***
«Brown's*» — гласила надпись на большой вывеске. —Лучшая гостиница Лондона к вашим услугам! — расхваливал заведение господин Пётр. — Входите-входите же, здесь рано темнеет. Войдя внутрь, Юра со смешком осознал, что в гостинице с лёгкостью угадываются черты графского поместья: очевидно, архитектор-британец сыграл свою роль, сделав дом Плисецких сдержанным и лаконичным, но в то же время роскошным. Богатство этой гостиницы и Юриного поместья проявлялось не в излишней помпезности или кричащих элементах декора, даже на вид кажущихся неприлично дорогими, но в качестве материалов, продуманности планировки и любовной тщательности, с которой каждая вещь подбиралась к другой. Полностью устроил графа и его номер, однако в нём парень не задержался, после душа решив выпить чашку чая и осмотреться. Обнаружив в гостинице комнату, сплошь уставленную столиками, диванчиками, цветами и полками с книгами, подросток понял, что это именно то, что было ему необходимо. Он заказал чай и — воровато оглянувшись — сладостей к нему, взял наугад книгу из ближайшей стопки и вытянул гудящие ноги на низком пуфе перед собой. Незаметно для себя Юрий погрузился в чтение витиевато написанного рыцарского романа, где железные господа настолько идеализированы, что, кажется, божьи ангелы — и те не дотягивают до них душевной чистотой и светом. Графа веселила наигранность книги, однозначность и чрезмерность всех качеств, сочетающихся в главном герое: и дам сердца у него было семнадцать, и мечом он разил без промаха противников вдвое тяжелее, и из лука попадал белке в глаз с любого расстояния, и красив был, и на тридцати языках без труда говорил… Дойдя до фразы «и его «копьё» было длиною в локоть*…», Юрий не выдержал и расхохотался, уткнувшись в собственный кулак. —Господина развеселила книга? — послышался сбоку звенящий серебряным колокольчиком девичий голос. Юрий удивлённо поднял голову, ожидая увидеть обладательницу древнейшей профессии и заранее удивляясь её нахождению в заведении подобного ранга, однако в лицо ему приветливо улыбалась румяная голубоглазая аристократка в белом кружевном платье с воротником-стойкой, поправляющая такие ярко-рыжие локоны, что они казались красными. —Тоже считаете, что девушке непозволительно самой подойти к понравившемуся молодому человеку? Ах, в наше время давно пора перестать думать подобным образом! — ещё шире улыбнулась она и кокетливо махнула веером пастельных оттенков. — К тому же маменька сейчас у модистки, и я в кой-то веки чувствую себя такой свободной! —Что ж, позвольте представиться, мисс, — поднялся с кресла подросток, — граф Юрий Плисецкий. —Баронесса Мила Бабичева, — сделала книксен девушка, стрельнув на Юру глазами. — Вы уже допили чай? Я хотела бы вам кое-что показать.***
Идя вслед за хихикающей девушкой, Юра поражался лёгкости её характера: все кокетливо улыбающиеся юные дворянки, с которыми он был знаком, разом теряли всё очарование и весёлость, стоило матерям и гувернанткам упустить их из виду. Госпожа Мила же явно наслаждалась тем, что её, наконец, никто не контролирует, никто не диктует ей, насколько ровно держать спину, как часто хлопать ресницами и в каком темпе махать веером, и Юрия захватила её непосредственность и беззаботность, в которой он не видел наигранности. Много позже парень понял, что тогда пошёл за ней именно из-за искренности, которой был пропитан каждый жест девушки, но сейчас лишь посчитал её компанию достаточно приятной, чтобы отказаться от идеи спокойно выпить чаю и пойти в постель перед завтрашним насыщенным днём. Баронесса провела его по всей гостинице, избегая слуг и других гостей, и, спустя довольно-таки существенный промежуток времени, остановилась перед обычной деревянной дверью, расположенной немного под наклоном. —Ну же, господин граф, помогите девушке, — махнула она кончиком веера на дверь. — Я бы и сама открыла, но боюсь запачкать платье: у маменьки тогда случится