Что не хочешь причинять мне боль, –
Что ж, может, стоит проявить немного милосердия? *
«Прости, нам надо расстаться». Простая записка, спрятанная в букете пионов. Простой клочок бумаги, способный заставить землю уйти у тебя из-под ног. Четыре слова, выведенные неаккуратным скачущим почерком, словно автору было противно не только писать это, но и просто думать об этом. Любой незнающий человек мог бы подумать, что автор писал её быстро, почти на ходу, словно и вовсе не беспокоился о том, кто и когда получит эту записку. Четыре чёртовых слова, которые кажутся острее любого ножа. Двадцать три буквы, что заставят ваш мир крутиться совершенно в другую сторону. Нам надо расстаться. Господи, да у него даже духу не хватило сказать мне об этом в лицо. Словно я этого не достойна. Кто вообще расстаётся со своей второй половиной, посылая ей букет цветов? Это что, новый тренд, о котором мне ещё никто не успел рассказать? Пожалуй, это вновь были те отношения, в которых мне позволяли кого-то любить; кажется, что я действительно не создана для того, чтобы быть с кем-то вместе. Или же не создана для парней, которые ведут себя как отпетые мудаки. Как вообще люди приходят к тому, что им пора расстаться? Должна же быть причина, верно? Это не может быть простое и банальное «мы не сошлись характерами», а как вы были вместе до этого? Или ваши характеры не проявлялись до какого-то определённого момента? Как человек решается на то, чтобы разбить жизнь другого человека вдребезги? Особенно выбирая такой вот лёгкий способ, которым решил ограничиться Артемий. Сердце до сих пор разрывается, словно всё это было вчера. Интересно, сколько времени пройдёт, прежде чем я вновь смогу нормально реагировать, когда кто-то из друзей вскользь упомянет его имя? Смогу ли я вообще нормально жить после того, как моё сердце разлетелось на тысячи, если не на миллиард, кусочков? Мне до сих пор кажется, что нет. Моё сердце, как мармелад. Ещё немного и оно растает, а значит, растаю и я. Телефон разрывается от звонков, что, конечно, совсем не удивительно: на работе, наверное, думают, что я умерла или попала в какую-нибудь катастрофу. Например, прищемила палец кофеваркой и так и осталась стоять на кухне, не в силах сдвинуться с места и оказать себе первую помощь или переходила дорогу в неположенном месте, и меня увезли в отделение. Только вот брать трубку совсем не хочется. Ответить на звонок равносильно признанию в том, что жизнь не изменилась, что всё в порядке и можно двигаться дальше, но ничего не было в порядке. Я сама не была в порядке. Умываюсь дольше обычного, словно это как-то поможет мне стереть из памяти события трёхнедельной давности. Кажется, что те четыре слова нацарапали на моём сердце осколком стекла, а не написали на клочке бумаги. Хотелось бы мне на самом деле забыть обо всём: стереть из памяти два года, за которые я, казалось бы, успела стать самой счастливой девушкой на свете. Что ещё можно вообще желать, когда тебя окружают люди, которых ты любишь? И, которые, как мне тогда казалось, любят меня. Девушка в зеркале выглядит усталой. Наверно, если бы кто-то увидел меня случайным образом, то он бы точно подумал, что я не сплю, уже Бог знает какие сутки, чтобы побить наконец-то рекорд Тони Райта** или же, что я просто сошла с ума, попав в какую-нибудь секту, где каждый четверг приносят жертву, а по выходным поют песни, выйдя на главную улицу города. Иначе как ещё объяснить синяки и мешки под моими глазами, в которых в скором времени можно будет приносить домой продукты из магазина. Даже сами глаза поменяли цвет: они больше не каре-зелёные, а мутно-тёмные, словно кто-то без моего ведома, решил купить мне линзы и незаметно вставил их мне в глаза. Из телевизора доносится новый поп-хит, который вскоре скачают все таксисты страны, чем изрядно будут меня раздражать. К счастью, песня меняется ровно в тот момент, когда я захожу в комнату. Кажется, что ещё сутки в этой квартире, и я на самом деле совершу жертвоприношение в четверг или любой другой день. Где-нибудь на площади, снимая себя на камеру. Нужно только найти подходящую одежду. В чём там обычно ходят фанатики? Надеюсь, что моя футболка со Спанч-Бобом, который гоняется за медузой, вполне подойдёт. Уже вижу заголовки газет, где пишут, что меня довело до крайностей насилие в «этих