***
Закрыв за собой деревянную дверь довоенного гостиничного номера, продолжавшего функционировать и после ядерной войны, Улисс скинул рюкзак возле кровати. Ботинки, плащ, водолазка так же валялись на блеклом от пыли бордовом ковре с чёрно-синим орнаментом. Разглядывая испещрённый трещинами потолок, Улисс то и дело широко зевал, однако утомлённый мозг не желал засыпать: дух Старого мира будоражил разум. Но, наконец, усталость после недельного перехода взяла своё, и измотанный организм погрузился в целебный сон. Когда Улисс открыл глаза, было уже светло. Приведя тело и одежду в порядок, он поспешил покинуть гостиницу и прогуляться по широким улицам Хоупвиля, постепенно начинавшим жить своей безмятежной жизнью. Около часа Улисс наблюдал за тем, как компания подростков пыталась запустить собранный довоенный мотоцикл под звуки рок-н-ролла, доносившиеся из стоявшего на бетонной плите радиоприёмника, рядом с которым стояло пять открытых бутылок пива и ящик закрытых. Очевидно, свой успех трое парней и две девушки собирались отметить с размахом. За соседним домом целовалась молодая пара: темнокожий юноша и бледная девушка с короткими волосами, а чуть поодаль группа мужчин на полном серьёзе обсуждала перспективу строительства церкви на основе наиболее подходящего уцелевшего здания. Погода радовала не меньше: песчаный шторм прошёл, и лишь отдельные порывы трепали полы длинного тёмного плаща. Хоупвиль жил. Хоупвиль дышал полной грудью, вдыхая радиоактивную грязь и выдыхая возрождение. Мутные окна бара едва пропускали солнечный свет. Несмотря на начало дня, несколько сонных горожан уже сидели на высоких стульях за стойкой, большинство с отвратительным кофе в серых о старости чашках, но один мужчина сжимал в потной ладони бутылку коньяка. — Шашлык из игуаны с морковью и очищенную воду, — Улисс положил бутылочные крышки на прилавок и сел за почерневший от старости столик возле окна. — Надо мной сгущаются тучи. Нет времени для подготовки спасения последнего горизонта, но я не сожалею. Возможно, я вернусь когда-то жить снова, только кто скажет, в какой форме я буду? Ещё один шанс для меня... — полная темнокожая женщина с дредами сделала звук радиоприёмника громче. Размеренный ритм мелодии сменился более сочными и динамичными аккордами. — Нет больше лжи! Нет больше лжи! Нет больше лжи! Впервые за много лет Улисс улыбался. Придя в Хоупвиль вчера вечером, он чувствовал себя так, словно прожил здесь долгое время, и этот город всегда был для него родным. Город свободы. Город надежды. Город американской мечты, похороненной под руинами неукротимой мощью ядерных ракет и неожиданно возрождённой посреди песков. Внезапно Улисс понял, что испытывает непреодолимое желание поговорить с человеком, вернувшим жизнь в Хоупвиль. Подозвав поставившую на изрезанную столешницу заказанный завтрак и отошедшую было официантку лет шестнадцати, с короткой юбкой и острым ирокезом, Улисс задал интересовавший его вопрос: где можно найти Курьера? Здесь, на разрушенной магистрали, возвышавшейся над руинами Разлома, ветер набрасывался особенно агрессивно. Возникала мысль, что лишённый поддержки песчаной почвы, он делал всё возможное, чтобы уронить путника вниз, своим рёвом заглушить хруст его костей и рык сбегавшихся к месту неожиданной трапезы Когтей смерти. Однако Курьер забралась ещё выше. Воронье гнездо, идеальная точка обзора, охранялась лишь ветром и несколькими Когтями смерти неподалёку. Стоя рядом со смятым спальником, вокруг которого были разбросаны различные медикаменты, книги и бутылки с алкоголем, Улисс размышлял о том, стоит ли дожидаться Курьера, когда внимание его привлекли выглядывавшие из-под брошенного на спальник тёмного плаща листы формата А4. На одном целый абзац был подчёркнут острым простым карандашом. Подобрав эти листы, Улисс начал читать. Заголовок, написанный крупным жирным шрифтом, гласил: «Декларация независимости Соединённых штатов Америки». Далее взгляд сместился на выделенный текст: «...Мы считаем очевидными следующие истины: все люди сотворены равными, и все они одарены своим Создателем некоторыми неотчуждаемыми правами, к числу которых принадлежат: жизнь, свобода и стремление к счастью... Если какой-либо государственный строй нарушает эти права, то народ вправе изменить его или упразднить и установить новый строй, основанный на таких принципах и организующий управление в таких формах, которые должны наилучшим образом обеспечить безопасность и благоденствие народа... Когда длинный ряд злоупотреблений и насилий обнаруживает стремление подчинить народ абсолютному деспотизму, то право и долг народа свергнуть такое правительство и создать новые гарантии обеспечения своей будущей безопасности...» Сердце колотилось в груди подобно взволнованной птице. Сжимая в руке три листочка с посланием Старого мира, которое ветер рьяно пытался выхватить и предать забвению, Улисс размышлял о том, что его несбыточная мечта, вопреки постъядерным реалиям, начала претворяться в жизнь здесь, в Разломе. И ему выпал уникальный шанс наблюдать за величайшим событием послевоенной истории: возрождением Старого мира. Мира, в котором его истёрзанная душа, наконец, сможет обрести покой.***
Его шаги вырвали Улисса из тёплых объятий сновидений, что сплелись с воспоминаниями в единое целое, в холод и темноту реальности. Разлома больше нет. Света, свободы, нормальной пищи и свежего воздуха так же нет. Лишь непроглядная тьма, толстые металлические прутья и он. — Жаждешь действия, но обездвижил. Ослепляющий луч скользнул по прутьям в поисках добычи. Улисс был вынужден закрыть глаза. — Лишь бездействием возможно исполнить твоё предназначение. Улисс приоткрыл один глаз как раз в тот момент, когда он кинул мясо. Резко вскинув руку, Улисс поймал кусок и почувствовал, как между пальцами сочится холодная кровь. — Мой путь окончен. Луч света сместился в сторону, и Улисс смог полноценно открыть глаза. Он подсвечивал своё лицо снизу, из-за чего оно напоминало резиновую маску какого-нибудь кошмарного персонажа. — Этим мы и отличаемся. В попытках найти свою дорогу, ты блуждаешь по проложенным другими тропами вслепую, не имея понятия, когда и где нужно свернуть. А я — тот, кто составляет ваш маршрут. — Куда ведёт моя дорога? — Улисс откусил кусок, и по заросшему щетиной подбородку потекли струйки крови. Мясо гигантской крысы. Могло быть хуже. Он улыбнулся почти по-отечески. — Туда же, куда и всегда: к смерти. Улисс дёрнулся. Он поднял руку, второй направляя луч Улиссу в лицо. — ...но, быть может, тебя успокоит то, что моя дорога всегда вела туда же. Больше вопросов Улисс не задавал. Убрав фонарик, он развернулся и пошёл прочь. Прокладывать свой маршрут.