Психопаспорт: Цветок зла

- Уходи, убирайся, я не буду, - передразнил Аме, сползая со стола и выскальзывая у Когами из рук. Он так и не выключил голограмму – из вредности, разумеется. Потому что Шинья требовал ее убрать и прекратить его бесить. Но, похоже, у секретного агента-тян какой-то профессиональный зачет по измывательствам над преступниками и дело чести сдать его как можно лучше. Когами хмуро молчал и отступил на шаг, глядя на Юкио/Макишиму исподлобья. - А что, если я покажу тебе кое-что еще? – усмехнулся Юкио, перехватив этот взгляд с самым безмятежным видом. - Как ты знаешь, рядом с каждым трупом преступник оставляет раскрытую книгу с выделенной кровью цитатой. Мы уже пытались искать в них скрытые знаки, указание на следующие жертвы, любое другое послание, но все это казалось бессмыслицей. Сего любил цитировать те произведения, которые прочел и аналитический отдел сошелся на том, что книги – просто дань памяти, еще одно указание на то, зачем все это происходит. Чтобы Бюро не расслаблялось и не думало, что если Сего умер, то и его дело погибло вместе с ним. А пока мы лихорадочно ищем убийцу или его сообщников в наших рядах, где-то поблизости незаметно назревает еще один бунт против системы Сивилла. Аме опустился в кресло и пощелкал клавишами, выводя на экран окно доступа к нужным файлам. Ввел логин-пароль, открыл. Когами видел эти фотографии раз сто, не меньше, но сейчас Юкио выставлял книги с полосами подсохшей крови на страницах в одному ему ведомой последовательности. Шинья следил за ним, впившись взглядом в экран и ненадолго позабыв про все, что происходило минуту назад. - Буквально час назад в городском морге было найдено еще одно тело, неучтенное, его там не должно быть. Один из сотрудников Бюро, инспектор. Возвращался домой поздно вечером на своей машине, а утром так и не явился в офис. Как обычно, кто-то перерезал ему горло от уха до уха. Коронер считает, это была опасная бритва или нечто вроде. Как будто сам Макишима встал из могилы, чтобы мстить за свою смерть. Дежурный в морге клянется, что ничего не видел, его психопаспорт в пределах нормы, на камерах чисто. Возможно, в тот момент, когда привезли наш труп, он просто бессовестно спал, как часто делают все ночные дежурные. Запись с камер стерли, рядом с убитым опять оставили книгу. Джордж Оруэлл, «1984», - новые фото на экране. Когами выхватил взглядом подчеркнутую грязно-алым строчку: «Им можно предоставить интеллектуальную свободу, потому что интеллекта у них нет». - А он шутник. Клик-клик. Фото отправилось к остальным, вставая на строго определенное место и Шинья застыл на месте. Кончики пальцев вдруг похолодели. Теперь, когда Аме закончил собирать свой пазл, цитаты были следующие: «Когда рядом никого нет, хлам размножается. Ну, скажем, если ты лег спать, не убрав скопившийся в квартире хлам, наутро его будет вдвое больше. Его всегда становится все больше и больше» (Ф. Дик, Мечтают ли андроиды об электроовцах) «О, любовь — ничто, если в ней нет безумия, безрассудства, если она не запретна, если боится дурного. А иначе — она только сладенькая пошлость, годная служить темой для невинных песенок» (Т. Манн, Волшебная гора) «Глыба, стуча и круша, неслась уже дальше, к берегу, а Ральфа засыпало градом поломанных веток и листьев. За чащей радостно взвыло племя» (У. Голдинг, Повелитель мух) «А страсть с неврастенией порождают нестабильность. Нестабильность означает конец цивилизации. Прочная цивилизация немыслима без множества услаждающих пороков» (О. Хаксли, О дивный новый мир) «Мне бы, признаться, хотелось повстречать единорога, пробираясь через густой лес. Иначе какое удовольствие пробираться через густой лес?» (У. Эко, Имя розы) «И тут до животных наконец дошло, что же