Добрым словом и пистолетом

— Ты не спишь. — Не спится. — Франкенштейн говорит, что для полноценного отдыха человеку требуется как минимум восемь часов сна. Он беспокоится. — Франкенштейн вообще слишком много о нас беспокоится. В ночной тишине раздалось красноречивое, сочное хмыканье. — В самом деле. Темнота возле дома никогда не бывала глубокой: уличное освещение пронзало ее искусственным, холодным, кажущимся синтетическим сиянием, смешиваясь с молочными лучами луны, далекими, а потому весьма слабыми. Ромбовидные фонари на внешней стороне соседского особняка вносили в общую палитру синеватые отблески, делая атмосферу чуть менее современной, чуть более — сказочной, мистически загадочной. В этой совсем не черной ночи строгая, немного вычурная рубашка Рейзела белела первым снегом. Он отбросил пиджак на спинку кровати, легко, совершенно не заботясь о ткани, что была в несколько раз дороже, выполненная по особому заказу Франкенштейна, словно та вовсе не могла помяться, оставшись в рубашке. Расстегнул пару верхних пуговиц, отчего сразу утратил львиную долю королевской неприступности, заменив ее приятной, желанной близостью. Шестая уткнулась в шею, потерлась носом о гладкую кожу, сидя у Рейзела на коленях, чувствуя, как привычно вплетаются элегантные пальцы, буквально созданные примером для художников и музыкантов, в темные волосы, ласково перебирая их, посылая волны мурашек по позвоночнику вниз. В такие минуты Рейзел прикрывал глаза, наслаждаясь, размышляя о чем-то своем, из-за ресниц поблескивала то вспыхивающая, то вновь затухающая багровая глубина, вторя ровному звучанию их резонанса вокруг. А Шестая тонула, тонула в свежем, чуть сладковатом запахе весны. Не той, что была раньше: с только-только проступающими прогалинами, еще крепким льдом на озерах и снегом под деревьями. Нет, весна вступила в пору своего расцвета, и свежесть звенящего от прозрачности воздуха наполнилась первым, еще робким ароматом цветов, жужжанием проснувшихся насекомых, солнечными лучами, наконец-то по-настоящему греющими. Порой девушке казалось, что она попала в лето, но все же выбирала для определение слово «весна». Расцвет, самое начало. Этот аромат вымывал из головы дурные мысли, успокаивал душу, утяжелял веки, чего не могло сделать ни одно успокоительное на травах — сколько их перепробовала Шестая! Рубашка разглаживалась под пальцами, Шестой доставляло удовольствие играться, разгонять волны белоснежной ткани, пытаться выпрямить хотя бы малюсенький кусочек поверхности — это вгоняло ее в некое медитативное состояние. Порой она пропускала меж пальцев темные пряди, гладкие, будто шелковые, отмечая, что ее Благородный стал выглядеть лучше… живее. Кадис Этрама ди Рейзел… Кто бы мог подумать! Шестая тихонько хихикнула, покачала головой в ответ на свои мысли. Глупые, но легкие, позволяющие отдохнуть. — Почему ты не спишь? — Рейзел осторожно дернул прядки на затылке, возвращая партнера из океана фантазий. Он не спрашивал о причинах, просто, повинуясь просьбе, чувствуя, как важно это для Шестой, каждую ночь опускался в кресло в углу спальни девушки, держал Шамана на коленях, укачивая, оберегая, позволяя отдохнуть, даже если та больше не засыпала. Это было только их время, разделенное на двоих. Но никто не говорил, что Ноблесс вовсе лишен любопытства. — Видения стали чаще приходить по ночам, — отчасти Шестая была благодарна, что дар не беспокоит ее в дневное время. Нет ничего приятного в учебе с мигренью, а та всегда разыгрывалась после очередной порции разрозненных отрывков. — Это не полноценные картины, всего лишь образы, но… Попытка разобраться в мешанине утомляла разум и выматывала душу, у