Bella, ciao

В окно спальни, выходившего внутрь сада, будто бы тихо постучали. Кьяра и синьора Варгас, вскинув головы, переглянулись. - Ветка, может быть? – с сомнением спросила старушка. Последнее время стало больше патрулей, и она не чаяла в ближайшее время увидеть сына – опасно. - Я проверю, - решительно сказала Кьяра, поднимаясь. Она тоже не была уверена, что Феличиано сунется сейчас в город, но, в отличие от его матери, надеялась, что он придет. Поэтому и зачастила с вечерними визитами, с наступлением комендантского часа превращающимися в ночевки. Соседи – они оказались не такими уж и дрянными, как выяснилось; по крайней мере, какая-то их часть – громко одобряли ее заботу об «одинокой старушке». И тихо передавали вместе с «кое-чем для бедной больной синьоры Варгас, Кьяра, будь добра, отнеси» лекарства и кое-какие припасы для партизан. Это добро, собранное для храбрецов в Моденских горах, ждало своего часа в доме синьоры Варгас, надежно запрятанное в подпол. Кьяра, идя в спальню, как раз прошла по закрытым ковром заветным половицам. Те едва слышно скрипнули под ее ногами. За окном клубился густой мрак – лишь смутно различались трепещущие на теплом южном ветру ветви растущего рядом гибискуса. Кьяра, отворив окно, оперлась на подоконник и осторожно выглянула. - Ciao, bella! – вынырнув из-за зелени и оказываясь буквально лицом к лицу с ней, негромко, но отчетливо поздоровался Феличиано. - Чино!.. – едва сдержав вскрик, возмущенно выпалила Кьяра на грани между громким шепотом и писком. – Ты с ума сошел? Крукко повсюду! - У нас раненый, - мгновенно посерьезнев, сообщил Феличиано. – Открой заднюю дверь. Они, Феличиано с товарищем, ввели, почти внесли его в дом – бледного как смерть, со слипшимися от лихорадочного пота волосами, цвет которых был почти неразличим от пыли. В нем только и было живого, что не по-мужски крупные, пронзительно зеленые глаза, полные боли, и вымученная улыбка: «Простите, синьорина… Пачкаю…» Кьяра отвела глаза: этот человек явно не нуждался в жалости, а она испытала именно ее. Особенно сильно стало это чувство, когда его укладывали в чулане – единственном месте в доме, где можно было спрятать чужого человека хотя бы от глаз соседей. Глухая тесная комнатушка, где нельзя полностью вытянуть ног. Крохотное оконце под самым потолком, едва ли даже в полдень дающее достаточно света, чтобы разогнать мрак. Лежи тут, будто тебя проглотило чудовище, и деревянные ребра стеллажей вот-вот сократятся, словно стенки чудовищного желудка, чтобы переломать тебя, перетереть, поглотить окончательно… Раненый сказал «спасибо». Кьяра с тоской подумала, что в скором времени ему нужно будет сменить повязку. Она ведь не сможет свалить это на плечи синьоры Варгас. Старушка будет сама не своя после ухода Чино, лучше не трогать ее. Феличиано, подойдя, качнулся в ее сторону, шепнул у самого уха: - Это Антонио. Кьяра кивнула. Чино, взглянув на устало дышащего раненого, так же тихо добавил: - Он вел беженцев, но они попали в засаду. Пьетро подлатал его, как мог, но… Его товарищ, в неверном свете лампы похожий профилем на древнеримскую статую, закончил проверять рану и пульс и обронил, поднимаясь: - Все. - Все! – будто опомнился Феличиано и, глянув на нее извиняющимся взглядом, поспешил напоследок к матери, торопливо собиравшей ему корзинку. - Сеньо, - вдруг как-то по-испански позвал Кьяру Антонио, - в-воды… - Сейчас, - пообещала Кьяра. Она шла с кувшином прохладной воды – чтобы раненому хватило на всю ночь – когда Феличиано с Пьетро уходили. Синьора Варгас запирала за ними дверь, украдкой вытирая глаза. Кьяра с досадой подумала, что не успела даже попрощаться с Чино. Но не винить же в этом раненого? - Вот, - буркнула