сталось со свиными харями. Они переводили глаза со свиньи на человека, с человека на свинью и снова со свиньи на человека, но угадать, кто из них кто, было невозможно» (Д. Оруэлл, Скотный двор) «Шире открой глаза, живи так жадно, как будто через десять секунд умрешь» (Р. Брэдбери, 451 градус по Фаренгейту) «Им можно предоставить интеллектуальную свободу, потому что интеллекта у них нет» (Д. Оруэлл, 1984) «Но я всегда оставался среди людей, на поверхности одиночества, в твердой решимости при малейшей тревоге укрыться среди себе подобных – по сути дела, до сих пор я был просто любителем» (Ж-П Сартр, Тошнота) «Я шел и шел, дрожа от холода, бесконечными коридорами, заглядывая во все двери в надежде, что уж следующая непременно окажется Дверью в Лето» (Р. Хайнлайн, Дверь в лето) - Когами Шинья, - медленно произнес он наконец, прочтя собственное имя по первым буквам. Все-таки послание. Аме кивнул. - Он ищет тебя, ведь это ты убил Сего. И все эти трупы – просто прелюдия к твоей смерти. И похоже он отлично знает, что ты снова в Бюро. Шинья усмехнулся, опуская ресницы: - Я что, должен испугаться? Пусть попробует, и я отправлю его к Макишиме прямиком в ад. - У нас до сих пор нет никаких серьезных зацепок, - Аме откинулся в кресле, разглядывая фотографии испорченных кровью книг. Когами подумал, что самому Сего, будь он жив, этот вандализм бы совершенно не понравился. - Ага, - кивнул Шинья, в глазах загорелся мрачный огонек, - вы решили ловить на живца. - В точку, - не стал запираться Юкио. - Может, выдадите мне хотя бы оружие и снимете это? – Шинья постучал пальцем по ошейнику под измятым воротом рубашки. Он уже не раз пытался раздобыть доминатор или хоть что-нибудь, из чего можно выстрелить, но Аме оставался непреклонным. – Раз уж вы собираетесь использовать меня в качестве приманки для парня, который уже убил десяток человек ради того, чтобы выложить из окровавленных букв мое имя. Это одержимость. Он психопат не лучше самого Сего. - Поймаешь его живым и будешь реабилитирован на работе в Бюро, - просто сказал Аме. – Никаких больше голограмм, никакого исполнителя Когами Шиньи. Вновь станешь Инспектором, если не хочешь официально называться моим помощником. У тебя белый паспорт, Шинья, а это значит, ты элита, избранное дитя Сивиллы. Все твои преступления против системы будут прощены. - Бла-бла-бла, - Шинья сложил руки на груди. Он тоже может быть упрямым, - так что насчет моей пушки, секретный агент-кун? - Ты всегда неплохо справлялся и без нее, - усмехнулся Юкио усмешкой Макишимы. Блеснули белые острые зубы, - а доминатор на него все равно не подействует. Уже поздно… Я иду спать. Мягким кошачьим движением Аме поднялся из кресла и направился мимо Когами к дверям, когда рука Шиньи сцапала его запястье в стальные тиски пальцев. Когами дернул на себя, лишая равновесия и опустил согнутую в локте вторую руку на затылок Аме. Удар! Именно туда, куда Когами и целился. Помощник Касэй пошатнулся, заваливаясь вперед и попытался вырваться, но в своем обычном состоянии Шинья был гораздо сильнее. - Может быть, ты и крут, но пока ты тут раздавал приказы из начальственного кресла, я надирал чужие задницы почти каждый херов день и каждую херову ночь, - процедил Когами, заламывая пойманное запястье в безжалостный захват. Вторая рука схватила Аме за белые волосы Макишимы и Шинья приложил его физиономией об стол. С грохотом подскочила пепельница, Аме напрягся и тут же на секунду обмяк после удара. Мстительная ухмылка загорелась у Шиньи на лице. Уткнув агента лицом в стол (Юкио начал шипеть, как обозленная кошка, но ничего не мог поделать из этой позиции), Шинья пошарил по его карманам и вытащил маленькую черную штуковину – пульт от ошейника. Ну все, сейчас кто-то огребет