Шестой начинала болеть голова, а пару раз Восемнадцатая даже поставила диагнозом чрезмерную сенситивную нагрузку. Однако ничего с этим поделать было нельзя, только переждать, как мама в свое время. Чем больше Шестая погружалась в природу Шаманов, тем сильнее восхищалась матерью — перенести все это, да еще успевать заботиться о неугомонном семействе! — Утомляет, — наконец выдохнула девушка. — Просто кошмар какой-то. — Франкенштейн может сделать для тебя лекарство, — в тоне Рейзела странным, но приятным, лестным образом сочетались озабоченность и решительность. Шестая улыбнулась. — Не стоит. Все должно идти своим путем, я справлюсь. — Знаю, — пальцы девушки поймали, нежные, гладкие губы запечатлели на костяшках легкий поцелуй, затем еще один, теплое дыхание приласкало кожу, вгоняя в легкую краску. Почему-то по ночам не удавалось смущаться столь же сильно, как при свете солнца. — Как там они? Шестой не нужно было уточнять, о ком идет речь. В данный момент все самые интересные события происходили за закрытыми дверями тренировочного подвального зала. В конце концов, гости из Лукидонии умчались обратно домой. Надо сказать, Шинву до сих пор не мог прийти в себя от сокрушительного поражения, которое нанесла ему Раскрея. В отличие от Рейзела, Лорд оценила компьютерные игры по достоинству. — Восьмая ведет прицельный отстрел модифицированных образцов Союза. По крайней мере, так это называют Тао и Такео. — А твоя сестра? — Моя сестра считает, что она их не только тренирует, но и воспитывает. И согласна с мамой, что лучшие дети получаются в результате подкупа, угроз и шантажа. Особенно шантажа. Рейзел спрятал улыбку в пушистой макушке девушки. Шестая понимала его: кошка, несмотря на все слова, существенного вреда не причинит, разве что психике, но это, так сказать, естественный побочный эффект общения с нею. Однако… модификанты получат то, к чему стремились — силу, возможность стать лучше, эффективнее. Пламя предсмертной воли имеет меньше ограничений, чем модификации тела, при желании способно изменить даже физические показатели. Их прервал звонок телефона, свободной рукой Шестая потянулась к аппарату. — Прости, я тебя потревожил? — на заднем фоне слышалось щелчки клавиатуры, ровное, практически бесшумное гудение компьютеров. Пока Тао был занят тренировками, его обязанности по слежке за окрестностями взял на себя Юрий. И он знал, что подопечная не спит толком уже которую ночь, но не вмешивался, послушный ее воле. — Нет, все в порядке. Что там у тебя? — Звонил Регис. Во время патруля они с Раэлем наткнулись на парочку модифицированных оборотней и сейчас уводят их подальше от города. Площадка двадцать четыре. — Спасибо. Франкенштейну не говори, я позову Восьмую. — Мне составить тебе компанию? — Нет, будет лучше, если останешься прикрывать и следить за обстановкой. Не думаю, что клан ограничился только двумя. — Слушаюсь. Шестая медленно отключила вызов. Сила прибывших оборотней неизвестна, их совершенно точно больше двух — Юрий правильно ее понял, как всегда, поэтому не стал настаивать на собственном присутствии. Тем более, Восьмой более чем достаточно, чтобы справиться с любой неприятностью. Вдобавок, там будут Раэль, Регис и тройка модификантов. Последним необходимо обкатать новое оружие, которое Франкенштейн создал в рекордные сроки, в очередной раз подтвердив собственную гениальность, и проверить полученные навыки в реальной боевой обстановке. — Ты справишься, — улыбнулся уголками губ Рейзел, и Шестая не могла не ответить ему, потому что по связи Благородный передал настойчивое желание… просьбу… звать его в случае необходимости. — Конечно. Спасибо, — Шестая потерлась