Пигмалионизм

      Убийство — обязанность, а вот похищение души — чаще всего собственное желание. Мало отнять жизнь — нужно забрать все, поглотить и не оставить ничего. Недаром на Асхане придумали поговорку: «Встретил демоницу — умри прежде, чем она дотянется до твоей души». Нет для Биары ничего слаще, чем отнять последнюю надежду на возвращение, потому коллекция душ у неё самая обширная, позавидовать можно.       Биара любит отнимать у смертных не только жизнь, но и их самих: голоса, лица, движения, повадки. Любит видеть разочарование и ужас на лице их родных, когда правда выходит наружу. Не сразу, а в удачно просчитанный момент, когда накал страстей достигает пика и тем, кто любил когда-то глаза, которыми она смотрит на них, голос, которым она с ними говорит, губы, которыми она фальшиво улыбается, является правда во всей её чудовищной красоте. Красивая в своей извращённости смерть с лицом близкого.       Из всех жертв ей больше нравятся те, что сопротивляются, пытаются показать характер и зубы. Биара за свою довольно долгую жизнь успела побывать во множестве ролей, убить множество женщин и мужчин, чтобы влезть в их шкуру, обрасти их кожей, заговорить их голосами и обнять кого-то их руками. Они были разные: кто-то с радостью шёл к ней в объятья, кто-то пытался убить, кто-то плакал и умолял на коленях не делать задуманного. Им это не помогало — Биара убивала всех, вонзая когти глубоко в шею, разрывая сонные артерии, а потом ломала ребра, раскрывала грудную клетку и хваталась за ещё бьющееся сердце, чтобы поглотить все: личность, память, душу. Она была старухой с дряхлым телом и обвисшими грудями, она была ребёнком — лохматым мальчишкой, чей голос ещё не сломался, была мужчиной, страстным, целеустремлённым, с непомерными амбициями. Была сердобольной монахиней, после пребывания в которой Биара терпеть не может яблок: ни их вида, ни запаха, ни тем более вкуса. Но из всех обличий у неё есть самое любимое, с которым она будто бы срослась окончательно.       Шадия отличалась от других — гордая, но не упрямая, разумная, но без излишней расчётливости. Исполнительная, но не смотрящая в рот. Такие если и встают на колени, то только потому, что на той чаше весов лежит нечто ценное, весомое. Умирала Шадия, тоже явив свой характер: не билась до последнего, не строила из себя мученицу. Просто кинулась вперёд, обвив отравленным хлыстом, и дала убить себя, чтобы её соотечественники смогли отправить Биару в Шио. Переродившись, Биара не забыла эту особу. Очень удачно.       Самый первый раз становиться кем-то новым не слишком приятно, но Биара привыкла. Сначала саднит кожу так, словно ножом срезают лоскуты, потом тело внутри сковывает, а дыхание перехватывает, как от ныряния в ледяную воду. Боль в груди колючая, острая. Огромная копна волос оттягивает назад кожу на голове, в висках болезненно бьётся пульс. Неустойчивые платформы сапог и доспехи, слишком открытые для такого слабого существа. Биара смотрит в первый раз на своё отражение и остаётся довольна: копия вышла очень похожей на оригинал. Движения, осанка, мимика... Голос. Голос чужой, с чужими интонациями. Биаре всегда дольше всего приходится работать с голосом, вытравляя собственные ужимки и обороты. Филигранная, ювелирная работа. Может, искусительницы и хороши в подделке голосов, но все это второй сорт — настоящее мастерство творится здесь, перед украденным с поверхности зеркалом в течение часов и дней.       Шадия вышла отлично — Биара, как скульптор, довольно осматривает своё творение в зеркале, лаская взглядом черты её лица, словно выточенные рашпилем. Шадия — её любимица, её лучшая имитация, которую никто не смог раскусить. Биара много раз пыталась быть похожей на смертных, и ей удалось. Она заслужила венец за свои труды.       