Блюдо, которое не пробовал ни один человек

Элли был всего лишь человеком. Человеком, слабым существом, редкие из которых доживали до сорока, неспособным сопротивляться обычному вампирскому феромону — да, таким был Элли для других. Беспомощным. Наивным. Недостаточно красивым, чтобы быть хьюманартом самого Фейна Оверлорда. Никто не замечал того, насколько глубоки и невероятно красивы были светло-карие глаза Элли. Никто понятия не имел, как прекрасен был его мягкий голос. Никто и не догадывался, насколько умен и образован он был, с какой искренностью он строил каждую свою фразу, говоря с Фейном. Ни одна живая душа не могла знать, как сильно Фейн любил его. Его, человека до кончиков волос, быстро взрослеющего, неспособного в одиночку управиться со своим одногодкой-вампиром, почти непримечательного во внешности, но такого честного и настоящего, что Фейн устоять не мог никак. Весь их мир, построенный на крови и плоти человечества, был пропитан ложью, иллюзиями; мать Сэля и прочих его детей тоже не любила ни их, ни самого Фейна. Даже женился Фейн по контракту — как почти все вампиры кроме тех безродных, до кого совсем никому не было дела. Воздух в каждом городе был наполнен лестью и предательствами, конкуренцией, желанием доминировать — в этом мире Фейн просто не мог найти того, кто мыслил бы как он, кто понимал бы его. Фейн искал — и ни один куратор не смог предложить ему кого-то большего, чем просто красивую куклу, умеющую соблазнительно раздвигать ноги. Среди всех вампиров, думающих о том, как перегрызть друг другу глотки; среди всех хьюманартов, молящихся на хозяев, чтобы они их поскорее отымели; среди всех людей, умирающих в тридцать на ферме в собственной грязи и невежестве, среди всех них Фейн нашел Элли, единственного, прекрасного и неповторимого. По правде сказать, Фейн не был достоин такого человека, как Элли — и никогда не смог бы стать достойным. Фейну хотелось целовать его, Фейну хотелось обнимать его, Фейну хотелось сделать его счастливым. Но Элли, чистый душою Элли бы его не понял. Он бы решил, что Фейн просто им пользуется, как иные вампиры пользуют хьюманартов; он бы отторг его, пусть и не сказал бы. Фейн был для Элли странным другом, который мог прервать его жизнь в любой момент, но которому Элли доверял безоговорочно — и Фейн просто не мог потерять его доверие. — Ты не спишь? — Нет. Все-таки природа берет свое, — мило улыбнулся Элли, прижимая к груди очередную дорогую книгу в бархатном переплете. — Хотел бы я вовсе спать всю ночь, но... «Но». Даже спать ночью, как было заложено в людях природой, Элли не мог — из-за таких, как Фейн, из-за вампиров, которые хотели пить его кровь, пожирать его плоть и насмехаться, издеваться, изощряться. — Я... — осекся Элли. — Я взял книгу, которую вы купили на прошлой неделе. Вы... Не против? — Нет, — выдохнул Фейн, — она... Действительно хороша. Я надеюсь, она тебе понравится. — Я смогу обсудить ее с вами? — послышался в голосе Элли плохо скрываемый восторг, и Фейн печально улыбнулся. — Конечно. — Знаете, я только начал читать, но... Что такое шоколад? — Прости? — переспросил Фейн, подходя к Элли ближе, и тот отнял книгу от груди, раскрывая на той странице, что заложил пальцем. — Вот. Шоколад, — прочитал он слово, значения которого не знал. Фейн сам посмотрел — и прочел по слогам: «Шо-ко-лад». «Ее глаза были цвета, как шоколад», — писал неизвестный автор. Точно, это был довольно старый текст — еще тех времен, когда вампиры еще не властвовали на земле. Лишь книги напоминали о тех временах, ведь больше ничего не осталось — память людей стерлась подчистую, оставляя в голове только страх и подчинение. В душах всех, кроме Элли, который сейчас с задором и без страха смотрел на Фейна Оверлорда, одного из самых могущественных вампиров Центра и всей страны. Смотрел сам, без принуждения — и действительно хотел быть рядом. — Я встречал это слово. Это такое человеческое блюдо, — наконец, вспомнил Фейн и коснулся своего подбородка, склоняясь над книгой, а на самом деле — чтобы вдохнуть неповторимый аромат Элли. Нежный, еле уловимый, как запах дождя. — Оно красивое? — Я думаю, скорее, вкусное, — тихо ответил Фейн. — Его давно не пробовал ни один человек. — Но значит ли это, что героиня красива или, наоборот, уродлива? — не унялся Элли, почти прижимаясь к груди Фейна, смотря ему в глаза. Фейн не отвел взгляд. — Наверное... Красива. Я думаю, что ее глаза похожи на твои, Элли, — произнес он, поднимая руку, и осторожно коснулся ладонью щеки Элли. Тот вздрогнул; щеки его не покрыл румянец, он лишь закрыл глаза и прижался сам к ладоням Фейна, заставив того дрогнуть. Элли был таким горячим по сравнению с ним, вампиром, которому были по душе холодные зимы и темные ночи. Все люди такими были, словно их кровь была не только пищей, но и напоминанием всем подобным Фейну: однажды люди сожгут их своими телами, своей страстью и своим гневом. Сожгут заживо, и ничто не дрогнет в их сердцах — потому что вампиры не сделали ничего, чтобы заслужить любовь человечества. Фейн сам понимал, что мыслил двойными стандартами, однако же судьбы иных людей не интересовали его. В его голове был Элли и только Элли и никого больше — и все, что Фейн мог дать Элли, он был готов вручить ему, даже стоя на коленях. Элли достаточно умен, чтобы поднять восстание и повести над собой. И Фейн надеялся, что, если это все-таки произойдет, ему будет место подле Элли, пусть Фейн и совсем этого не заслуживал. — Да, Элли, — сказал он увереннее, — цвет шоколада — это цвет тепла, мягко-коричневый, прекрасный, совсем как твои глаза. Глаза цвета шоколада. Элли разомкнул губы и проронил: «Спасибо», а потом свободно, расслабленно, будто вся его жизнь не была полна страданий и лишений, поцеловал Фейна в ледяное запястье. Накрыл его пальцы своими, прижал ладонь Фейна к себе и с придыханием произнес уже громче: — Спасибо, господин. Фейн просто не смог отнять руку. Ему хотелось позорно сбежать, лишь бы не мучить себя этим нежным прикосновением — а еще хотелось остаться и оставить подле себя Элли. Обнимать, говорить ему, сколь важен он для Фейна, и ловить его дыхание — делать то, что Фейну никогда не хотелось творить с матерью своих детей. Фейн даже будучи совсем юным вампиром никогда не страдал так сильно — и душой, и телом, и разумом. Но он просто замер, ничего не предприняв. Не двинулся с места, не произнес ни слова — просто смотрел, как дрожали длинные ресницы Элли и как раскрывались его губы, делая слабые вдохи. Он не мог позволить себе разрушить этот прекрасный миг, и поцелуй Элли огненным цветком остался догорать на бледной коже Фейна Оверлорда.