Грехи отцов

22 мая 1982 г., после полудня. К востоку от от Сан-Карлоса, Восточный Фолкленд. Старший из пехотинцев уже в который раз рупором приложил руки ко рту и гулко окликнул лес, но лес по-прежнему молчал. Прошло уже больше часа с тех пор, как они отправили группу бойцов прочесывать лес в поисках упавшего британского пилота, а те все до сих пор не вернулись. — Что же… Господин капитан, ждать больше нечего. Поедем дальше, — сказал Франко. Но дальше им удалось проехать совсем недалеко: через полкилометра перед ними внезапно появился лейтенант в пехотной форме, со злым лицом. За ним из придорожного окопа поднялись еще двое бойцов с автоматами наперевес. — Стой! Кто такие? — злым голосом спросил незнакомый лейтенант. — Я офицер связи из штаба оперативного командования. Ищу своих людей, которые пошли ловить британского летчика. — Что за Ваши люди, сколько их? — Со мной семеро: капрал, сержант и пять бойцов. — Вот-вот, этих-то дезертиров мы и повязали! И про Вас они нам тоже втирали, как Вы им в тыл драпать помогали! — резко и недружелюбно ответил лейтенант. — Ну-ка, быстро все с машины на землю, сдать оружие, и к нашему капитану — а уж он разберется: всех наших-ваших и Вас самих! Эти слова, в свою очередь, рассердили уже самого Колуччи, но сила воли удержала его от взрыва эмоций. К тому же он в какой-то степени ощутил чувство своей неосознанной вины за происходящее. А вот капитан Агирре такой выдержки не проявил: — Эй, лейтенант, а ну подойди сюда!— заорал он, — Лычки видишь, или ослеп? С тобой капитан говорит! Смотри! Лейтенант-пехотинец угрюмо промолчал, бросив злой взгляд на капитана, подошел к машине и осмотрел ее, увидев лежавших на дне кузова раненого летчика и сапера с перевязанной ногой. Он заговорил по-прежнему угрюмо и непримиримо, но уже без прежней злобы в голосе: — Все равно! У меня есть приказ: задерживать всех! Проезжайте вперед, через сто метров свернете! Лопес! — окликнул он одного из своих бойцов с автоматами. — Залезай к ним в кабину, покажи дорогу! Стой! — он вдруг снова заговорил тем же злым голосом. — Беглецы – стоять на месте, на землю! Здесь останетесь! Давай! — дал отмашку суровый лейтенант-пехотинец не столько Колуччи, сколько своему стоявшему на подножке пехотинцу. Грузовик съехал на торную дорогу через лес, петляя между деревьями, и вскоре выехал на маленькую полянку. Здесь было полно народу, а в центре поляны стоял замаскированный ветками и масксетями связной пехотный бронеавтомобиль. Недалеко от него сержант-пехотинец, отдавая приказы лающим голосом, строил и равнял группу из тридцати-сорока бойцов со штурмовыми винтовками, среди которых виднелись лица уже знакомых бойцов, отправленных Колуччи в лес. Лишь когда грузовик выехал прямо на поляну, Франко сумел разглядеть тщательно замаскированную позицию, которую занимали две динамореактивные пушки, направив стволы к шоссе. Рядом с бронемобилем стоял капитан-пехотинец довольно решительного вида, рослый, темноволосый, небритый, с грозно горящими глазами. На нем был грязный шлем, порванный и прожженный на боку камуфляжный комбинезон, а кисть его левой руки до самых пальцев замотана окровавленным бинтом. Капитан держал трубку находившейся рядом полевой УКВ-рации и раз за разом громко повторял в эту трубку: — Слушаю… Слушаю… Слушаю… В бронеавтомобиле на водительском месте сидел еще один пехотинец, рядовой, тоже в шлеме, а рядом с ними, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, стоял сержант Гусман. — Что же такое, черт возьми, со связью-то содеялось?! Один шум на всех каналах! — выругался капитан, бросив трубку. Он вел себя так, словно никого не видел, хотя прекрасно видел уже успевших вылезти из нее Франко и Агирре. Только через несколько секунд он вцепился глазами во вновь прибывших. — Я помощник по тылу командира бригады береговой