У каждого есть свои маленькие слабости, а у Биары как у лучшего инструмента Властелина, который он сам, подобно скульптору, изваял, — целая галерея. Мрачная, сырая, тёмная, в самом низу её цитадели, куда хода никому нет.       Биара идёт между своими образами, голубые огни душ сверкают над ониксовыми постаментами. Предпоследний огонёк сверкает ярче всех — душа у Шадии плотная, колючая, по-прежнему дающая отпор. Биара тянет руку к голубому свечению и сжимает когтями плотный сгусток.       И вот она вновь в её теле. Словно омерзительная Асха в трёх ипостасях, Биара едина в двух ликах — в своём и Шадии. Она все ещё суккуб, все ещё чувствует знакомую тяжесть крыльев, обжигающий метал шлема, но в то же время руки, вполне эльфийские, сжимают оплетённую дратвой рукоять хлыста, огромная копна волос знакомо оттягивает голову. Шадия красива, уж на что Биаре противны представления о красоте за пределами Шио. Шадия все ещё проявляет характер, предупредительно поигрывая хлыстом в воздухе, стоит Биаре подойти к ней — к себе самой — ближе. Ведь это её рука оглаживает рукоять, и это по её собственной ноге скользит раздвоенный — наверняка отравленный — кончик хлыста. Тут, совсем рядом, её тело, её часть. Кошачьи глаза Шадии сверкают, и она ловко обвивает хлыстом плечи Биары, притягивая её к себе. Это забавно — она чувствует все это одновременно: и хлыст на плечах, и огненные пальцы на холодной коже. Она думает за двоих, ощущает за двоих, и удовольствие получить должна тоже, наверное, двойное.       Эльфийка игриво ведёт кончиком носа ей по подбородку. Хлыст со скрипом натягивается, стискивает плечи сильнее. Биара не против боли, даже сильной — она и сама любит причинять боль, чтобы кости хрустели и жилы рвались. Но портить своё творение она не хочет: Шадия не будет столь же прекрасной, если её лучевая кость выйдет из сустава или жилы там, где молочно-белые ножки оплетают черные ремни сапог, с чавканьем порвутся. Биара бы обсосала выступившую при открытом переломе кость и слизала бы кровь, но портить своё творение ради прихоти — бесполезная трата сил и труда.       Шадия прижимается к ней всем телом, сильнее стискивая рукоять хлыста рукой. Дыхание у неё холодное, скуле от него щекотно, запах старого мха ударяет в нос — даже об этом Биара позаботилась, ваяя свою идеальную скульптуру. Та, другая, в момент смерти пахла кровью, палёными волосами, жжёной кожей. Та, другая, скалилась ей в лицо, прижимаясь своим измождённым телом к её телу. Той, другой, не пришло бы в голову почти нежно лизнуть её в шею. За ту, другую, Биара не могла думать. За эту может, и поэтому Шадия снова послушно ведёт языком по влажной дорожке от уха до ключицы, а Биара чувствует у себя во рту вкус серы, и язык от ласки жжёт. Она подталкивает саму себя — в другом теле — к постаменту и чувствует лёгкую боль от удара поясницей о твёрдый край. Шадия морщится, но тянет её за собой, упираясь ягодицами в холодный камень.       Одним плохи эти куклы — не делают того, чего хотят, все нужно решать за них. Не могут удивить, не могут порадовать без подсказки и предать тоже не могут. Потому сначала Биара приказывает Шадии сделать что-то, а потом сама охотно подчиняется своему же приказу. Например, покорно открывает рот, когда холодный влажный язык касается подбородка, а потом губ, или покорно седлает чуть согнутую ногу, цокая копытами по камню. Тяжёлая красная ткань одеяния при движении бёдер натирает кожу. Биара морщится, продолжая тереться пахом о ногу своего творения, и та морщится тоже.       Шадия чуть отстраняется, растягивает одной рукой заклёпки на лифе, распутывает шнуры, отстёгивает ненужную тяжёлую юбку. Биара смотрит, не двигаясь, по-прежнему скованная хлыстом. Облизывается больше показательно. Женские и мужские тела смертных её не возбуждают нисколько, они кажутся ей хилыми и неказистыми. Но раз она делает вид, что её творение способно само думать, то можно притвориться, что ей нравится полная высокая грудь с бледными ореолами сосков, тонкая талия и расставленные в стороны длинные стройные ноги. Вообще притворяться сказочно просто и легко, с её-то опытом.       