Голоса

Чем безупречнее человек снаружи, тем больше демонов у него внутри.

У нее, холодной испанской королевы Марии-Терезии, в голове звучат голоса. Некоторые она не знает, но все же они не так ее пугают, как тихие слова Леопольда, с которым она предала своего мужа и чуть не предала короля; не так пугают, как честное сочувствие Лизелотты или чуть дрожащий от гнева голос Людовика. Последний — самый страшный, ведь ей уже случалось невольно его предавать. О Боже, и она здесь: темнокожая дочь, живое и беспощадное свидетельство ее падения, тоже плачет, и слышно ее только несчастной королеве. Ни верная мадридская фрейлина, ни врач — они утверждают, что никого не слышат. Может, они врут? Мария-Терезия не удивилась бы; в Версале все лгут, постоянно, распускают мерзкие слухи, перешептываются в углах роскошных залов… Наверное, это их она слышит, мерзких пауков, охочих до чужих тайн и горестей. Она смотрит в стоящее на столе зеркало, привычное почти до боли, но едва узнает в нем свое гордое, аристократичное лицо: черты его искажает не только страх, но и самое настоящее безумие. Врач едва ли догадывается, насколько ей больно — ведь ее мучает не только загадочный недуг, но и совесть, страшнейшая из судей, неумолимая и обвиняющая, как перст Господень. У королевы горят губы — потому что их сминал в порыве страсти поверженный император, ее родственник. У нее горят руки — потому что он касался и их. Это был греховный союз, и у благочестивой испанки вся душа уже будто бы пылает в нечестивых когтях Сатаны, потому что она согрешила перед Богом, предала своего супруга. То, что она не смогла заставить себя увезти Элеонор в Мадрид и выдать замуж за своего брата — не оправдание. Она ведь хотела это сделать, ради этого она солгала милой и такой наивной Лизелотте, ради этого она снова обманула своего законного супруга и короля. Все — на поводу у греха. И настоящей болезнью ей надо за это расплатиться. Вино растекается на ее глазах, как лужа крови — такое же алое и пугающее. В помутненное сознание врывается Лизелотта — с ласковыми увещеваниями, крепкими, но заботливыми руками. Она такая славная — ей можно доверять, она понимает, у нее отобрали ребенка, ее единственную радость в этом дворце. Как печально: у королевы тоже отобрали ребенка, и она тогда чуть не умерла. Но Лизелотта вдруг оборачивается одной из дьявольских теней, кричащих во всеуслышание о грехе испанки, и она снова оказывается в одиночестве против полчищ обвинителей. Людовик тоже изменял ей — сотни раз, и каждой из этих женщин ей приходилось смотреть в глаза. Генриетта была женой герцога Орлеанского, маркиза де Монтеспан была королевой Версаля, обладала чудовищной властью над салонами и умами — и Марии-Терезии приходилось молча это терпеть, сносить холодность мужа и насмешки Атенаис. Маркиза де Ментенон, маркиза де Канси… Имен сотни, но никто почему-то не обвиняет короля. Женская измена почему-то всегда хуже. Почему-то всегда порицается. Разве она виновата, что просто хотела немного любви в чужой стране? Разве виновата, что их брак никогда не учитывал любовь, а только политику? Призрачные руки невидимых шепчущих людей касаются ее кожи, и королева отчаянно отмахивается от них, потому что ее хотят утянуть на дно. Но они сжимают ее запястья и лодыжки железной хваткой, они шепчут ей уже святые слова, которые кажутся кощунством от них, но Мария-Терезия не может к ним прислушаться и заставить замолчать их нечестивые рты. Она кричит, просит позвать ее мужа — и когда он касается ее лба, голоса наконец-то отпускают. Они пугаются его власти, данной Богом, его жарких, опаляющих лучей. Еще никто из тех, кто подошел к нему близко, не упал бы камнем вниз с обгоревшими крыльями. Крылья королевы упали в море серым пеплом и горькой золой, оставив на ее теле ожоги. Ненастоящие люди умолкают, но они все равно тенями вьются вокруг, как стервятники, ожидая развязки. Свет! Свет их прогонит! Она просит о нем, потому что боится их — незнакомцев и призрачных друзей, которые с укором смотрят на нее честными глазами герцогини Орлеанской. — День в полном разгаре, — тихо, с сожалением произносит Людовик. Голоса злорадно смеются, стихая, и Мария-Терезия знает, что, едва рядом с ней не будет Короля-Солнца, они снова подхватят ее и унесут в свое царство вечной тьмы, чтобы подарить новые, сотканные из страданий и сожалений, крылья. Потому что в моменты великой славы своего короля, в полдень, она видит только зловещую темноту.