***
Поправив плед, Космос поднял глаза на Кира. Почти одного цвета со стеной, что-то среднее между белым и серым, тот сидел на диване в головах у матери и, казалось, смотрел на нее. На самом же деле его стеклянный отсутствующий взгляд просто замер в пространстве. Ольга всхлипнула во сне, заставив и его, и Космоса вздрогнуть и чутко придвинуться к ней. — Спит, — прислушавшись к ее дыханию, тихо произнес Кос. Характерный запах валокордина до сих пор витал в воздухе. Первое время он еще смотрел на часы, но потом просто сидел и переводил взгляд со спящей Ольги, сжимающей в руках переданные ей разбитые в крошево часы Вити, да так, что никто не смог разжать ее пальцы, на Кира, который старался держаться, и только дрожащие колени выдавали его детский страх потерять отца. Промелькнувший в окне свет фар солнечным зайчиком пробежал по стене, высветив циферблат висевших над диванчиком часов. Когда Ольгу удалось буквально выволочь из реанимационного блока, Космосу пришлось немалыми усилиями сдерживать ее, вырывающуюся из его рук и стремящуюся за огромные белые двери, захлопнувшиеся за ее Витей. И только благодаря подоспевшей медсестре, сначала сделавшей ей какой-то укол, а потом протянувшей стакан с успокоительным, Ольгу удалось довести до одной из комнат отдыха персонала, где она и уснула. Сон ее, как и их с Киром состояние, был тревожным, то и дело в ночной тишине раздавались ее стоны и всхлипывания. Дрожащие руки цеплялись за воздух, пальцы сжимали часы, голос рвал сердце на части: «Витя… Витенька…». Брошенный Космосом на стену взгляд уловил перевалившую за цифру восемь маленькую стрелку часов. Утро. Уже утро. Эта длинная во всех смыслах зимняя ночь заканчивалась, но он пока еще не знал — чем. И, смотря на вновь вздрогнувшую во сне Ольгу, больше всего боялся, что откроется дверь и… Слова застряли в горле, они с Киром молча смотрели на стоящую в дверях Тамару. Наконец она на подкашивающихся ногах дошла до диванчика и села рядом с Ольгой. — Мы сделали все, что могли… Детский всхлип заставил ее поднять голову и посмотреть на Кира. Тот молча стоял, и только крупные слезы катились по его щекам. А он даже не пытался прятать их. — Операцию твой отец пережил. Дважды уходил, выцарапывали. — Но? — Космос видел, что Тамара отчего-то не слишком радуется. — Сейчас он в коме, в интенсивной реанимации, — переведя взгляд на Космоса, вздохнула она. Космос молча сжал руки в кулаки, подперев пухнущую от переживаний голову. — Мы удалили селезенку, установили шунты на поврежденный участок сердца. Сейчас он полностью на ИВЛ, слишком серьезные повреждения правого легкого. Словно мозаику, собрали колено по кусочкам. Наблюдаем ноги, есть опасность распространения инфекции. Тогда придется принимать решение об ам… — Я убью его! — Космос вдруг вскочил, с силой ударив кулаком по стене так, что часы перекосило. — И что это изменит? — Тамара спокойно подняла на него голову. — Но он же выживет? — робко подал голос Кир. Тамара перевела на него взгляд, смотрела в полные веры и надежды детские глаза, дрожащие ресницы намокли от накатывающих слез. — Не знаю, — как бы ей хотелось сказать ему сейчас совсем другие слова. Опустив голову, Тамара мягко коснулась рукой плеча Ольги, поправляя плед. — Когда она проснется, наберите меня. Я пока попрошу принести вам поесть. — Саша? — вопрос Космоса остановил Тому уже в дверях. — Он отдыхает, плюс капельницы. Он молодец. Если бы не он, мы бы Витю точно не вытащили.***
