Greetings from New York

Это неправильно. Это все чертовски неправильно. Не вовремя. Не кстати. Называйте как хотите. Джон Мур и так уже все для себя решил. Каждый вечер, засыпая под теплыми одеялами, которые так старательно крахмалит его бабушка, не поручая заботу о любимом внуке никому другому, он размышлял о том, что все могло повернутся иначе, не согласись он сделать зарисовку для Ласло в тот злополучный вечер. Какие черти понесли его на тот мост? Что им двигало, когда он, сидя около расчлененного трупа и едва сдерживая рвотные порывы, с безмятежным лицом скрупулезно вырисовывал каждый порез? Ради чего все это? Или, лучше сказать, ради кого? Ласло Крайцлер не заслуживает таких жертв. И никогда не заслужит, потому что в жизни не сможет поумерить в себе чрезмерную гордыню и эгоцентризм. Он, — казалось порой Джону, когда друг особенно выводил его из себя своим форсом и игрой на публику, — предстает в собственных глазах, как пастух над отарой скудоумных овец. Он может открыть ворота, выпустить животных на чистый луг, но все равно будет контролировать каждый их шаг. Таким видел себя Ласло Крайцлер, Джон не сомневался. Еще Джон не сомневался, что сам есть одной из тех овечек, которой удобно помыкать: дай только одно сочное яблочко вместо сухой травы, и он самозабвенно кинется жертвовать своей жизнью, лишь бы угодить хозяину. Таким представлялся Джон Мур себе. Была в их своеобразной отаре даже черная овечка — та самая Сара Ховард. К ней все относились с интересом и осторожностью одновременно. Вот так сидел и представлял себе их команду по спасению Нью-Йорка Джон. Проблема была его только в том, что он был человеком мысли, которые хорошо думались только внутри его головы, а вне её они превращались в какие-то безобразные предложения, не способные выразить и капли того, что он хотел передать. Поэтому он предпочитал слушать, а в ближайшем окружении был выбор: либо слушать взяточников из отдела полиции, либо Ласло Крайцлера. Для Мура выбор был очевиден. Именно поэтому он сейчас сидел в гостиной дома алиениста, наслаждаясь вкусом травяного чая в дальнем углу комнаты. Было почти что темно; единственными источниками света были камин да свеча на столе. Но большего Джону для тихого одиночества и не нужно было. Только что мимо прошла Мэри; Джон попросил её посидеть с ним, но она, смущенно улыбнувшись, кивнула в сторону лестницы — видимо, уже идет спать. Джон пожелал ей спокойной ночи и погрузился обратно в свои размышления. Он пришел к Ласло час или два назад, но так и не решился к нему подняться. Да и не знал, о чем, собственно, говорить. Ему просто хотелось быть здесь, в этом ухоженном доме со старомодной мебелью и такими же жильцами, потому что здесь было уютнее, чем в гостиной его чопорной бабушки. В гостиной Ласло все было до боли знакомое, какое-то домашнее тепло царило в воздухе, проникало в каждую клеточку тела, размаривало и заставляло остаться подольше. Джон допил очередную чашку чаю и заметил, что чайник, перед тем принесенный Мэри, уже опустел — на дне осталась лишь одна заварка. Мур хотел уже было уйти, но вдруг поймал себя на мысли: «Я что, ради чая сюда пришел?» и сел обратно в кресло. Свечка уже доживала последние минуты, да и в камине огонь не обещал просуществовать без своей маленькой сестрицы хоть секунду дольше. Джона начало слегка морозить. «Нужно пройтись» — решил он и вальяжно, но все же не теряя былую осторожность, вышел из комнаты и направился вперед по коридору. Остановился только у порога комнаты Ласло. Свет горел и тень под дверью давала ясно понять, что хозяину не спится. Джон постучал прежде, чем успел что-нибудь обдумать. Тень за дверью остановилась; Джон не мог видеть сквозь дерево, но был уверен, что Крайцлер насторожился, поправил манжеты и сейчас с напускной уверенностью откроет дверь, уберет это чертово препятствие. И вправду, за несколько мгновений дверь открылась и Ласло, не говоря ни слова, впустил Джона к себе. В его комнате было не намного теплее, но Джон уже заприметил мягкое кресло, где лежал шерстяной плед. Вообще комната казалось довольно уютной и даже немного неряшливой, что удивительно для такого сноба, как Крайцлер.  — Я уж было начал думать, что ты не зайдешь, — сказал доктор и только по движении его усов было понятно, что он улыбнулся.  — Если бы я знал, что ты ждешь, пришел бы раньше. И вот опять. Опять Джон смиренно отдает своему пастуху кнут и весело бежит, чтобы присоединится к серой массе пустоголового стада. И не сказать, что ему так уж не нравится это чувство.  — Ты пришел с какими-то новостями? — перешел на формальности алиенист. Как же Джон не любит такой подчеркнуто вежливый тон по отношению к себе.  — Разве что сообщить тебе, что мы ни на шаг ни продвинулись в нашем расследовании. Ни Сара, ни Айзексы, ни я.  — Это, однозначно, стоящая моего внимания информация, — опять улыбнулся Ласло. Видимо, у него сегодня хорошее настроение. Грех бы было этим не воспользоваться.  — А ты чем занимаешься?  — А я не забываю, что хоть по крышам наших домов и летает серийный убийца, жизнь не стоит на месте, — очередная усмешка. Не пьян ли он? Джон решил, что нужно подвинутся ближе и понюхать. Но тут же выбросил эту идею из головы — если у кого и проблемы с чистым рассудком, то только у него самого. — У меня тут пара дел. Ничего важного, нужно только мое разовое вмешательство.  — Люди нуждаются в тебе.  — Только половина. Другая готова закидать меня яйцами из-за того, что, по их мнению, создаю проблемы с воздуха и отмываю у честных граждан деньги. Постой, ты ведь тоже так считаешь? — уловив на лице Джона точное отражение собственной улыбки, спросил Крайцлер. В шутку, естественно. Двое мужчин засмеялись. Ласло выглядел счастливым. По крайней мере внешне. Он все не переставал шутить и язвить и, будь Джон хоть немного глубже в своих помыслах, понял бы, что все это лишь театральная маска перед лицом страха и растерянности. Но Муру было не до таких размышлений: он был на седьмом небе, потому что хоть один раз его лучший друг позволил себе обойтись без избытка заумных терминов и длинных логических цепочек. Он был, как обычный человек. Ласло Крайцлер, как оказалось, может быть обычным человеком. Но Мур решил ему этого не говорить, потому что ему вряд ли понравится такое определение — где это видано, чтобы пастух вставал на четвереньки и хотел смешаться с отарой?  — Ты сегодня чрезвычайно возбужденный, тебе так не кажется? — наконец спросил Джон, отдышавшись после очередной шутки. Ласло ответил не сразу; он немного постоял у окна, затем устремил взгляд куда-то на сервант, но не потому, что что-то там увидел, нет, ему просто надо было на чем-то сосредоточиться.  — И у тебя есть догадки, почему? — в этот раз за вопросом последовала не простодушная улыбка, а ироничная ухмылка.  — Ума не приложу. Если бы знал, наверное, принял бы твое состояние за должное. Ласло еще немного помолчал, а потом, умостившись в вышеупомянутом кресле и пригласив своего гостя присесть рядом на софе, начал свой длинный монолог.  — Много ли ты, мой дорогой друг, знаешь о попугаях? Даже не так: о зрении попугаев? — внезапно спросил и, дождавшись, пока на лице Джона Мура непонимание происходящего проясниться во всей красе, продолжил: — Попугаи не могут видеть прямо. То есть, если ты положишь перед попугаем еду, он её просто не увидит. Его глаза, расположены по бокам, будут видеть все происходящее вокруг, но главное — еду, он не увидит. Так вот знаешь, Джон, мне кажется, что мы с вами — да, да, ты, я, мисс Говард, Айзексы — все мы просто стая попугаев. На Джона Мура эти слова произвели странное впечатление. Он немного подумал, а потом выдал лучшее, что пришло в голову, дабы смягчить обстановку:  — И Вас, мой дорогой доктор, так возбудили попугаи?  — Почему ты обращаешься ко мне на «Вы»? — проигнорировав шутку, спросил алиенист. У него неизлечимая склонность придираться к мелочам.  — Это… Это как-то несознательно получилось. Я очень тебя уважаю, ты же знаешь.  — Правда? — изумился тот, будто это для него было каким-то открытием. «Ну вот, опять начинает набивать себе цену» — подумалось Джону. Он не знал, как ответить, чтобы его слова не теряли такта и немного сбили спесь с этого неисправимого самовлюбленного эгоиста.  — Не всегда, но в большей мере да. Я тебя, Ласло, действительно уважаю. Детям, конечно, в пример ставить не буду, но все же кое-чему поучится у тебя можно.  — Что значит «не всегда»? — возмутился Крайцлер, будто мысль о том, что кто-то может его не любить или сомневаться в его способностях не укладывалась в его голове и казалась абсурднее идеи с попугаями. И тут же, чтобы самому не разделять боль от мелкого укола, спровоцированного словами Мура, доктор добавил: — А чтобы детям ставить кого-нибудь в пример, нужно этих детей для начала иметь.  — Вот именно в такие моменты мое уважение к тебе разбивается на мелкие частички, которые тонут на дне Ист-Ривер. Прости, Ласло, но иногда ты бываешь невыносим.  — Прощу, если объяснишь доходчивее.  — Ты ведешь себя порой, как маленький злопамятный ребенок, которому сделали больно и который на обиду отвечает обидой. А еще порой ты бываешь жутким социопатом, который ради собственной цели готов идти по головам. А когда ты видишь, что людям очень весело или что они счастливы, ты сделаешь все, что в твоих силах, лишь бы стереть улыбку с их лиц, если сам не можешь или не хочешь смеяться. Ты считаешь себя богом среди нас, смертных, и думаешь, что делаешь нам честь, снисходя до нас и удостаивая нас своим вниманием. Ты заставляешь нас плясать под твою дудку. Ты ломаешь каждую новую игрушку, которая попадает тебе в руки, чтобы потом слепить из нее то, что хочется тебе. Вот каким ты временами бываешь, Ласло. Но несмотря на это, я… Джон Мур утих и отошел к окну. Во время своей гневной тирады он давно подорвался с дивана и активно жестикулировал, говоря на повышенных тонах, но доктор оставался таким же непосредственно спокойным, как и прежде. Кажется, у Ласло Крайцлера еще было сердце, если он не заставил Джона договорить незаконченную фразу. Вместо этого он подошел к нему сзади и, положив руку на плечо другу, тихо сказал:  — За это я и ценю Вас, мистер Мур. И уважаю. И поверьте, если у меня когда-нибудь, не приведи Господь, появятся дети, Вы будете единственным человеком, кому будет разрешено влиять на них. Мур повернулся, оказавшись вдруг ближе, чем ожидал, и с чувством посмотрел в глаза Крайцлера. Они были слегка прищурены, как и всегда, когда он размышлял или ожидал чего-нибудь.  — И что же я должен делать, Ласло? Как мне сейчас поступить?  — Просто не будь попугаем. Джону было не до глупых издевательств и метафор, поэтому он сделал то, что было вполне ожидаемо и логично — потянулся к другу и поцеловал его. Слегка он коснулся краешка его губ и однозначно решил, что если так и дальше будет продолжаться, Ласло стоит побриться. Он целовал доктора недолго, но с такой нежностью, которой не удостаивалась ни единая из его предыдущих пассий. А затем, не дождавшись ответа, отпрянул и как-то стушевался.  — И разве тебе не противно целовать и вообще касаться такого человека, как я? Судя с того, как ты меня описал, я едва ли не дьявол в человеческом обличье.  — Тебе хочется закатить очередную сцену?  — Нет. Не сейчас, — помахал головой, сказал Ласло, случайно наткнувшись взглядом на губы Мура. — Но мы еще вернемся к этому. Затем Крайцлер сам поцеловал Джона, причем так, как ему самому того хотелось: слегка сжимая его волосы на затылке здоровой рукой, а другой придерживая мужчину за спину. Сам же Мур не знал, куда деть руки и в конце концов оперся на подоконник, потому что ноги начали подозрительно подкашиваться. Этот поцелуй был немного хаотичным, потому что Муру казалось мало и он пытался перебрать инициативу в свои руки, чего ему Ласло никогда бы не позволил.  — Вам стоит остаться на ночь, мистер Мур. Такому приличному человеку, как Вы, не к лицу слоняться темными улицами в одиночку.  — Я, пожалуй, приму Ваше предложение.  — Тогда я разбужу Мэри, чтобы она выделила Вам комнату?  — Зачем же отрывать милую девушку от сна? Она и так за день очень устала. Я мог бы остаться здесь, если Вы не против потесниться.  — Только потому, что я очень дорожу Вами. И да, мистер Мур, не берите себе это в привычку, — притягивая Джона к себе, добавил Ласло.  — Как можно так бессовестно пользоваться Вашей добротой, — деланно возмутился Мур, отвечая на все нежные касания еще более нежными, на все аккуратные поцелуи — настойчивыми, а еще издавая тихие вздохи, не позволяя им превратиться в стоны. В ту ночь он не вернулся домой. И в следующую тоже не ночевал там. Бабушка уже было побаивалась, что внук убивает свои деньги и репутацию по борделях, но вовремя подоспевший доктор Крайцлер успел предотвратить её истерику, объяснив, что все это время Джон был с ним. Бабушку отпустило. Вскоре ей придется смириться с тем, что её единственный и так пылко любимый внук и вовсе решил съехать. Куда? Итак понятно: к этому своему алиенисту, чтобы помогать с расследованиями. И не только.