Все, что захочу

Луи с детства знал, как он будет выглядеть. Его мягкие темные волосы будут лежать на плечах, лаская крохотными завитушками лямки джинсового комбинезона. Губы, пухлые, вечно розовые и влажные, будут складываться в самую милую улыбку, которую он когда-либо видел. А глаза - холодные, совсем ему не подходящие, будут блестеть каждый раз, как только Луи будет появляться в комнате. Он даже имя ему придумал. Филипп. Отец на вечные крики сына и его бесполезную беготню по комнатам закрывает глаза, скрываясь за очередными отчетами от поставщиков. А мама лишь загадочно улыбается, когда Луи со сбитыми в кровь коленками в очередной раз рассказывает ей сквозь слезы, как будет защищать своего младшего братика. И вот, желание юного мальчишки исполняется. Ранней весной перед его глазами предстает маленькое лицо с холодными внимательными глазами, которые с неподдельным интересом изучают новую обстановку. Луи доволен. Ведь он всегда получает то, что хочет. Луи все так же разбивает коленки, а Филипп с восторгом смотрит на старшего брата, когда тот впервые берет его с собой в свой домик на дереве. Они проводят там почти все лето, за исключением тех моментов, когда малыша держат дома с ангиной или сам парень гуляет уже со своей, взрослой компанией. Филипп постоянно приползает к нему ночью, доверчиво жмется, обхватывая маленькими пухлыми ладошками фигуру брата, заливает его футболку с Халком слезами. Потому что опять гроза, а Фил ничего, кроме нее, не боится. Он вообще храбрый. А для таких вот случаев у него всегда есть Луи. Мальчишка визжит и подпрыгивает на месте, когда брат отдает ему свой велосипед. И терпит боль от всех своих ссадин после первой же поездки. Даже слезинки не роняет. Лишь молча скрещивает ноги у Луи на животе, держится за его шею, пока старший несет его домой, рассказывая интересные истории. Филиппу почти десять, у него слишком мало друзей. Но есть старший брат, который заменяет ему целую вселенную. А большего и не надо. Филиппу шестнадцать, и он наконец-то начинает видеть мир по-другому. Семья трещит по швам, но об этом никто не говорит за завтраком. У матери такие синяки под глазами, что не помогает даже дорогостоящая косметика. Но она все равно улыбается через силу, отводя взгляд, когда отец беззастенчиво оглядывает новую служанку в обтягивающей форме. В школе у него друзей больше не стало, даже старые отвернулись, но Филипп уделяет этому внимания ровно столько же, сколько проплывшему в небе облаку. Он прилежно учится, стараясь оправдать ожидания, хотя никто от него этого уже не ждет. Все надежды направлены на старшего брата. Филипп и его теперь видит в другом свете. Дорогой, милый сердцу Луи оказался эгоистом, каких поискать. Он смотрит на младшего брата с немым укором и снисхождением, как на больного. И совсем редко, как раньше: обдает своим теплом, окружает невидимой заботой. Сначала Филипп верил, даже грелся в этих лучах его личного солнца. Потом перестал. Надоело. Пресмыкаться перед старшим братом, вечно быть в его тени и заверять всех, что доволен таким раскладом. Быть марионеткой Луи в его собственной игре уже не хочется. Есть желание вести свою. Филиппу шестнадцать, и сегодня они отмечают. Отец хвастается младшим сыном, показывая огромное количество его дипломов, пророча ему блестящее будущее в тени брата. Разговор резко переходит на Луи, и сам Филипп может выдохнуть. Компания, состоящая из незнакомых ему толстосумов, угнетает. Он заводит пару непринужденных бесед, бизнесмены хвалят его острый ум, некоторые оставляют пару визиток в кармане пиджака. Его ненастоящая подружка, милая сердцу Генриетта, вьется вокруг Луи, который глаз не сводит с Марии Терезии. Именно эта горделивая испанка поможет ему пробиться в будущем. Но пока они все только выжидают чего-то, и вскоре Филиппу надоедает на это смотреть. Лестница на второй этаж слишком длинная. Он делает первый за этот вечер глоток виски, кривится, но пить не перестает. Чужая рука хватает его за