удар, — пояснила она, смешно закатив глаза. Юрий выполнил просьбу новой знакомой, пропустил её вперёд и замер в дверном проёме, ошарашенный показавшейся картинкой. —Не скучная Пикадилли Стрит, заполненная напыщенными богачами и родственниками Короны, верно? — хмыкнула госпожа Мила, обернувшись к нему. Вид, открывшийся графу, и вправду заставил того замереть: оказывается, с крыши «Brown's», где они находились, простиралась панорама другого, незнакомого пока ему Лондона. В этом огромном шумном городе, где и мужчины, и женщины в большинстве своём были чопорными и правильными до зубного скрежета, прямо под пафосной гостиницей горожане устроили праздник. Юрий выхватывал глазами десятки газовых ламп, так популярных среди среднего класса из-за своей низкой цены*, слушал хриплые смешки беседующих людей, пока ещё странную для него английскую музыку, вдыхал ещё ощутимый здесь запах жаренных на открытом огне мяса и рыбы. —Идёмте, скоро они начнут танцевать — вот это действительно стоящее зрелище, — потянула его за рукав баронесса, голос которой стал тише, словно она ни звуком не хотела вторгаться в атмосферу городского празднества. —С чего вы взяли? — поинтересовался граф, присаживаясь на собственное лёгкое пальто, расстеленное им на краю крыши. Девушка опустилась рядом с Юрой и, окончательно отбросив этикет в сторону, положила тому голову на плечо. —Мы с маменькой остановились здесь три дня назад, и все три дня в это время тут кто-то что-то да празднует. Трактир там что ли… — задумалась она и обхватила себя руками. —Танцевать перед трактиром? — скептически произнёс граф, всматриваясь в действительно начавшие кружиться пары. — Будто бы простой люд понимает, зачем аристократы изучают иностранные языки и читают книги, написанные сотни лет назад и не несущие никакой практически ценной информации, — рассмеялась баронесса, привычно раскрыв веер. —Ловлю себя на мысли, что хотел бы попробовать забыть о титуле, этикете и потанцевать что-то отличное от выверенных вальса с полонезом, — улыбнулся граф, — возможно, даже надел бы что-то поярче, за что в своём поместье получил бы репутацию человека с дурным вкусом. —А я бы как хотела, — без ставшей привычной улыбки произнесла госпожа Мила, однако тотчас вновь развеселилась: — Моветон — моя тайная страсть! Молодые люди замолчали, рассматривая набирающий обороты праздник. Каждый думал о том, что, как бы он ни был рад своему высокому происхождению, громкий титул порой не даёт свободно вдохнуть, загоняя в жёсткие рамки сразу же после рождения. Как-то давно Юрий слышал следующее: «Но что есть твой долг? То, чего требует насущный день*». Сейчас, пытаясь удержать контроль над владениями семьи в своих руках, граф иногда чувствовал, что разгребает пальцами дымящуюся золу, причём он не имел права оставить приносящее лишь боль занятие: Юрий Плисецкий прекрасно знает, что обязан этим заниматься. Он готов рассмеяться в лицо автору слов, так как его потребности в корне отличаются от того, что он вынужден делать и чем на самом деле является его священный долг. Дети в его время взрослеют быстро, и вчерашний мальчишка безжалостно топчет в душе всякое ребячество, которое отвлекает его от вещи, заполнившей всё в его жизни, — того самого долга. Юрий верит, что со временем станет легче, что он, подобно деду, будет играючи справляться со всеми проблемами графства, лишь приумножая его богатство и величие, и пока у него действительно выходит не так уж плохо для пятнадцатилетнего подростка. Всё портит эта мерзкая свинья — опекун, досадная ошибка природы. Как бы хотел Юра в один день отомстить ему, увидеть в маленьких, глубоко посаженных глазах ужас и мольбы о пощаде, к которым Юрий, конечно, не прислушается. Сцена так ярко проносится перед его глазами, что Юра выдыхает сквозь сжатые зубы и стискивает кулаки, впрочем, не удивляя сидящую рядом баронессу: девушке, обладающей кипучим темпераментом, но живущей подобно