Наваждение

Гнева не было. Остались лишь жгучая обида и опустошённость, словно разом из груди вынули сердце, а из головы вытряхнули все мысли, кроме одной: «Всё погибло!». Зловещие слова, монотонно стучащие в мозгу, повторялись раз за разом, принося горькое удовлетворение, пока не утратили наконец всякий смысл. Прошёл уже час с тех пор, как Тристан оставил Катрин в этой комнате, велев дожидаться известий от него, однако молодая женщина ни на что не надеялась. Какие же ещё новости может принести прево маршалов, кроме подробностей побега Арно или подтверждения начавшейся охоты за беглецом? Такие известия ей, пережившей жестокое крушение всех надежд, лучше уж и вовсе не получать. — Всё погибло! Всё, всё погибло! — исступлённо произнесла она, утратив последние крохи мужества. Глаза, потемневшие, налившиеся синью, как грозовое небо, щипало от слёз. Подрагивающей рукой Катрин потянулась к кубку, заботливо поданному мадам Ренодо, и сделала глоток, затем ещё один и ещё, пока не осушила всё до капли. Доброе вино обожгло ей горло, затуманило разум, кинуло в жар. Катрин тряхнула головой. Ей следовало бы подумать, как быть теперь, после объявления Арно вне закона, что станется с ним, с ней, с детьми, удастся ли отстоять Монсальви, но думать ни о чём не хотелось. Катрин мечтала запамятовать собственное имя — ведь человеку без имени живётся куда как легче, даже если он совсем одинок. В конце концов, муж ведь никогда не беспокоился о ней и уж конечно не вспомнил о семье, прибавляя к совершённому проступку ещё один. Арно всегда руководствовался лишь личными побуждениями, не заботясь, в какое положение ставит окружающих. Вот и теперь: разве вспомнил он о коннетабле, о дисциплине, о чести воина, когда вершил месть или когда бежал, поверив наговору, вместо того, чтобы дожидаться суда? А ведь всё, связанное с войной, значило для Арно куда больше семьи. Он поверил бандиту, а не жене, стольким пожертвовавшей ради него, следовавшей за ним на пределе сил. Выпитое натощак вино ударило в голову. Комната закружилась перед глазами, очертания предметов расплылись, массивные, потемневшие от времени и копоти балки нависали над головой. Катрин захотелось свернуться клубком на постели, укрыться с головой, как в детстве, и забыть мужчину, столько раз предававшего её любовь и верность. Где, в каком краю света его искать теперь? Или же Гонне осуществил зловещий замысел и Арно де Монсальви больше нет на земле? Катрин вспомнила вдруг предсказание Сары. Уже не первый год она повсюду следует за рыцарем, окружившим своё сердце шипами, в кровь обдирает о них пальцы, ищет его на больших дорогах, подобно собаке, забывает о голоде и жажде, оставляет ради него дом, прощает его измены, пустые обещания, неутолимую страсть к приключениям. Всему наступает предел. Её душу вычерпали до дна. Катрин устала переживать, устала делить Арно с единственной страстью, по-настоящему владевшей им — страстью к войне. Арно непременно изловят — великолепно вышколенные ищейки Тристана несутся по его кровавому следу. Прево принадлежал к тем охотникам, которые рано или поздно настигают добычу, невзирая на усталость и раны. Таких, как Тристан л’Эрмит, невозможно сбить со следа — они теряют его, но всегда возвращаются к нему. Арно сам обрёк себя на позор и изгнание, если не на смерть. Его скрутят, бросят под ноги коннетабля, лишат дворянства, отберут земли, отнимут жизнь. Катрин останется вечно скитаться с детьми по белому свету, уповая на чужое милосердие. Несмываемое клеймо позора будет преследовать её вечно. Зря она умоляла коннетабля, добивалась помилования, проделала утомительный, полный опасностей путь, пытаясь опередить Гонне. Всё напрасно! Катрин не хотела об этом думать. Она хотела всё забыть. Одурманенная вином, обидой, дурными предчувствиями, она жаждала избавиться от проклятой рабской любви, или хоть ненадолго отпустить её, отомстить мужу за его пренебрежение, жестокость и своеволие, хоть и знала, что старания тщетны. Очнувшись, она найдёт силы, опять примется за поиски, обречённая вечно догонять ускользающего рыцаря, как предрекла Чёрная Сара. Через несколько минут одиночество её нарушило появление Тристана л’Эрмита в сопровождении мадам Ренодо с кувшином в руках. Оценив