плечо, разворачивая, прижимает к стене. Филипп дергается, выдыхает резко. Бутылка падает на ступеньки, разбивается с треском. Содержимое затекает под ноги, но он на это не реагирует. - Празднуешь, брат? Глаза у Луи лазурные, такие же, как у него самого. Только смотрят по-другому: хитро, с намеком; немного с теплотой, которой в последнее время стало катастрофически не хватать. Филипп впитывает это внимание, словно губка, проигрывая по всем фронтам. Но все еще пытается держать лицо. Сжимает ладонь брата своей, скидывает с плеча резко, почти зло, на что Луи только хмыкает, обхватывая его "девчачье просто" запястье. - Запрещаешь? - Присоединяюсь. Улыбка старшего брата больше на оскал гиены смахивает. Он воровато оглядывается, что вызывает у Филиппа желание по-детски рассмеяться. Но, вместо мягкого перелива звуков из собственного горла, слышит лишь вжиканье собачки на брюках. Смотрит возмущенно, давится воздухом, когда Луи, черт возьми, его родной брат, плавным движением просовывает ладонь за кромку боксеров, горячими пальцами ведет вдоль бедра, съезжает, аккуратно, но уверенно сжимая чужой член. Он прижимается, Филипп кожей ощущает его широкую улыбку, которая разъезжается по плечу. Влажный язык обводит ушную раковину, касаясь вьющихся волос, в которых путается братская ладонь. Лу довольно хмыкает, стоит только Филиппу прижаться к нему ближе, обхватить плечи, откинув на стену голову, закусив губу в попытке прекратить реакцию молодого тела. - Какого черта ты творишь, Лу? - шепчет младший, и чувствует губы, двигающие рядом с его собственными. - Все, что захочу. Филипп скулит, бедрами плавно толкаясь вперед, и Луи постепенно крышу сносит от осознания того, что не оттолкнул, так же сгорает от желания раствориться полностью, приклеиться навечно, чтобы не отнял никто. Руки с плеч постепенно переходят на шею. Филипп прижимается к его губам, раздвигая их языком, стонет в горло, закидывает ногу на чужое бедро. Движения учащаются. Филипп дышит тяжело, затем вскрикивает и расслабляется, подрагивая от перенесенного оргазма. Луи восторженно смотрит, как в его глазах вспыхивают сотни фейерверков, и не может отказать себе в удовольствии прижаться губами к покрасневшей скуле, оставляя влажный след. - Чертов эгоист. - Но ты меня любишь,- хрипит Луи, быстро отстраняясь, и спускается вниз. Теперь каждую ночь младший брат навещает старшего. Только сейчас он не слушает детские сказки. А выстанывает каждую букву его имени, насаживаясь на умелые пальцы. Покрывается потом, который стекает по бледной коже в ложбинку пупка, где минуту назад побывал язык Луи. Он ничего не обещает Филиппу, относится небрежно, нарочито холодно, компенсируя все в постели. Не дает проходу, лишает личной жизни, полностью превращая в свою игрушку. По истечении месяца они даже прекращают попытки завести разговор. Филипп молча поднимается, как только Луи перекатывается на свою сторону кровати, одевается и уходит восвояси. Чувство, что его использовали, преследует долго, но злость и обида его перекрывают. Они отдаляются друг от друга. У Луи на носу поступление в университет, он пропадает сутками с отцом, зарывшись в бумагах. Филипп оскорбил преподавателя, разбил стулом окно и послал учебу к черту. Теперь сидит дома, отстраненный на месяц. Днем он наблюдает за матерью, поглощающей антидепрессанты. Ночью сливается с молодежью на улицах, впитывая в себя новые вкусы, запахи, ощущения: гул толпы, свет уличных фонарей. Алкоголь льется рекой, парни и девушки кучами склоняются над одним столом, потребляя запрещенные вещества. Музыка играет повсюду, она исходит даже от влажных тел, трущихся друг о друга. Рев машин травмирует уши, а Филипп заливисто смеется, когда какой-то незнакомец выигрывает гонку - один раунд за другим. У него томный взгляд и хитрая улыбка. Он абсолютно отвратителен и притягателен в той же мере. Филипп знает, что связываться с ним - себе дороже. Однако этой же ночью оказывается на его кровати, сминая пальцами чужую кожу, выгибаясь