обёрнутой ватой фарфоровой кукле, не понаслышке знакомы вспышки гнева, за которыми стоит бессилие и невозможность изменения обстоятельств. —Неясно, чего хочется больше: сдохнуть в придорожной канаве или убить полквартала, верно, господин граф? — почти выплюнула девушка, нервно затеребив край веера. Юрий, не ожидавший подобного высказывания, удивлённо хмыкнул. Грубые слова не подходили аристократичному образу девушки, но ещё сильнее подчёркивали её горечь. — Абсолютно верно, — согласился он, готовый расписаться кровью под каждым её словом. —А мне ещё хуже: я вдобавок женщина, — рассмеялась она без малейших звуков веселья в голосе. — Знаете, какие в этом плюсы? —Какие же? —Никаких. Серьёзно, вам очень повезло, что вы родились мужчиной, — она потёрлась затылком о его плечо и добавила: — Будь я простолюдинкой, стала бы либо кочевницей не от мира сего, либо дорогой шлюхой, что имеют вес в публичных домах, а так у меня одна лишь перспектива: верная жена, благородная дама и племенная кобыла для своего мужа. Знаете, куда я еду, господин граф? — баронесса нервно вскочила с крыши и развернулась, отчего платье хлестнуло её по ногам. —Куда же? — поднялся вслед за ней Юрий. —К жениху, которого не видела ни разу в жизни. Мы даже на разных языках говорим! Меня продали за кусок земли и вексель, — бросила девушка, не глядя на него. —Это не самый счастливый вариант, госпожа баронесса, однако бывает и хуже, уж поверьте мне, — хмуро произнёс Юрий, растеряв всё веселье и вновь погрузившись в мысли о ситуации за дверями собственного дома. Девушка взглянула на него и не стала спорить, прочитав в глазах парня гораздо больше, чем он ей сказал. Не желая завершать вечер неприятным разговором, госпожа Мила развернулась к нему и произнесла прямо в чёрные глаза, отражающие усыпанное яркими звёздами ночное небо: —К счастью, я ещё не замужем, господин граф, — по-лисьи улыбнулась она и добавила: — И поэтому могу позволить себе небольшую шалость. Девушка наклонила голову и коснулась губ подростка своими, предлагая ему самому решить, хочет ли он углублять поцелуй. Подумав секунду, Юрий ответил, сминая податливый рот и вызывая у баронессы довольный вздох. Поцелуй был у него далеко не первым, но и сейчас граф не почувствовал ничего особенного. Госпожа Мила полностью оправдывала собственное имя, являясь донельзя милой, обаятельной и располагающей к себе девушкой, однако ничего нового и достойного дальнейшего внимания Юрий в ней не обнаружил: многие аристократы тайно мечтали о свободе, однако не многие могли это открыть. Юрий прекрасно понимал, что госпожа Мила может предложить ему лишь поцелуй, однако ему и не нужно было больше, так что, оторвавшись от мягких губ девушки спустя несколько минут, граф улыбнулся, взглядом передавая благодарность за несколько тёплых мгновений, что она ему подарила, и отступил, лёгким наклоном головы прощаясь и желая баронессе доброй ночи. Девушка мазнула по нему несколько сожалеющим взглядом, обхватила себя за плечи и продолжила смотреть на затухающий праздник обычных людей, увидеть который ей, вероятно, больше не удастся никогда.***
Вернувшись в номер, граф с удивлением обнаружил там господина Казимира, который методично рылся в его вещах. —Прошу прощения?! — гневно произнёс он, входя в комнату. —А, ублюдок, — развернувшись, пьяно икнул опекун, — ты-то мне и нужен. —К вашему сведению, я являюсь законнорождённым, и это не подлежит сомнению. —Не умничай, Юрочка, — отмахнулся тот, — лучше дай сюда ключ от кабинета: не хочу тратить время на вскрытие дверей. Граф шумно выдохнул, злясь ещё сильнее, и процедил сквозь зубы: —Нет. Никогда. —Нет? Глупец! — расхохотался мужчина. Отчего-то ему казалось, что, вынеся очередное насилие, Юрий станет шёлковым и сговорчивым, но парень лишь сильнее сопротивлялся. Впрочем, господину Казимиру так даже больше нравилось. Он выхватил припрятанный в двух шагах знакомый Юре хлыст и, схватив подопечного