Хлыст с плеч перемещается на шею, затягивается туже, дышать становится ощутимо труднее. Биара прижимается к Шадии теснее, наваливается на неё, вжимая в холодный постамент, да и сама Шадия под ней тоже холодная. Все тёмные эльфы холодные, как ящерицы, сухие, вертлявые, не знают в своих подземельях тепла. Биара сегодня странно щедра, она может поделиться со своим творением теплом, очертив языком контур татуировки на лице и прижавшись своими бёдрами, горячими, к её бёдрам, холодным, потереться о них. Шадия гордо молчит и по-прежнему дышит ровно, только ногу закидывает ей на талию, одной рукой сильнее стягивает хлыст на шее, а другой хватается за промелькнувшее рядом костлявое крыло. Тянет его на себя и от боли в лопатках сама же морщится. Биара довольно ведёт по этим морщинкам языком и оставляет на белой коже горячую ниточку слюны.       Биара начинает двигаться, сильнее вжимая холодное тело в постамент и придерживая рукой закинутую на талию ногу, царапая её когтями. Прикусывает тонкую ниточку губ. Просто наслаждение своим творением, просто забава. Между бёдер становится влажно, там начинает остро тянуть, и чьи это ощущения — творца или творения, не определить. Хочется ещё сильнее. Она чувствует под ладонью крыло, ягодицами скользит по гладкой поверхности, её соски трутся о жёсткую горячую кожу, её ногу болезненно сжимает когтистая лапа, сдирая кожу. Влажная холодная плоть трётся о горячую. В нос ударяет тяжёлый женский запах.       Движение вверх, движение вниз, по искажённому худому лицу Шадии катится капелька пота. Она закрывает глаза, тяжело дышит, приоткрыв рот. Между её ног по-прежнему холодно и мокро, и кровь, текущая из рассечённой ноги, тоже холодная. Она не настоящая, не живая — всего лишь самая лучшая имитация, лучшее творение.       Движение вверх, движение вниз, шею болезненно стискивает хлыст, и из горла вырывается хрип. Биара задыхается, прижавшись к длинному уху, и тянет зубами острую серьгу, облизав застёжку. Шадия пытается вздохнуть, низко и хрипло стонет. От того, как им обеим не хватает воздуха, тело прошивает горячей судорогой, от которой подгибаются ноги. Этого мало. Больше. Нужно больше, и от этой мысли хлыст сильнее сдавливает шею Биары, сильнее душит Шадию.       Движение вверх, движение вниз, суккуб и тёмная эльфийка отчаянно хватают ртами воздух, продолжая тереться друг о друга. Послушная кукла и её создатель.       Движение вверх — и Биара толкается бёдрами в бедра Шадии, движение вниз — и Шадия хрипло вскрикивает, дёргает крыло на себя, словно хочет вырвать, отчаянно стягивая хлыст. Вздрагивает в последний раз, задыхаясь, и обмякает, теряя сознание, глаза у неё закатываются, а бледные тонкие губы становятся совсем синими. От этого зрелища, от этих ощущений становится до одури хорошо. Колени у Биары трясутся от острого, горячего удовольствия и от того, что воздуха не хватает на следующий вздох. Она пытается дышать, но лишь беспомощно открывает рот, как рыба. На краткий миг мир вокруг темнеет, и голова становится совсем пустой. Биара сипит, падая вперёд, в темноту.       При первом вздохе воздух обжигает лёгкие, и Биара, хрипя, распахивает глаза. Тело все ещё потряхивает. Она стоит, навалившись на постамент, шее все ещё больно после удушения, а перед лицом вновь синий яркий сгусток души, навсегда привязанный к этому месту и покорный её воле, как скульптура из слоновой кости — своему творцу.       Эти куклы хороши тем, что попрочнее оригинала, иначе Биара лишилась бы части своих забав. Потирая шею, она уходит, и синие огоньки душ будут покорно ждать её следующего возвращения. Она вернётся, ведь она очень привязана к своим творениям, так, что срастается с ними кожей. Буквально.