь Шиньи пожирать взглядом, словно одних только быстрых движений внутри было недостаточно. Зажмурился он только тогда, когда понял, что сейчас сорвется, не выдержит, что с очередным жарким поцелуем Сего вытянет наконец из него душу и съест ее, оставляя себе навеки. Когами отогнал настойчиво лезущий в голову образ себя самого, стоящего перед Макишимой на коленях с жаждой в глазах. Дроны не умеют так смотреть. Поэтому они Сего и не нравятся. Поэтому… а, впрочем, Когами было плевать и на это. На все. Перед тем, как кончить, он приподнялся, упираясь рукой и сам укусил Макишиму в открытое горло, потом – в губы, прижимаясь своими до боли, оставляя клеймо алых отметин. Слизывая стоны, в которых повторялось его имя. «Ты – мой, мой до самого конца, пока я не подохну или не развалится этот уродливый мир, ты – мой, даже если ты тоже выстрелишь в меня, если умрешь от моей руки, если мы оба умрем, пытаясь убить друг друга, даже в аду, куда мы вместе отправимся, ты все равно останешься только моим»