за воротник, со всей мочи швырнул того в стену. Ударившемуся рёбрами Юрию показалось, что из него разом вышел весь воздух. Подросток не мог ничего сделать, лишь смотрел на замахивающегося на него опекуна и пытался вдохнуть, с каждой секундой пугаясь всё сильнее, что при падении он что-то повредил, и нового вдоха в его жизни не будет. Порция кислорода, которую Юре наконец удалось получить, сопроводилась ударом хлыста, чей кончик рассёк парню скулу. Граф ошарашенно посмотрел на мужчину: никогда ещё тот не бил его по лицу, опасаясь того, что уродливая тайна об обращении с подопечным окажется раскрытой, но сейчас он, казалось, и не заметил текущей по щеке Юры алой струйки. Второй удар оставил красные полосы на руках, третий щёлкнул в опасной близости от глаза, а в четвёртый раз хлыст огрел парня по спине, прорвав тонкую кожу на хребте. Господин Казимир остановился, лишь когда Юрий с глухим воем опустился на пол, сжимая дрожащими ладонями голову. — Слабак, — выплюнул он, пнув парня под рёбра носком сапога и, подхватив хлыст, вышел из комнаты. Юра был согласен с опекуном. Он слабак, почти по-женски тонкий и хрупкий. Он ненавидит себя за то, что не в состоянии защититься от подобного обращения, но одной ненавистью дело не решить. Граф сжал зубы и, зажимая кровоточащий нос и морщась от боли во всём теле, медленно пошёл в сторону ванной комнаты, собираясь остановить кровь и вымыться. Сидя в горячей воде, Юрий остервенело тёр саднящее тело, пытаясь вместе с кровью смыть с себя липкий ужас и ненависть. Выходило плохо: стоило только взглянуть на набухшие на белоснежной коже синяки и кровоподтёки, подростка вновь кидало в дрожь. Сгорбившись и вцепившись длинными нервными пальцами в волосы, парень вновь беззвучно заплакал, подобно тому, как это делают глубоко несчастные люди: безнадёжно, глядя потускневшими глазами в одну точку прямо перед собой, без малейших черт драматизма или наигранной горечи.***
Утро встретило Юрия ломотой во всём теле и промозглым дождём, виднеющимся в окне. Граф оделся, шипя всякий раз, когда ткань задевала пульсирующие ссадины, и на мгновение замер перед зеркалом, удивляясь тому, что цвет его обычно ярко-зелёных глаз в точности повторял мрачное бирюзовое море, краешек которого виднелся из окна гостиницы. Привычно выпив чашку горячего кофе на завтрак, Юрий устало прикрыл глаза и опустился в кресло в полюбившейся ему комнате с множеством диванчиков, ожидая, пока опекун с семьёй будут готовы выезжать в Сворд. Внезапно его внимание привлёк знакомый голос, доносящийся откуда-то справа, в котором сквозили совершенно незнакомые чопорные интонации: —…Вы совершенно правы, маменька, поведение госпожи Аделаиды на прошлом приёме категорически недопустимо! — шелестела одетая в строгое дорогое платье госпожа Мила, пряча яркие локоны и набеленное лицо за полями шляпки. — Не могу представить себе, что заставило её так отойти от рамок этикета. —Тебе и не стоит о таком думать, дорогая, — ответила её более взрослая копия, отличавшаяся от девушки лишь цветом платья и заледеневшими глазами. — В твоей голове должен быть лишь этикет, а не способы отступления от него. — Да, конечно, маменька, — опустила взгляд баронесса, неуловимым жестом раздражённо сжимая в пальцах платок. Поймав взгляд Юрия, девушка улыбнулась самыми краешками губ, шепнула ему «Прощайте, господин граф», и скрылась за дверью гостиницы, где дам давно ждал запряжённый экипаж. Вскоре и подросток с семьёй опекуна и вездесущим господином Петром, прозрачно поглядывающим на скулу и кисти Юры, занял место в карете.***
