Большая птица

Вероятно, сейчас за полночь... Я слышу, как часы отсчитывают секунды. Слишком громко. Полнейшая тишина угнетает. Только звук часов нарушает ее. Я не слышу одного важного звука: дыхания на соседней кровати. Осознание этого заставило меня резко перевернуться на бок и напряженно всматриваться в темноту. Когда глаза привыкли к ней, я увидела... Да ничего я не увидела. Не было ее в постели. Кого ее? Моей подруги. Друга. Нет, не так. Не знаю, как назвать. Она больше и одновременно меньше, чем просто друг. Она важнее этого понятия. Она для меня никто и в то же время все. И ее скоро не станет. Эта мысль уже месяц заставляет меня просыпаться посреди ночи и проверять ее дыхание, ее пульс трясущимися от страха пальцами. Я не знаю, сколько она еще проживет. Врачи сказали, что не больше полугода, из которых три месяца уже прошли. С ее болезнью долго не живут, сказали. Может, осталось даже меньше указанного срока. Мне страшно об этом думать. Я представляю, как больно ей, но не могу унять хоть на мгновение ее боль. А она, зная, что я не могу смотреть на то, как она страдает, не выказывает то, что с ней творится. Научилась подавлять в себе это. Научилась улыбаться сквозь мучения. Научилась меня успокаивать, умирая от боли. Я провела ладонью по ее простыне. Теплая еще. Недавно ушла. Надо же, а я и не слышала, как она прошла мимо меня. Зайдя на кухню, я увидела ее, сидящую на подоконнике перед распахнутым окном и приложившую голову к стеклу. Она смотрела на луну. Полная серебристая луна отражалась в ее темных, обычно поглощающих свет, глазах. Обычно, но не сейчас. Она улыбалась. Улыбалась так, как могут улыбаться только дети. Искренне, радостно. Словно только что получила долгожданный подарок. Легкий ветерок ерошил ее волосы, играл с оборками шелковой, легкой ночной майки. Я боялась нарушить тишину, боялась даже дышать. Если она и заметила мое присутствие, то не подала никакого виду. Странная она. То бегает по комнатам, хохочет, дует на пыль в луче света, то замкнется в себе, и взгляд потухнет. Но в любом случае немногословна. После того, как по неосмотрительности врачей она узнала свой диагноз, из нее слова не вытянешь подчас. А раньше щебетала как весенняя пташка. Могла не умолкая часами мне рассказывать о чем-то, постоянно тиская своего плюшевого кота, подаренного мной на ее последний день рождения. Мне нравилось ее слушать, и было совсем неважно, о чем она говорит. Выражение ее лица постоянно менялось в зависимости от того, что она рассказывала. Брови сошлись на переносице - крайне возмущена, правый уголок губ пополз наверх - она смогла бы сделать лучше, улыбается так, что видно ровные зубки - счастлива. И голос, подобно ручью, постоянно менял свою высоту и тональность. А еще она много жестикулировала. Говорила, что без жестов невозможно передать весь смысл повествования. Я подошла к окну и взяла ее за руку. Приятно ощущать ее тепло. Она улыбнулась шире. На этот раз уже мне, а не луне. Мне дико захотелось ее обнять, но я понимала, что это может ее спугнуть. Она легонько сжала мои пальцы в своей ладошке и снова отвернулась. Мы промолчали так минут двадцать. - Принеси воды, пожалуйста. - тихо и немного резко от долгого молчания произнесла она. Я удивленно отпустила ее руку и отошла к графину. Вернувшись со стаканом воды, я увидела, что она больше не сидит на подоконнике, а выскользнула на карниз. Она держалась одной рукой за раму, а другой пыталась сохранить равновесие. И на лице все та же детская улыбка. Словно она сейчас не на краю пропасти, а по бревнышку ходит. Стакан вырвался из моей руки и разлетелся острыми осколками. По-моему, я поцарапала ступни, пока шла к окну. Мне было страшно сказать хоть что-то, потому что она могла испугаться и сорваться вниз. Я забралась на подоконник и высунулась наружу. Она смотрела на меня таким взглядом, будто не понимала, что я здесь делаю. Я простерла к ней руки и прошептала: - Вернись... Она сочувственно покачала головой и устремила взгляд вниз. Рот ее был чуть приоткрыт, она собиралась что-то сказать. По моей щеке сбежала слеза. Она вновь посмотрела на меня и широко улыбнулась. - Я не самоубийца. Я просто хочу летать. - голосом, полным радости, произнесла она. Ее взгляд снова поймал лунный свет. Ее глаза загорелись мечтой. Она оторвала одну ногу от карниза и свесила над пустотой. - Умоляю... - не скрывая слез, произнесла я одними губами. Она вновь покачала головой. - Все будет хорошо, - только и успела прошептать она, сорвавшись с карниза. В этот момент мое сердце оборвалось. Рыдания вырвались наружу. Я старалась не смотреть вниз те доли секунд, что она летела до земли. Я взглянула с ненавистью на луну. "Это ты забрала ее у меня. Это ты во всем виновата. Ты... Ты... Я ненавижу тебя." - проносилось у меня в голове раз за разом. Я слышала стоны, полные боли и отчаянья, не понимая, что они принадлежат мне. Время остановилось. И звук исчез. Что-то мелькнуло перед моими глазами светлым пятном. Запоздало раздался звук взмаха крыльев, разрезая тишину. Я всмотрелась. Она... Она летит. Это ее белоснежные крылья. Я потерла глаза кулаком, думая, что мне просто кажется, думая, что мне просто хочется верить, что она жива. Я снова всмотрелась в темноту. На фоне серебристой луны едва заметным следом отпечаталась ее фигура. И все растаяло. Подул теплый летний ветерок. На востоке уже занималась заря. А я все всматривалась в блекнущий диск луны, все вслушивалась в тишину последних минут ночи и не могла различить ни ее, ни взмахов ее крыльев. Наверное, ей приятно ощущать тугие порывы ветра в лицо. Наверное, это приятно, когда воздух проходит меж маховыми перьями. Она теперь словно птица. Словно большая птица.