дурацких западных мультиках». Проклятая записка до сих пор лежит на журнальном столике. У меня не хватает сил выбросить её. Не думаю, что вообще смогу когда-нибудь это сделать. Наверное, где-то внутри меня всё ещё живёт надежда, что мы снова сойдёмся, будем вместе. Я до сих пор засыпаю с мыслью о том, что однажды проснусь от его звонка, а он скажет мне, что это была глупая шутка, и все эти несколько недель ада исчезнут, словно их никогда и не было. Кажется, что я до сих пор самая настоящая влюблённая идиотка. У меня не получилось избавиться и от цветов. Отдала их соседке, сказав, что безумно рада тому, что её квартира находится именно напротив моей. Наверняка, она не поверила мне или вообще сочла за сумасшедшую. Ну кто ещё дарит своим соседям цветы? Я и моя двоюродная бабушка. И всё, два экземпляра на всю планету. — Давай, Дарина, соберись, — говорю сама себе, словно эти три слова каким-то чудесным образом возьмут и исправят ситуацию, что сложилась в моей жизни, — были времена и похуже, чем просто парень, который оказался самым настоящим козлом. Собираю волосы в хвост, чтобы хоть немного походить на человека. Сейчас на самом деле трудно поверить в то, что в меня кто-то вообще когда-нибудь влюблялся. Я скорее похожа на призрака, который застрял в нашем мире, потому что не сумел доделать какие-то безумно важные дела. Например, дать бывшему молодому человеку смачную пощёчину или отмотать время назад и первой разорвать с ним любые отношения без объяснения причины. Может, тогда бы мы поменялись местами: он бы страдал, думая о жертвоприношении, а я бы продолжала встречаться с друзьями, загружать фотографии в инстаграм и жить, словно моя жизнь осталась прежней. Лак на ногтях давно облупился, кажется, что мои ногти плачут, потому что уже безумно хотят, чтобы их непутёвая хозяйка сходила на маникюр. Хотелось бы мне отодрать себя от дивана и выйти хотя бы в магазин, чтобы Кате не пришлось заносить мне продукты каждый вечер. Подруга, скорее всего, проверяет, жива ли я до сих пор. Если честно, то я и сама до конца не была уверена в том, что всё, что происходит со мной — реально. Девушка в очень облегающем платье начинает рассказывать новости спорта, а мне хочется кинуть чем-нибудь в экран. Не знаю, что бесит и злит меня больше: сама девушка, её платье или то, что она рассказывает про чёртов спорт. — В этом мире что, нет других новостей? — кричу на телевизор, словно девушка может меня услышать и резко переключиться на новости о воссоединении каких-нибудь One Direction.***
— Угадай, кто, — уныло бросает подруга, переступая порог моей квартиры, — ненавижу эту жизнь, ненавижу эту работу, ненавижу всех на свете, а ещё эту жизнь ненавижу! — Про жизнь ты уже говорила, — киваю я, забирая из рук Кати пакет с продуктами. В этот раз он намного тяжелее, кажется, что подруга остаётся сегодня ночевать или просто не собирается приходить ко мне в ближайшие несколько дней. — Так я вдвойне её ненавижу! — кажется, сегодня кто-то вновь вывел её из себя. Работать оператором колл-центра, наверное, самая неблагодарная и самая отвратительная работа на свете. Особенно для таких, как моя подруга, не способных молчать тогда, когда это нужно. — Женщина забронировала билеты для себя и для дочери, но перепутала даты, а значит, повторное бронирование будет платным, но эту мадам ничего не волнует, — Катя выдыхает, словно не рассказывает мне историю, а бежит по полосе препятствий, главное из которых — я, — кричала так, словно это я стояла у неё за спиной, приставив пистолет к виску, и заставляла её купить билеты не на тринадцатое, а на двенадцатое! — Может, вернёшься к нам? Сидишь, пишешь статейки, публикуешь фотографии, изредка ведёшь блог и отвечаешь на вопросы редких пользователей форума, м? — умоляюще смотрю на подругу, словно моя просьба заставит её отказаться от более оплачиваемой работы. После увольнения Кати мои будни в «Die Bücher»*** стали совсем серыми. Закончились постоянные насмешки и взаимные подколы и походы в пиццерию, чтобы её высочество Екатерина Налышева купила латте на соевом молоке у безумно сексуального бариста. Я даже имени его сейчас не вспомню, хотя он наверняка всё ещё работает там же. — Я скорее признаю, что эта сумасшедшая тётка права, чем вернусь к идиоту, помешанному на немецком языке, — бросает она в ответ, проходя