Сворд был огромен. Нет, не так. Сворд раскинулся так далеко, что Юрий не видел другого его конца, лишь зелёные поля, тренировочные площадки, казармы, выглядящие не хуже гостиницы, в которой он сегодня ночевал, открытые бассейны и небольшие живописные рощицы. А посреди бесконечной зелени, которую так странно было увидеть в приморском холодном Лондоне, стояло монументальное здание, выполненное в классическом викторианском стиле. —А можно и я буду здесь учиться? — ошарашенно пробормотала Софья, ломая глаза обо всё, что встречалось им по пути в главное здание. —Милая, это школа для мальчиков, — погладила её по плечу госпожа Марианна. —И что с того? —Ты юная леди, Софьюшка, и будешь учиться в соответствующем учебном заведении, — мягко, не непреклонно ответила её мать, и все вошли вовнутрь здания. Всё внутри Сворда кричало о строгости и дороговизне школы: приглушенные цвета в отделке, большое количество книг, коллекционного оружия, поражающих воображение скульптур, бюстов и полотен на стенах. В огромной круглой зале, в которую они попали, пройдя по коридору, стоял лишь резной стол, за которым сидела женщина, схожая по комплекции с госпожой Марианной: худая, высокая и сухая. Однако в глазах этой дамы плескалась недюжинная сила духа, и Юрий был готов подписаться под тем, что она никогда бы не прогнулась под других людей или обстоятельства. Женщина оторвалась от бумаг и подняла на них глаза, оказавшиеся такого же сочного зелёного цвета, что и у графа. — Граф Юрий Плисецкий, — ничуть не сомневаясь, твёрдо произнесла женщина, выхватив один из кипы лежащих перед ней листков. — Ректор вас ждёт. Прошу, следуйте за мной. Она поднялась и открыла перед людьми двери, ведущие на широкую лестницу. —Меня зовут Лилия Барановская, я являюсь здесь экономкой и прямым заместителем ректора, однако это уже неофициальная информация, — чуть растянула она тонкие губы в подобии улыбки и добавила: — Сообщаю, что ваше сопровождение должно вас покинуть сразу же после разговора с господином Фельцманом. Господин Казимир, слушающий перевод на русский, издал недовольный возглас, на что экономка поджала губы, не приветствуя подобной реакции на свои слова. Наконец они поднялись по лестнице и оказались в комнате ожидания, где вежливые лакеи принялись предлагать всем чай со свежей выпечкой. Госпожа Лилия же скользнула в кабинет ректора, но оставила дверь неплотно прикрытой, и Юрий, сидевший прямо возле неё, услышал доносившиеся из глубины комнаты мужские голоса: —…Яков, мы уже говорили об этом. Ты прекрасно слышал мой ответ, — более молодой голос звучал куда недовольнее хрипловатого голоса его собеседника в возрасте. —Виктор, разве ты не можешь понять: сейчас ты лучший фехтовальщик в Европе, и если ты не будешь преподавать в Сворде, то я являюсь лжецом, который обещает лучших учителей и не выполняет обещаний! «Виктор Никифоров?!», — тотчас зажглось в мыслях Юрия. С этим именем подросток был прекрасно знаком, как и со скандальной биографией мужчины: лучший ученик Сворда, он сначала охранял английского короля, а после какой-то громкой ситуации оставил свой пост и приехал на родину, где царь проявил неслыханную щедрость — предложил несколько запятнавшему свою репутацию служением английской Короне Виктору стать его охранником. Несложно поверить, что после своего отказа мастер шпаги стал персоной нон-грата в родной стране. Впрочем, Никифоров быстро завоевал не менее блистательную репутацию во многих других государствах, и Юрий, в раннем детстве искренне верующий в Бога, после ночной молитвы каждый раз просил небо помочь ему достичь такого же мастерства как Виктор Никифоров. —Всего одна тренировка, Виктор! — продолжал уговаривать ректор. Лучший в мире фехтовальщик горестно вздохнул, подумал секунду и решился: —Одна тренировка нового набора, за которой я понаблюдаю. Если увижу кого-то, кого захочу обучать, то останусь. Если нет, то ты перестанешь меня преследовать, идёт? —Да! Отлично, просто отлично! — ужасно обрадовался господин Фельцман. Послышались глухие звуки хлопков по спине, и дверь кабинета полностью открылась. «Господин Чересчур? Он-то что тут делает? — не понял подросток, отчаянно вытягивая шею в попытках увидеть кумира. — Или Виктор Никифоров и есть это сладкое нечто…? Нет, это просто невозможно!»