Она слышала. Все. Каждое слово. Сжав зубами подушку, гася вырывающийся из горла стон. «Не знаю.» Если и Тома так говорит, значит… Впрочем, в этих стенах Тамара была прежде всего врач, а потом уже друг. И как врач она была обязана доносить до них реальную ситуацию. Но Ольга знала — что бы там ни говорили, просто так она своего Витю не отпустит. — Я присмотрю, не переживайте… — тихий голос старенькой медсестры проводил выходящих из комнаты Космоса и Кира. Ольга была сейчас бесконечно благодарна Космосу, что он взял на себя заботу о Кире. Все ее мысли, чувства, силы были сейчас с Витей, она не могла позволить ему уйти. Она должна быть с ним. И даже холодящие сердце слова «интенсивная реанимация» не могли остановить ее. Когда устроившаяся в кресле медсестра притихла, Ольга выждала немного, прежде чем тихо повернула голову — та спала. Ольга осторожно поднялась с дивана; сжимая в ладони Витины часы, вышла из комнаты. Долго искать нужную дверь не пришлось, в самом конце коридора над дверьми во всю их ширину светилась большими буквами табличка: «Отделение реанимации и интенсивной терапии». Ольгин путь проходил мимо других палат, и сквозь не до конца закрытые жалюзи одной из них она увидела лежащего на кровати Белова, возле него стоял Космос, а чуть поодаль у окна — Кир. Кос протянул Саше руку и, когда тот подал в ответ свою, одобрительно пожал ее. Кир пока еще осторожничал, держась на расстоянии. Положа руку на сердце, Ольге сейчас было совершенно все равно, почему Саша это сделал. Его порыв не удивил ее, но и не вызвал тех благоговейных чувств, что она когда-то испытывала к бывшему. Если цветок растоптать, то как потом не ухаживай, чем не поливай и не сдабривай, а прежней красоты уже не вернуть. Саша был ее первой любовью, ее юношеским восторгом. Он усыпал ее путь розами, в итоге она уходила по шипам. Витя стал ее крепостью, ее стеной, которая дала ей такую необходимую опору. Он отогрел ее душу и вылечил сердце, не говоря красивых высокопарных слов, не закидывая охапками цветов, как когда-то Белов. Но когда он прижимал ее к себе, в его сильных крепких руках она чувствовал себя по-настоящему счастливой. И его слова, сказанные, когда он надевал ей кольцо: «моя Оленька»… Два слова, которые говорили больше, чем десятки написанных Сашей покаянных писем после каждой их очередной ссоры. Коридор реанимационного отделения был пуст. От царящей здесь тишины невольно пробирала дрожь. Ольгино сердце замирало каждый раз, когда она вглядывалась в окно очередной палаты, пока наконец не задрожало так же, как и жалюзи, за которые она успела ухватиться, когда ноги ее предательски подкосились. Вдох-выдох… Она должна быть сильной. Она нужна ему сильная. Тихонько скрипнув, дверь мягко закрылась за ее спиной. Ольга подошла к кровати и медленно опустилась на стоящий рядом стул. Протянув руку, коснулась его руки, мягко сжала ладонь. Не сводя с него бледного, обескровленного, всего увешанного проводами капельниц и еще каких-то незнакомых ей приборов, глаз, она пыталась уловить хоть какое-нибудь движение мышц. Может, дрогнут ресницы? Или хоть на миллиметр двинется голова? Нет… — Помнишь, что ты мне тогда сказал? — сжав его руку, произнесла она, заставив себя улыбнуться. — Когда от волнения не смог повторить традиционную брачную клятву? Регистраторша смотрела на тебя, а ты, не обращая на нее внимания, взял мою руку и вместо всех этих безликих слов сказал: «Если меня не будет рядом, значит рухнул мир». Так вот я хочу тебе сказать, Витя Пчёлкин… Не смей… Слышишь? Не смей… рушить наш мир… Поддавшись порыву, она пересела на край кровати, наклонилась к его лицу, замерев на мгновение, сквозь паутину окутывающих проводов нашла его губы и осторожно коснулась их своими.***
Тамара какое-то время еще смотрела на Ольгу, склонившуюся к Виктору и сжавшую его ладонь, прежде чем тихонько прикрыла жалюзи. Прислонившись к холодной стене, вдруг подняла глаза куда-то вверх. — Прошу, не разрушай их мир… — тихо прошептали губы.