обороны капитан Андраде. Кто такие? — произнес он недоверчивым, но спокойным тоном. Франко поймал себя на мысли, что хотя капитан назвался помощником по тылу, по его лихому и бравому виду этого было не сказать. — Я… — первым начал Агирре. — С Вами ясно, капитан, — остановил его капитан. — Вы со сбитого бомбардировщика? Летчик угрюмо кивнул. — А вот Вас попрошу предъявить документы! — произнес Андраде, посмотрев на Франко. — Я же Вам говорил…, — попытался урезонить капитана стоявший сзади сержант Гусман. — Молчать! С Вами особый разговор!, — рыкнул капитан, даже не обернувшись на него. — Предъявите документы! — настойчиво повторил он, выразительно глядя на Колуччи. Франко достал свои документы и протянул их суровому капитану. Он стал рассказывать, как вышла эта ситуация, как к машине выскочили бойцы, как он их взял с собой, чтобы спасти, но от этого его неуверенность только усилилась. Он хотел рассказать, что эта ситуация была в целом недоразумением, но, к его удивлению, оказалось, что капитан так вовсе не думает: — Зачем вы людей с переднего края в тыл за собой тащите? Кто вам на это право дал? — Ну не мог же я их бросить… — И охота тебе, лейтенант, эти байки мне тут пересказывать? Чтобы одним снарядом, пусть даже и 114-миллиметровым, сразу десять человек свалить, да еще в таком густом лесу?... Сказки Венского леса! А вы уши развесили! Видать, старший по команде людей бросил и дал деру в лес вместо того, чтобы собрать людей. Если всех сказочников слушать, можно сколько хочешь в тыл увезти: одни напугались, другие свою часть ищут, только не на передовой, а в тылу почему-то. Вон там их на путь истинный наставляют!, — Андраде махнул рукой на старшину, занимавшегося с бойцами: — Ситуация у нас крайне тяжелая, ночью из окружения вырвались, а сегодня сами уже вынуждены других из этой задницы вытаскивать. В общем, командир бригады приказал мне к вечеру сколотить маршевую роту в сто человек из тех вон, что по лесам шляются, и я их сколочу! И я своей властью и людей Ваших возьму, и Вас!, — неожиданно резко, с вызовом добавил капитан. — Согласен!, — неожиданно спокойно ответил Франко. — Здесь я нужнее, чем там, в штабе. Обстановку доложить и без меня есть кому, груз доставлен, а машину надо отправить обратно, вместе с ранеными. — Ишь ты! Даже спорить не стал, да еще разложил все по полочкам. — рассмеялся Андраде. — А вон сержант твой упирается и идти в бой не желает. Доложите своему командиру, — не скрывая иронии в голосе, обратился он к Гусману, — Почему Вы идти в бой отказываетесь? Или Вы раненый, только от меня скрывали? — Я ни от чего не отказываюсь! — резко и даже визгливо выкрикнул Гусман. — Я не ранен и на все готов…! Но у меня есть приказ от командования: отвезти груз и вернуться на склад с машиной. А я без приказания своего непосредственного командира приказа не могу нарушать! — Ну, и что же Вы ему прикажете? — обратился капитан к Франко и в сердцах выпалил: — Пока я тут людей собираю, на побережье бригада последние головы кладет! — Да, сержант, нам всем сейчас надо остаться и сражаться, — решительно сказал Колуччи. — Ну, теперь все?, — спросил Андраде, посмотрев на Гусмана. Только сейчас Франко обратил внимание, что рядом с ним тихо, словно статуя, стоял и капрал Дунофф. — Иди выполняй приказание, ты теперь у нас в бригаде. А не будешь подчиняться, знаешь… жизни лишу! Капитан с силой повернул сержанта своей перевязанной рукой и подтолкнул вперед. Гусман и Дунофф отправились к месту, где сержант-пехотинец с другими бойцами-«дезертирами» занимались строевой подготовкой. В этот момент рация издала характерный писк, и Андраде схватился за трубку. — Слушаю, господин полковник! Так точно! Одну сводную роту послал по старому маршруту. Вторую уже тоже сформировал. Куда? Сейчас отмечу, — капитан замолчал и целую минуту