на встречу поцелуям-укусам, выстанывая что-то нечленораздельное, пока любовник доводит его до экстаза. Он не ночует дома уже третью ночь. Луи собирает вещи в надежде услышать шум за стенкой, но безрезультатно. Внизу отец опять попрекает, ставит его в пример нерадивому Филиппу. И, может быть, на публике Луи согласен с каждым из этих обвинений в сторону младшего брата. Но внутри все от ярости плавится, стоит услышать хоть что-то плохое в его сторону. И дело тут не только в простой братской защите, которую он ему обещал, буквально навязывал своим присутствием. Злился на себя. За то, что не смог перебороть. За то, что сам убил в брате все хорошие чувства. За то, что чувство обладать стучит в висках так же громко, как и три, пять лет назад. Лишь бы только на него смотрел, на Луи, как на единственно важного. Даже если ненавидит, пусть только рядом будет. Ляжет под бок, как в детстве, удушит своим вниманием. Но будет целиком его маленьким Филиппом. Когда Луи кидает вещи во внедорожник отца, на пороге появляется он. Побитый, в чужой рваной одежде. Грязь на Филиппе смотрится почти так же величественно, как на самом Луи дорогие смокинги. Он ухмыляется, щурит подбитый глаз. Пальцы касаются грубо обрезанных волос. Луи машинально подлетает, вцепляется пальцами в дрожащие плечи, пачкает лицо в пыли и слезах брата, но ни на йоту не отстраняется. И только когда чувствует холодные пальцы, отталкивающие резко, грубо, приходит в чувство. - Что же ты сделал с собой, брат? - шепчет Луи. - Все, что захочу,- с ядовитой улыбкой отвечает Филипп. И в каждом что-то резко ломается. Филиппу восемнадцать. На голове вихрь темных кудряшек, блестящих на солнце. На губах счастливая улыбка. На коленях - голова Шевалье де Лоррена. Он медленно перебирает его волосы в своей изящной манере, что-то быстро отвечает, переводя взгляд на окно, а потом заливисто смеется, прижимается к чужому рту губами. Луи двадцать пять. Он маячит в стороне, пожимая руки бизнес-партнерам. Отец год назад отошел от дел, передавая бразды правления сыну. Рядом красавица Генриетта, с боем отбитая у младшего брата, который не особо горевал по этому поводу, как оказалось. Эта пустышка и Луи не очень нужна. Весь этот фарс был больше для того, чтобы обратить внимание Филиппа на себя, вернуть его домой. Он переехал в маленькую квартиру на окраине. Луи еле нашел нужный дом. Открыл ему заспанный Филипп. Замер, не зная, что делать дальше. Впустить или прогнать к черту? Целый год они делали вид, что им абсолютно наплевать друг на друга. Но на сердце скребла стая побитых псов, стоило хоть кому-то упомянуть имя брата в его присутствии. И если Филипп смог подавить в себе звенящее чувство тоски, заменив его любовью к Шевалье, то у Луи на этот счет были сотни масок и абсолютно никакого контроля. - Мне здесь не рады? - старший делает шаг первым. - Не особо,- пожимает плечами Филипп. - Но и на пороге держать я тебя не буду. Здесь тесно, но со вкусом. Филипп ведет его на кухню, ставит джезву на плиту. Спина ровная, ни одно движение нервозности не выражает. Луи улыбается. Совершенно не изменился. Все еще храбрится, делает вид, что не подыхал тут один, без него. А сам сверлит своими ледяными глазами, как будто разложить на атомы хочет. Чтобы больше не видеть никогда. Или насытиться окончательно. - Отец передал бизнес мне,- говорит Луи и поднимает взгляд. Ничего. - Тебя поздравить? - горько усмехается Филипп. - Если ты за этим здесь, то можешь уходить. Только кофе зря перевел. - Я здесь не за этим. - Тогда зачем, Луи? Скрещивает руки на груди, отводит взгляд. А сам внутри весь плавится от чрезмерного внимания старшего брата, которого все эти годы было катастрофически мало. Филипп научился жить по их законам: улыбаться фальшиво, смиренно склонять голову, даже когда отец не прав; стоять за спиной брата, в тени его триумфа, ловить на себе насмешливые взгляды. Но жизнь показала, что можно обойтись и без этого. Только вот без Луи не получалось. И вот он здесь - сидит