по полной. Пульт ударился о стол, разлетаясь на куски совсем рядом с прижатым к столешнице Юкио. Тот прорычал что-то о том, что Когами теперь точно не жить, но Шинья только ухмыльнулся, вновь запуская руку в его одежду и не обращая внимание на сопротивление. Теперь он искал голопроектор - он же сказал, чтобы Аме выключил эту проклятую голограмму. Прижимать Макишиму к столу, едва не ломая ему руку, было странным ощущением, помимо очевидного злого торжества. И пусть даже это не совсем настоящий Макишима… черт возьми, когда Шинья смотрел на напряженный излом спины с проступающими под легкой тканью очертаниями лопаток… слышал сбитое дыхание и ловил трепет пульса под пальцами, он вовсе не был уверен, что имеет дело просто с голограммой и умелой психологической отработкой образа Сего. Ему требовалось нечто более весомое в качестве доказательства. Может быть, это Юкио Аме был голограммой и сейчас в карманах Шинья ничего больше не найдет. Безумие, но ведь он в Бюро, тут еще и не такое может происходить. Тут берут на работу отпетых преступников и убийц, если Сивилла считает их непорочными и полезными. Голопроектор был закреплен на поясе. Когами сломал и его, получив слабый удар тока. Фигуру Аме на миг окружило мутное радужное свечение, а затем его волосы, рассыпанные по столу в беспорядке, потемнели. Шинья тихо выругался. - Отпусти меня, ты, чертов бешеный идиот, - прошипел Юкио, когда понял, что маскировка больше не работает. Когами рывком развернул его к себе – бледного от ярости, отрывисто, загнанно дышащего. Огромные синие глаза потемнели почти до черноты. Бдыщ - он врезал Шинье самую обыкновенную пощечину. Рука у Юкио все еще была тяжелой. В уголке разбитой губы Когами показалась кровь. Грубо смяв чужие плечи пальцами, Шинья рывком подтащил Аме к себе. Поцеловал, чувствуя, как Юкио задрожал в ответ, не отвечая, не пытаясь оттолкнуть, и Шинья решил, что сейчас ему плевать на все сложности этой заварухи. Руки быстро расправились с тонкой черной тканью, прикрывающей белую кожу. У Аме был рассажен об стол висок, и он зашипел, когда Шинья неосторожно запустил пальцы в его растрепанные волосы. В ответ Когами укусил его. На языке оседал металлический привкус крови. Юкио как-то подозрительно послушно замолк, прильнул ближе и только взбудоражено дышал, подписывая себе окончательный приговор. Из одежды на нем остались его укороченные штаны и шнурок, черной змейкой вьющийся вокруг шеи. Шею Аме с усмешкой подставил под поцелуи, которые Когами щедро мешал с укусами. Перед тем, как раздевать Юкио дальше, Шинья отстранился на мгновение, стащил собственную рубашку, и, глядя в синие глаза, разломал на две части ошейник – небрежно роняя на пол, как мусор. Взгляд Юкио был темным и жестоким; точно он божество, получившее долгожданные жертвы. Ни капли страха. Предвкушение. Когами молча взял его за плечо и снова развернул к себе спиной, но на этот раз злобного шипения не последовало – Аме выгнулся истомленной кошкой, замер, позволяя себя гладить, но Когами отчетливо понимал, как недолговечна эта гиблая покорность. Просто Юкио хочется того же самого. Смутно знакомый изгиб белой спины заставил склониться и поцеловать выступающие позвонки, но на этом Когами потратил всю отпущенную ему нежность. Ее никто и не желал - Аме был таким же голодным, как и он сам, отдавался жадно и бесстыже, царапая пальцами гладкую прохладную поверхность стола. На не погасшем мониторе до сих пор висели фотографии трупов с перерезанными бритвой шеями и распластанных книг, исчерченных кровавыми полосами: «Я шел и шел, дрожа от холода, бесконечными коридорами, заглядывая во все двери в надежде, что уж следующая непременно окажется Дверью в Лето», прочел Шинья перед тем, как зажмурить глаза.