жалкое состояние молодой женщины, потянув носом, прево осведомился у хозяйки: — Что вы ей принесли? — Горячего вина с корицей, — пропыхтела трактирщица. — Мадам уже выпила один кубок, но просила принести ещё. — Дайте мне кувшин и ступайте прочь! — приказал Тристан. — С минуты на минуту сюда могут явиться те овернские рыцари, что приходили утром. Попросите их подождать и дайте мне знать об их приходе. Мадам Ренодо поспешно вручила ему кувшин с вином, поклонилась и вышла. Ступени жалобно заскрипели под тяжестью её шарообразного тела. Прево растерянно смотрел на свернувшуюся в кровати, утопающую в подушках женщину, чью необычайную красоту не погасили ни хмель, ни распухшее от слёз лицо. Не зная, как начать разговор, он выглотал половину содержимого кувшина, по достоинству оценив состояние винного погреба супругов Ренодо. Катрин, казалось, не замечала его присутствия. Взгляд её устремился в потолок, косы растрепались, широкое декольте открывало любопытному взору куда больше, чем предписывали правила приличия. — Дайте же мне вина, друг мой Тристан! — хрипло произнесла вдруг Катрин, приподнявшись и указывая подрагивающей рукой на кувшин, который прево так и держал в руках. — Ну уж нет! — огрызнулся Тристан. — Вы и без того достаточно выпили. Клянусь Пасхой, вы пьяны, как сапожник! — Тем и лучше! Я хочу забыться. Вино мне в этом поможет. Дайте мне кувшин, Тристан! — капризно протянула женщина. Прево, не думая повиноваться, поставил кувшин на столик, рядом с опустошённым кубком. Затем он повернулся к выжидающе смотрящей на него Катрин. — О чём бы вы хотели забыть, мадам де Монсальви? — с кислой миной спросил он. — Вернее сказать — о ком? Уж не о вашем ли супруге, нуждающемся сейчас в вашей помощи более чем когда-либо? Катрин усмехнулась, уселась на кровати, потёрла пальцами виски. — Когда, скажите мне, Арно не нуждался в моей поддержке? Я его забава, любовница, служанка, мать его детей, я беспрестанно, как заведённая, играю единственную роль. День за днём, без устали! Я готова нестись за ним на край земли, забывая себя, сбивая в кровь ноги. А спросил ли меня кто: по нраву ли мне приходится такая роль? Между тем, она мне надоела. Я выдохлась от такой жизни, Тристан! Устала сносить выходки Арно, прощать его, искать, устала… любить! Я хочу чувствовать ответную любовь мужчины. А мой муж не любит меня. О, нет! Война — вот его единственная привязанность! Он сделал меня невольницей, накрепко приковал к себе своими детьми, землями, своим именем, своими ласками. Я мечтаю освободиться от этих цепей! Внезапно она поднялась, покачнувшись, подбежала к не успевшему отпрянуть Тристану, прильнула к его широкой груди, обвила руками шею, впилась в губы горячим поцелуем. — Такая любовь — рабство, друг мой, — шептала она. — Вы не хотите помочь мне разбить невольничьи цепи? Серые глаза всегда невозмутимого фламандца зажглись таинственным огнём, его крупное тело сотрясала дрожь. Злясь на самого себя за то, что волнуется, когда должен оставаться бесстрастным, Тристан попытался высвободиться из её хватки. Это привело к тому, что женщина только сильнее сомкнула объятия. Опьянённый её близостью, её жарким дыханием, прево хрипло с мольбой прошептал: — Вы бредите, Катрин! Отпустите меня! Время уходит. — И пускай! — воскликнула Катрин, целуя его щёки. — Пускай себе все ждут сколько угодно, мне всё равно. Я просто женщина и сейчас я хочу любви! Вы ведь любите меня, Тристан, я давно знаю. — Опомнитесь! — прорычал Тристан л’Эрмит. Его руки скользнули по её извивающемуся стану. Прево боролся с самим собой, вынужденный выбирать между чувствами и долгом, между жаждой воплотить наяву самые сладостные ночные грёзы и верностью товарищу по оружию. — Я устала от одиночества, — продолжала женщина, по-кошачьи ластясь к нему. — Хочу, чтобы жили для меня, со мной. Зачем мне нужен мужчина, которым движет лишь жажда крови и убийств? — Зачем?! Затем, что он ваш муж и отец ваших детей! А я такой же, как и он, Катрин. Ещё хуже, чем он! Я люблю вас, это правда, но куда больше меня прельщают ратные подвиги и безграничная власть. Я никогда не заменю вам Арно, со мной вам не видать счастья. Прево говорил совершеннейшую правду. Он принадлежал к той же породе