в комнату. Следую за ней, всё ещё держа пакет. Надеюсь, что там нет ничего, что нужно немедленно положить в холодильник, иначе нам крышка. Телевизор до сих пор работает, транслируя всё тот же канал, что и утром. Только в этот раз с экрана на нас смотрит седой мужчина, лет шестидесяти, рассказывает о событиях, происходящих где-то в Испании, показывая разные виды города, кажется, Мадрида. — Ужасно выглядишь, — говорит Катя. В голосе подруги нет ни сочувствия, ни понимания, — ты же прекрасно понимаешь, что жизнь не закончилась, да ведь? Киваю, не в силах ответить. Даже спустя почти двадцать два дня ком встаёт в горле просто от мыслей о нём. Интересно, Налышева действительно не понимает или просто не хочет понять? — Не знаю, сколько ты ещё собралась страдать и убиваться по придурку, который тебя недостоин, но точно знаю, что не собираюсь больше позволять тебе гробить собственный организм, — Катя падает на диван, окидывая меня взглядом с ног до головы, — такое ощущение, что тебя засосало в мусоропровод, а потом выплюнуло где-то в канализации. — Спасибо, я тоже тебя очень люблю, — язвлю я, пытаясь скрыть задетое самолюбие, прекрасно понимая, что подруга права. — Может, поставишь уже бедный пакет? Я не собираюсь отбирать у тебя еду, которую сама же тебе принесла. Тем более, что я всё равно остаюсь сегодня с тобой, — закатываю глаза, отмечая, что я не ошиблась, — поставь чёртов пакет, Дарина! Подчиняюсь, чувствуя себя какой-то школьницей, а не девушкой двадцати трёх лет. Наверное, моя депрессия действительно затянулась. Знала бы я ещё как из неё выйти. — Завтра я приведу тебя в порядок, — Налышева радостно хлопает в ладоши, словно это самая прекрасная идея, которая когда-либо приходила в её голову, — исправим этот ужас на твоей голове, а потом ты ляжешь и будешь спать до тех пор, пока кожа вокруг глаз не перестанет быть фиолетовой, — сейчас подруга напоминала, скорее, судью из шоу «Модный приговор», а не ту бедную девушку, которую так сильно достали на работе. — Ты же знаешь, это моя квартира, я могу вызвать полицию и донести на тебя за проникновение, — пытаюсь шутить я, опускаясь на диван рядом с Катей, — просто дай мне время. Я обязательно решу эту проблему. Просто… просто не сейчас, — не могу удержать всхлип, который предательски вырывается из моего горла, нижняя губа дрожит, а я вот-вот начну плакать. Комната вокруг исчезает. Я больше не вижу Кати, не вижу мужчину по телевизору. Не слышу, что же там происходит в Испании. Я словно проваливаюсь куда-то в пустоту. Меня отбросило на три недели назад: я возвращаюсь с работы, долго не могу найти ключ от домофона, а в сумке, как назло, полный бардак, поэтому быстро забегаю в подъезд сразу, как только из него выходит какой-то мужчина. Поднимаюсь на четырнадцатый этаж, пытаясь параллельно дозвониться Артемию, и узнать, приедет ли он сегодня. Мы не виделись уже целых три дня, не помню, чтобы мы когда-то ещё проводили порознь столько времени, находясь в одном городе. На этаже стоит парень с букетом пионов, он жмёт на звонок возле моей двери и даже не оборачивается на звуки скрипящего лифта. — Вы что-то хотели? Я хозяйка квартиры, — осторожно обхожу его справа, чтобы если что быстро сбежать по лестнице. — Здравствуйте! — парень резко разворачивается, словно я только что поймала его за чем-то постыдным, — Распишитесь, — он слишком резко протягивает мне ручку и листок бумаги с планшетом, интересно, кто-нибудь из соседей бросится мне на помощь, если услышит крики? На парне ярко-зелёная куртка, а на правом плече золотыми буквами вышито «служба доставки», я бы уволила дизайнера этой фирмы, если бы была их директором. Зелёный и золотой, вы, блин, серьёзно? — Вы же Дарина, да? Киваю и быстро вывожу на бумаге свои инициалы. Кажется, курьер тут уже давно. И кажется, что мне всё-таки не нужно будет использовать лестницу, как путь отступления. Интересно, кому и зачем присылать мне цветы? Это же явно не Артемий, он мог сам приехать и вручить их; и точно не моя мама, которая ненавидит дарить какие-то ещё цветы, кроме, разве что, комнатных; и уж точно это не мой отец, который звонит от силы раз в месяц, когда ему нужны деньги. — Хорошего вечера, — произносит курьер, выводя меня из раздумий, а затем, протягивая мне букет. Цветы прекрасно пахнут. Пионы. Мои любимые. Катя