носом о великолепную скулу, прежде чем выбежать из комнаты, переодеваясь практически на ходу. Зная Восьмую, у нее не будет времени сделать это позже. За массивной дверью, в отличие от предыдущих часов, не слышалось криков, стонов и щелчков вывихнутых суставов — отдаленная, приглушенная какофония, симфония звуков боя, которой Восьмая позволяла вырваться наружу, неплотно прикрывая дверь. Не имея возможности играть по-настоящему жестко и жестоко, ломая и дробя кости, кошка отыгрывалась другими, не менее болезненными способами. Потому что в бою никто не будет поддаваться, никто не будет отпускать, чтобы противник залечил раны. Потому что пламя — это маяк для Союза, вечная причина для атак. Потому что только погружаясь в боль, балансируя на грани даже не победы или поражения, а жизни и смерти, по-настоящему понимаешь, что такое подлинное пламя, как оно ощущается в груди, в солнечном сплетении, в сосудах, разуме, дыхании… Умом мужчины понимали, что Восьмой никто не позволит убить их, однако решительный вид бывшей донны Вонголы, легкость, с которой она выворачивала им руки и ноги, не колеблясь ни единой секунды, заставляла сомневаться в подобном предположении. Если учитывать, что молодая женщина тренировала их на измор, не давая полноценного отдыха… Спали модифицированные в том же зале, принимали душ в комнатке по соседству, питались… В общем, практически полностью переселились к Шестой, новости из «большого мира» получая с «консультирующим» Ямамото. Спартанские условия… которым модификанты радовались как дети, не уставая восхищенно восклицать о том, что чувствуют прогресс, рост способностей и возможностей. — Скажи, что ты принесла хорошие новости? А то мне надоело стрелять по ним. Шестая посмотрела на прислонившуюся к стене возле двери Восьмую, по-прежнему идеальную, разве что слегка растрепанную и с расстегнутыми верхними пуговичками блузки. Сестра многозначительно поигрывала пистолетом, с него не сводили глаз лежащие на другом конце помещения избитые, израненные модификанты, мокрые от пота, едва шевелящиеся от усталости. Когда взгляд женщины устремлялся к ним, то переполнялся недовольством, а губы сжимались в узкую белую полоску, заставляя рыцарей нервно вздрагивать в ожидании очередной каверзы. При этом сестра всеми силами демонстрировала утомление от работы со столь неблагодарным материалом, однако… Шестая знала, что на самом деле означает подобный блеск желтых глаз — когда в них разливается огонь, из глубины, от самого центра, к краям, а потому не верила ни единому слову. Все это — тоже часть тренировки, психологическое выматывание. — Надоело? Тебе? Ты же вроде говорила, что Тао и Такео уже могут вызывать пламя без твоих животворящих комментариев и пинков? — Хорошо-хорошо, у меня просто устала рука, — взмахнула той самой рукой Восьмая. — А стрелять приходится — Двадцать первый ни в какую не хочет превращаться самостоятельно. Так что мы с мальчиками играем в рулетку. Какой пистолет будет сейчас: специальный или обыкновенный? Двадцать первый оскалился, зарычал на ла-асковую улыбку бывшей донны Вонголы. — Так что привело тебя в наши подземелья? Не бойся, живы останутся все. — Ага, и лечить Франкенштейну тоже придется всех, — фыркнула Шестая, затем посерьезнела. — В городе замечены модифицированные оборотни, Регис и Раэль ведут их к площадке двадцать четыре. Не зря они облазили весь пригород в поисках безопасных для людей мест сражений и пронумеровали их, чтобы знать, куда в случае чего гнать врага. В конце концов, нельзя же вечно разрушать город, хотя KSA вроде бы смирилось со своей незавидной участью. Глаза Восьмой вспыхнули, заискрились восторгом и