она, присев рядом на колени и поднося к губам Антонио прихваченную с собой чашку. Помолчала. – Вы испанец? - Да, - выдохнул он. - А как оказались в Модене? – она не знала, зачем спрашивает. Наверное, потому, что молчать было неловко. - Я давно покинул родные места, - просто ответил раненый между глотками. - Когда? – уточнила Кьяра, уже догадываясь. Антонио подтвердил ее догадку: - Франко. - О, Кьяра, - заглянула к ним со свечой в руке синьора Варгас, - Чино просил передать тебе… Кьяра на мгновение прикрыла глаза, представляя загорелое лицо Феличиано, его теплую улыбку и… - «Ciao, bella!» - произнесла старушка, но Кьяра услышала совсем другой голос. Он не забыл! Она выходит Антонио, он вернется в горы и передаст Чино в ответ: «Ciao!» Воодушевленная этой мыслью, она приходила к синьоре Варгас каждый день и подолгу просиживала рядом с Антонио – говорят ведь, что доброе слово лечит порой получше любого лекарства… Антонио – Антонио Фернандес Карьедо – оказывается, был когда-то школьным учителем. Он рассказывал ей о плаваниях средневековых моряков, не знавших, есть ли в бескрайней пучине где-то кроме вечной тьмы, русалок и опасных тварей, пожирающих корабли. О далекой неведомой Аргентине, таинственной Мексике, пестрой Венесуэле, диковинных островах. О пиратах и авантюристах со всего света, для которых некогда полный кошмаров океан стал роднее суши. Эти рассказы были столь увлекательны, что она постепенно забыла, что приходит врачевать словами, а не врачеваться. Ворча, что он тот еще сказочник, Кьяра наблюдала, как Антонио крепнет, оживает, собирается с силами, чтобы однажды вырваться из не сумевшего переварить его желудка чулана. Наблюдала с потаенной радостью и тоской – он скоро уйдет. Как Чино. Нет. Как Антонио. Добрый учитель Антонио, который стал врагом собственной родине и много лет учил только неопытных мальчишек и простых фермеров. И только одному – как не погибнуть, когда ты – враг, и на тебя идет охота. Прощально махнув Антонио рукой, она поняла, что будет скучать по нему. Но ждать, о, ждать – только Феличиано. И однажды Чино вернется, и улыбнется так, что солнце покажется тусклее, и скажет: «Ciao, bella!» Но в следующий раз пришел не Феличиано, а Антонио. По Италии триумфально шествовала весна, в воздухе пахло напряжением скорого взрыва, который сметет крукко, но лицо Тони было по-зимнему сурово. - Где Чино? – спросила вышедшая к нему Кьяра, холодея. Антонио молча покачал головой. - Нет, - выдохнула она, отчаянно оглянулась на дом синьоры Варгас, умоляюще повторила: - Нет. - Пьетро ничего не мог сделать, - глухо произнес испанец, глядя себе под ноги, - пуля задела легкое. Кьяра крепко, до зеленых кругов зажмурилась, бессильно раскрыла рот – нельзя кричать. В голове помутилось. Покачнувшись, она словно сквозь слой ваты услышала: - Он вспомнил тебя, когда… Когда умирал. - Сказал: «Кьяра… Ciao». Дальше я не разобрал. Bella. - Кьяра… - Антонио осекся, не решаясь больше ничего говорить. Кьяра поняла, что задыхается. Ее сейчас разорвут осознание и отрицание, которое никуда не делось. Феличиано. Ее Чино больше нет. Она никогда его не дождется. А сердце – оно продолжает ждать, оно… Первые слезинки дались почти с резью в глазах, горячие и невыносимо медленные. Ей хотелось рвать и метать, рычать, бить Антонио наотмашь за то, что он негодяй, мерзавец, сволочь, он не спас Чино, хотя тот спас его, и после этого посмел прийти и сказать, что у Феличиано не было ни одного шанса! Она рыдала, уткнувшись Антонио в грудь, и со стыдом думала, что может выдать его своими завываниями. А он так рисковал, чтобы прийти и сказать ей… «Ciao, bella!» Как когда-то давно, в пахнущем фруктами теплом сентябре: «Bella, ciao! Bella, ciao!»