часто сравнивала меня с Блэр из «Сплетницы», потому что я любила эти цветы, наверно, ещё сильнее, чем сама Уолдорф. Парень забирает у меня планшет с листком, на котором теперь красуется мой автограф и моментально направляется к лифту, что я даже не успеваю спросить, кто же отправил для меня букет. Ключи наконец-то удаётся найти, на самом дне сумки, под грудой чеков и бумажных платков вперемешку с зарядным устройством и наушниками. Я только собираюсь открыть дверь, но мой взгляд цепляется за записку, почти незаметную среди цветов. Не помню, что падает первым: сумка, я или сам букет. Кажется, словно кто-то ударил меня сзади по голове, да так сильно, что у меня, скорее всего, сотрясение. «Прости, нам надо расстаться. Артемий». — Эй, ты в порядке? — Катя выглядит обеспокоенной, наверное, я барахталась в своих воспоминаниях немного дольше, чем требовалось, — прости, я такая свинья, тебе и так плохо, а тут я со своими переменами, — кажется, Налышева здорово напугана, а я всё ещё надеюсь, что продукты в пакете целы и невредимы. — Я в порядке. Просто… понимаешь, до сих пор словно дырка в груди, — прикладываю кулак в то место, где располагается сердце, и разжимаю руку, словно так Катя лучше поймёт боль, которую испытываю я сейчас. Катя обнимает меня, а я наконец-то даю себе шанс по-настоящему пореветь. Я могла бы залить всю квартиру, а то и весь дом, если бы слёз было достаточно. Мои рыдания нельзя назвать привлекательными, они совсем не походят на истерики, которые транслируют нам в сериалах, моя истерика, скорее, выглядит слишком карикатурно: опухшее лицо, заложенный нос, красные глаза и громкие всхлипы, которые у меня не получается контролировать. — Он же не стоит этого, ты понимаешь? — тихо говорит подруга, всё ещё держа меня в своих объятиях. — Я просто не понимаю за что, только бы получить ответ, Кать… Это всё, что мне нужно, — всхлипываю, вытирая слёзы. — Можешь спросить у него во вторник. Вадим позвал меня на вечеринку. Вроде бы, Панарин тоже должен быть там. — Ты же знаешь, я не могу ходить туда, где обязательно будет он. Я не хочу, чтобы все жалели меня, а потом перешёптывались за моей спиной, — трясу головой, словно Налышева только что предложила мне убить человека, а не сходить к своим старым друзьям и провести с ними немного времени, как я делала это раньше. С Артемием. — Это и твои друзья тоже. Наши друзья. Почему ты должна прятаться, если это он во всём виноват? Не ты кинула его через записку и дешёвый букет, Дар! Хочешь, я куплю эти твои чёртовы пионы и пару раз ударю его ими по лицу? Кажется, я впервые смеюсь за эти три недели. И перспектива увидеть Панарина уже не кажется такой пугающей и болезненной. — Давай, Дар! Все скучают по тебе. То, что вы больше не вместе, не значит, что ты не можешь видеться с вашими общими друзьями. Никто же из них не посылал тебе трусливый букет? Пойдё-ё-ём! — весело и довольно громко скандирует Катя, начиная меня щекотать. — Ладно-ладно, твоя взяла, но, пожалуйста, не отходи от меня ни на секунду. Я просто умру со стыда, если ты заставишь меня остаться с ним наедине в одной компании, — утыкаюсь в шею Налышевой, словно подруга способна уберечь меня от всех невзгод. — Давай, тебе стоит поспать, — Катя улыбается, словно я её дочь, которая только что пережила расставание со своей первой любовью, а не горе-подруга, у которой вся жизнь, казалось бы, пошла под откос. Интересно, смогу ли я не пожалеть о своём решении сразу же, как только увижу его? Смогу ли я вообще находиться там, где будет он? Получится ли у меня умело делать вид, что я в полном порядке? И догадается ли он, что у него получилось полностью уничтожить мой мир? «Прости, нам нужно расстаться» До вторника три дня. Интересно, сколько раз я успею поменять своё решение? Ни я, ни Катя так и не убираем продукты в холодильник. Никто из нас не выключает телевизор, который уже транслирует какой-то старый детектив. Кажется, я впервые за три недели закрываю глаза и вижу просто темноту, а не букет пионов — цветов, которые теперь, скорее, ассоциируются у меня с самым ужасным моментов в моей жизни. Я впервые засыпаю, не думая и не мечтая о том, что он мне напишет или позвонит. Но моё сердце всё ещё мармеладное. И мы балансируем на каких-то невидимых гранях, не зная, какая чаша весов в конце-концов перевесит.