предвкушением. — О-о, это замечательно! Подъем, мальчики! Нас ждут великие дела! Пришло время проверить ваши навыки в действии. Или вы не хотите? Вопрос был риторическим, поэтому модифицированные со стонами поднялись и направились переодеваться. — Какие милые, — хмыкнула Восьмая. — И так искренне хотят меня прибить. — Не удивлена, — Шестая проверяла крепление пистолетов, как держатся рукава водолазки, поэтому совсем не ожидала вопроса сестры, заданного серьезным голосом: — Что ты чувствуешь по этой вылазке? Интуиция свернулась пушистым солнечным клубочком в разуме, под ребрами и мурлыкала нечто успокаивающее, лиричное, изредка тыкая тоненьким пальчиком в головную боль зарождающегося дара предвидения, словно проверяя свои догадки. И просила лишь об одном — подождать. То, что произойдет… происходит… Давно должно было случиться. Мир жаждал изменений. — Смерти не чувствую, но… что-то произойдет… Нет, уже происходит с одним из Благородных… Вернее, будет с двумя, но сейчас только с одним… Я не знаю! Это так сложно! Тонкая, но дьявольски сильная рука обхватила за шею, притянула ближе, заставив уткнуться носом в мягкую ткань черного пиджака. От кошки как всегда пахло цветами и дорогим коньяком. — Если расскажешь об этом кому-нибудь, мамина принцесса, скажу, что находилась на крайней стадии алкогольного опьянения, — невозмутимо заметила сестра, рассматривая потолок. И даже копошившиеся за стенкой модификанты притихли. Шестая хихикнула. — Крайняя стадия — это белая горячка. — Не у меня, — заверила кошка и отпустила. — Ок? Шестая благодарно кивнула — семейная вредина спрашивала вовсе не о договоренности. — Да, хорошо. — Вот и славно. Выходим, мальчики, хватит уши греть! Вы уже должны были принарядиться на бал. Двадцать четвертая площадка представляла собой просторнейший пустырь с вкраплениями чахлых кустов, кривоватых мелких деревьев и облачками сухой, как пыль, травы. Всплески энергии Шестая ощутила за несколько десятков метров: хаотичные, мечущиеся, они скакали, как взбесившиеся жеребцы, накладывались друг на друга, фоня неуверенностью, страхом и отчаянной решимостью пройти весь путь до самого конца, неважно, победного или нет. — Что там… Что там происходит? — вырвалось у Тао. — Не знаю… Пустырь представлял собой весьма плачевное зрелище: глубокие трещины-царапины, змеившиеся в разные стороны, рваные раны-кратеры и выбитые куски земли, камни, раскиданные повсюду, в одном месте почва вовсе вздулась огромным черным нарывом, словно кто-то мечтал закопать своего противника в недра. И посреди бушующего шторма из хаоса мыслей и энергии стояли четверо, по двое с двух сторон. Модифицированных оборотней Шестая видела впервые, за исключением, Двадцать первого, но того нельзя было назвать полноценным зверем в человеческом обличье. И они существенно отличались от Лунарк и Кентаса, в их природу было внесено изменение, змеиное, неправильное, темной лентой вившееся по воздуху. Ощущение, словно сухая чешуя змеи прошелестела в пыли дороги, или вильнула в толще вод зубастая акула. Один из них был массивным, крепким — скала с фиолетовой кожей. Второй напоминал змею или ящерицу: сухой, поджарый, неестественно гибкий, с частоколом игольчатых зубов. — Регис… у тебя оружие духа? — когда Тао мог придержать свой язык? Впрочем, надо отдать должное, модифицированные анализировали обстановку, наверняка заметили раны одного из оборотней. Кстати, весьма необычно — из левого бока вырвали кусок, но кровь не текла рекой, как полагалось, нет, она лениво капала. Неужели столь быстрая регенерация? Шестая перевела внимание на Благородных и обнаружила оружие, оставившее столь впечатляющий след — массивное