мужчин, что и Арно де Монсальви. Так же, как и твердолобый овернский дворянин, фламандец упивался сражениями, так же был отважен, упрям, силён и жесток до кровожадности. От Арно его отличали хитрость и рассудительность, позволяющая не лезть на рожон, а также отсутствие истинно дворянского тщеславия. — Я не знатная дама, — отвечала Катрин, упорно продвигаясь к намеченной цели, — я дочь золотых дел мастера с моста Менял. И ты, Тристан, человек простой. Так почему же нам не любить друг друга? О, помоги мне забыть моего господина! Она запрокинула голову, её губы призывно приоткрылись, она льнула к мужчине, по-прежнему не разжимая кольца рук, преодолевая его последнюю волю к сопротивлению. Тристан дрожал, на лбу его выступили капли пота, сердце гулко билось. Бессильный долее противиться искушению, понимая, что должен оттолкнуть женщину, освободиться от её объятий, пока ещё не поздно и не свершилось то, о чём впоследствии пожалеют и он, и она, прево подхватил Катрин в охапку и отнёс на кровать. — Чёрт меня возьми… Чёрт… меня… совсем возьми… — торопливо выдыхал фламандец, дрожащими пальцами стягивая платье с её плеч. — Владей мною… — вторила женщина, одержавшая победу над мужчиной, подчиняясь его желанию. — Я вся твоя! Объятые страстью, они не слышали шагов мадам Ренодо за дверью. Хозяйка гостиницы, как было велено, пришла сообщить господину прево о том, что в зале внизу собрались овернские рыцари и ждут, но, уловив возню и стоны в комнате, настороженно замерла у порога. Трактирщица поняла, что сейчас не самый лучший момент, чтобы исполнять наказ Тристана л’Эрмита и удалилась, стараясь ступать как можно тише. Выждав достаточный по её мнению срок, она вернулась и деликатно поскреблась в дверь. — Что там? — донёсся приглушённый голос застигнутого врасплох прево. — Господа рыцари собрались и ждут внизу! — проскрипела мадам Ренодо. — Дайте им вашего лучшего вина и попросите подождать ещё минуту! — крикнул Тристан. — Мадам потеряла сознание. Я привожу её в чувство! — Вам не нужна помощь? — Нет, справлюсь сам. Понимающе улыбнувшись, будто бы не слыша смеха якобы лишившейся сознания дамы, трактирщица спустилась к гостям, посчитав излишним сообщать господину прево о том, что овернцы угощаются вином уже четверть часа кряду. — Ничего, — подумала она, — подождут и ещё. Тем временем Тристан, исполняя роль камеристки, ловко приводил в порядок и себя, и мадам де Монсальви. Влажным полотенцем он обтёр лицо и шею женщины, зашнуровал платье, расправил смятый подол, поправил растрёпанные косы, прикрыл их энненом, распустив по плечам вуаль. — Вы прекрасно справляетесь сами! — улыбнулась довольная Катрин. Щёки её полыхали, глаза блестели от наслаждения. Тристан, вздёрнув губу, сердито встряхнул её за плечи, прогоняя остатки дурмана. Отстранившись, он придирчиво осмотрел женщину и, убедившись в отсутствии следов, напоминавших о только что произошедшем между ними, объявил: — Ну вот, теперь вас можно представить! После того, как месть свершилась, удовлетворение от близости прошло, а хмель повыветрился, Катрин почувствовала себя неловко. — Я должна сказать вам… — произнесла она, глядя в пол. — Мне очень стыдно. Я совершенно потеряла голову от вина и гнева, и сожалею о том, что случилось. Боюсь представить, что вы обо мне думаете… Тристан прервал её речи, приложив палец к губам. — У вас нет никаких причин стыдиться, — проговорил прево, с несвойственным ему смущением отводя взор. — Это я повёл себя неподобающим образом, воспользовавшись вашим состоянием, и должен просить прощения за свою несдержанность. Вы сказали великую правду: я действительно вас люблю, со времён Амбуаза. Теперь… Надо это забыть! Ничего не произошло! Мы друзья, как и прежде. Идёмте же, иначе мы рискуем вызвать подозрения. Рено де Рокморель и другие заждались. Катрин согласилась: действительно, лучше позабыть. Пусть свидетелями их безумия останутся лишь безмолвные стены этой комнаты с полинявшей обивкой. Больше никому знать не надо. Счастье, что она не лишится расположения Тристана, чью дружбу так высоко ценит. Силы, необходимые для продолжения борьбы, вернулись к ней. Решительно вздёрнув подбородок, бросив последний взгляд на смятую постель, Катрин вышла вслед за фламандцем.