на маленькой кухне, словно в тронном зале, смотрит на него с неподдельной радостью, впитывает каждую черточку. И что-то внутри щелкает, возвращается на свое место. Луи подходит ближе, зажимая в кольце своих рук. Выключает газ на плите, чтобы вдруг пожар не устроили. - Я пришел за тобой, брат,- Луи прижимается ближе, не оставляя шанса на отступление. - Не настолько сильно я по тебе соскучился, Луи,- выдыхает Филипп, но попыток отстраниться не предпринимает. Первый поцелуй получается каким-то смазанным. Луи подхватывает Филиппа под ягодицы, пересаживая на стол. Губы у него все такие же влажные, движение резкие, жадные. Он притягивает Луи ближе к себе, скрещивая ноги у него за спиной. Прикусывает нижнюю губу, оттягивает вниз. Руки бродят у него под футболкой, вызывая табун мурашек по всему телу. Чужой язык очерчивает линию шеи, мажет по кадыку. Филипп стонет тихо, зарываясь пальцами в чужие волосы, тянет на себя, возвращаясь к покрасневшим губам. Луи опрокидывает его на стол, дергает пряжку ремня, стягивает его штаны, наваливается сверху. Филипп просовывает руку между их телами, проворными пальцами пробираясь за кромку белья, стискивая чужое возбуждение. Луи в отместку прикусывает пульсирующую жилку на шее. След растекается на бледной коже, подобно инфекции. Он толкается в чужую руку, пытаясь дрожащими пальцами стянуть белье Филиппа, царапая кожу на молочных бедрах. И все это кажется до удивительного правильным и таким долгожданным. Филипп стонет в кулак, кусая губы до крови. С каждым толчком стол шатается сильнее. Луи переплетает их пальцы, наклоняясь ближе, касаясь губами места, где под кожей отбивает чечетку сердце. Они не отводят друг от друга взгляда, и лишь в последний момент Филипп выгибается, прикрывая глаза от нахлынувшего удовольствия. - Все еще нет,- хрипит Филипп, и улыбка никак не хочет сходить с его губ. Что же они натворили? - Не понимаю,- выдыхает Луи и морщится, когда Филипп затягивается очередной сигаретой. - Что держит тебя здесь? Что такого в этом де Лоррене, что ты не хочешь уходить? - Все просто, мой дорогой брат,- Филипп выделяет последнее слово, скользя взглядом по обнаженной фигуре на постели, и впервые за столько долгое время искренне улыбается. - Он любит меня. Шевалье ластится к мягким пальцам Филиппа, ласкающим его волосы, щеки, губы. Улыбается мягко, расслабленно, может быть, действительно влюбленно. Луи тоже губы растягивает, пряча за вежливостью ревность и пьянящий триумф. Ведь он знает, что сегодня вечером отряд полиции будет ломиться в чужую дверь. И Шевалье сдернут с его постели, увезут в участок, закроют в камере, где ему самое место. Он знает, что уже через десять минут, одевшийся в первые попавшиеся вещи, Филипп сядет в машину и рванет домой, набирая на ходу заученный номер. - Какого черта ты творишь? - шипит он в динамик, и сердце делает несколько резких мощных ударов. - Все, что захочу,- Луи улыбается. Эйфория накрывает с головой, как наркомана, добравшегося до дозы. - Я ни перед чем не остановлюсь, Филипп. Возвращайся домой. Он медленно поднимается с дивана, слыша за окном визг шин. Филипп стремительно идет к дому, чернее тучи, но ничто не испортит настроение его старшему брату. Этот безумный ублюдок, раз за разом убивающий в Филиппе все хорошее, что было когда-то между ними. Ломает его под себя, издевается, подчиняет, как бездомного щенка. И Филипп неизменно падает к его ногам. Пусть даже и вынужденно. - Завтра же ты прикажешь своим прихвостням отпустить его, ты понял? - рычит Филипп, прижимая брата к стене. Луи усмехается, властно хватает младшего за подбородок, притягивая к себе, давая понять, в чьих руках он сейчас находится. Когда-нибудь они смогут порвать этот круг, пойти своими дорогами, не обращая внимания на ту болезненную связь, что тянет друг к другу. Но это потом. А пока Луи будет наслаждаться своим наваждением, выпивая его капля за каплей. А что касается де Лоррена... Луи же не откажет в подарке своему любимому брату, правда?