копье непроглядно черного цвета с окантовкой из алого пламени — по-видимому, энергия не до конца стабилизировалась при переходе. Девушка была уверена: раньше копье принадлежало Геджутелю, и больше подходило массивной фигуре старшего Благородного, но почему-то сейчас оказалось в закованных в металл перчаток руках Региса. — Да… — юный Ландегрэ смутился. — Но я еще не до конца совладал с мощью Легасуса. — Значит, мы вам поможем. Модифицированные перегруппировались, заслонив собой пострадавших товарищей. Одежда тех пришла в негодность, а тела покрывали тонкие раны. Страшно представить, сколько костей было бы сломано у людей, в то время, как Благородные отделались… достаточно легко. — Что?! — взвыл верещащим голосом худощавый оборотень. — Человеческие игрушки?! Как вы смеете нам мешать! — Они не мешают, они здесь тренируются, — Восьмая жестом подозвала к себе Благородных, зашуршала во внутреннем кармане пиджака. — И так уж вышло, что сегодня вам предстоит побыть для мальчиков тренировочными манекенами. — Ты кто такая?! — А вы? — вскинула бровь кошка. На свет тем временем появилась плоская фляжка. — Груи, — прошипел сухощавый. — Гайтан, — рыкнул его напарник. — Репетитор-киллер, — отсалютовали им в ответ фляжкой. — Что? Работаю на две ставки. Как будто вы сами не знаете, каково это. С одной стороны блохастик, а с другой… — взгляд желтых глаз стал ядовито-острым, Шестая поежилась: свои слова сестра печатала, с невыносимо садистским удовольствием. — Человеческая подопытная крыса. О, она определенно знала, куда бить! Оборотни, гордящиеся своей силой, считая себя выше рода человеческого, на самом деле использовали изобретения «низших существ». Сухощавый взвыл, от его истошного вопля пронеслась по телу дрожь, настолько пронзительно-мерзким тот был. Под этот звуковой аккомпанемент его напарник просто бросился вперед, желая вырвать ядовитый язык, осмелившийся произнести подобную ересь. Но на его пути вырос Двадцать первый. Вновь обросший шерстью, полыхнувший первобытной, дикой силой. Плотную, массивную фигуру захлестнули плюющиеся короткими молниями гибкие ленты Тао, руки хакера охватило светло-зеленое пламя. — Мы не позволим тебе обидеть ни эту садистку, ни наших товарищей! — Льстец, — довольно хмыкнула Восьмая. — От тренировок это тебя все равно не спасет. Но Шестую куда больше интересовал Раэль Кертье: Благородный потрясенно стискивал рукояти клинков, словно позабыв о них, расширенными глазами смотрел на разыгрывающееся сражение. — Товарищ? Я… их… — Ну, да. Это ведь не так плохо, правда? — Но ведь я… — впервые Раэль смотрит беспомощно-вопросительно, и это капитально, глобально неправильно, одновременно — единственно верно, потому что под своей бравадой, высокомерием и гордостью скрывалась откровенная зависть и потребность в живом общении. В друзьях, ради которых не придется переделывать собственную неуживчивую натуру. — Вы живете вместе, сражаетесь вместе, переживаете вместе. Почему бы вам не быть товарищами? Кертье-младший сглотнул и отвернулся, вновь посмотрел туда, где объятые небесно-голубым пламенем пули Такео разрывали воздух, заставляя оборотня притормаживать, парализуя ту или иную часть его тела. Конечно, дозировать пламя филигранно снайпер еще не умел, но тут дело за опытом, главный прорыв уже произошел. — Они… они стали гораздо сильнее, — заметил Регис. — Да, — неожиданно серьезно ответила кошка. Восьмая не просто смотрела — видела и наблюдала. Шестая знала, что сейчас желтые глаза подмечают каждую деталь, каждую ошибку и промашку, которые необходимо доработать, малейший успех, который следует развить. — Им позарез нужны все возможные сражения… — Почему? — Регис