слушал что-то со счастливым выражением лица. — Ясно, господин полковник, — сказал он наконец. — Конец связи. Он выразительно посмотрел на капитана Агирре. Глаза Андраде светились чем-то похожим на счастье. — Полковник сообщил, что сегодня прорыва по шоссе можно не ожидать. Piratas только небольшую часть сил переправили. Порт в прах разбит. Но Агирре, у которого только что на глазах погибли товарищи, по-прежнему был угрюм. Все это время он молча стоял и о чем-то думал. — Порт в прах, и нас в прах! — мрачно ответил летчик. — Чем тут гордиться?, — но по сверкнувшей в его глазах даже всего на миг искре было видно, что он все-таки гордится этой бомбардировкой. — Я, пожалуй, здесь останусь, — сказал Агирре: по его тону было понятно, что он принял решение бесповоротно и передумывать уже не намерен. — Где у тебя оружие получать? — спросил он капитана. — Какое еще оружие? Не дам, не дам, орел ты наш!, — мотнул головой капитан. — Ну куда ты мне и что это даст? Давай туда, — он ткнул вверх замотанной в кровавый бинт рукой, указывая на небо. — От самого побережья словно раки пятимся, уже третий день мучаемся, что вас там мало до крайности. Иди летай — вот все, что от тебя требуется! Остальное сами сделаем! Но Агирре не обратил внимания на слова капитана. — Не дашь — сам достану!, — ультимативно и непримиримо, будто Андраде во всем виноват, сказал пилот. Франко, стоявший у машины и ожидавший окончания разговора, понял, что тут нашла коса на камень. Но Андраде ничего в ответ не сказал, и стало понятно, он признает законное право летчика без самолета сражаться в пешем строю. Ведь у Агирре не было надежды получить новую машину взамен сбитой. — Господин капитан! В машине, в кузове, еще двое раненых, им бы в госпиталь надо, — слегка виноватым тоном произнес Колуччи. Капитан Андраде остановился и вновь обратил свой взор на Франко: — Вот что, лейтенант! Идите с капралом и принимайте вместе с ним команду над сборной группой. У меня своих дел хватает, чтобы тут еще беглецов по лесам собирать. У меня есть шофер, от него в бою будет мало толку, так как раненый, да и дурак изрядный. С ним машину вместе с ранеными и отправим, донесения для командования я уже заготовил. А с Порт-Стэнли связь у нас есть, так что за свое начальство можешь не беспокоиться. А раненых отправим в Гуз-Грин. Эй, Перес, ко мне! К капитану подбежал невысокого роста сержант, Андраде объяснил ему задачу, и тот живо побежал к машине. Колуччи, глядя на этого бойца, с минуту размышлял, затем подошел ближе, вытащил из кармана письмо для своей девушки, Мерседес, которая сейчас должна была находиться в Буэнос-Айресе, так как отправить это письмо из Порт-Стэнли он не успел. Перес заверил лейтенанта, что обязательно отправит письмо сразу же, как окажется в южном штабе и сдаст раненых в санпункт. Ни Франко, ни Перес не представляли себе, что будет с ними менее чем через сутки. Перес, расстроенный мыслью, что он оставил своих товарищей на передовой, а сам возвращается в тыл, не знал, что через сутки Колуччи не будет ни убит, ни ранен, ни поцарапан, и, только обессиленный, будет спать на дне окопа. А Колуччи не знал, что через сутки Переса уже не будет в живых, так как пулеметная очередь британцев смертельно ранит сержанта еще утром, под Дарвином. Эта очередь в нескольких местах пробьет его маленькое, но сильное тело, и он, собрав последние силы, сожмет в камень баранку мертвеющими пальцами и свернет с дороги, выводя машину из-под обстрела, чтобы любой ценой спасти ехавших в грузовике беззащитных раненых. Он выведет машину из-под обстрела, но так и не узнает, что поселок Гуз-Грин уже сдался британским солдатам, и что раненых он вез фактически в плен. И последнее, что он увидит – это охватывающее кабину грузовика пламя и колонны британских войск, неумолимо наступающих на восток.