повернулся к женщине, продемонстрировав избитый, изрезанный профиль, словно на него вдруг упала тонна-другая камней. — Несмотря на всю мою убедительность, в глубине души они верят, что мне не позволят их убить… до самого конца. Что придет начальство с Копьем и спасет их, как бывало всегда. Это мешает им осознать пределы, понять себя до самого конца. Только когда перестаешь упиваться собственной силой, полагаешься лишь на себя… Когда вдохновением служит семья, а источником решимости — желание их защитить… Только тогда появляются по-настоящему восхитительные огненные техники. Модификанты работали как никогда слаженно, позабыв про собственную усталость, они сражались на пределе возможностей. Такео приостанавливал своего врага, Тао удерживал его на месте, а Двадцать первый служил главной ударной силой. Пламя полыхало открыто, ярко, откликаясь на желание защищать, помогать. — Им понадобятся блокировки, — заметила Шестая. — Слишком сильный источник. Кошка кивнула в ответ. — Непременно. — Жалким поделкам и недо-оборотню не победить меня! Названный Гайтаном взревел, тело его раздалось вширь, а униформа разлетелась в клочья, явив миру странно белые, словно взятые от чужого тела и пришитые суровыми нитками, покрытые глиной руки. Мужчина бросился вперед и впечатал Двадцать первого в землю, от эпицентра столкновения во все стороны пошли трещины. Модификант выгнулся, захрустели жалобно сломанные ребра. Но щелкнули пистолеты Такео, заставив гиганта отпрыгнуть, а затем превратились в укороченные версии Темного копья. Естественно, без разрушительной мощи оружия Франкенштейна. Шестая не думала, что снайпер до такой степени был покорен «орудием труда» начальства. Ленты Тао соединились и превратились в изгибистый, ветвистый хлыст, который буквально вгрызся в беззащитное против него огромное тело оборотня. Такео добивал сверху, нападал коротко, отрывисто, но всегда попадал в цель. Франкенштейну удалось создать для своих подчиненных-подопечных нечто сравнимое по мощи с коробочками. Разве что без зверинца. — Их модификации весьма интересно повлияли на работу с пламенем… — И не говори. Это… страстно, это всепоглощающее чувство, оно захватывает, накрывает с головой. Шестая видит, как ее товарищи полностью погрузились в бой, и они счастливы, потому что — наконец-то! — сделали шаг вперед, сошли с проклятой, надоевшей ступеньки. Их движения еще немного ломаные — слишком непривычна работа с пламенем, но это полностью компенсируется рефлексами, вбитыми в Союзе и Франкенштейном. Впрочем, лапка Восьмой тут тоже виднеется — девушка порой замечает откровенно жестокие удары. Шестая заметила молниеносное движение сбоку, размытая красно-синяя тень мелькнула со стороны пострадавших Благородных. Интуиция взвизгнула, а затем… пожалуй, это было похоже на хмыканье. Потому что, к счастью или нет, ближе всего к Кертье и Регису стояла именно Восьмая. — Не стоит… Что? Оборотень, представившийся как Груи, судя по всему планировал нанести удар в спину, пока все отвлеклись, и не ожидал, что его руку легко перехватил изящная женская ладонь. В следующую секунду он отлетел от элегантного пинка, а Восьмая задумчиво покачала оторванной рукой, с которой капала на землю густая, бордовая, пахнущая железом и немного зверем, кровь. При этом женщина ничуть не изменилась в лице, осталась благодушна и насмешлива. — По-видимому, это тебе не нужно, раз ты решил напасть именно на меня. Глупый щеночек, — в словах было столько неприкрытого удовольствия, что Шестая невольно задалась вопросом: не получила ли сестрица вместе с кошачьими генами кошачью же нелюбовь к волкам и собакам? — Смотри, твой товарищ уже поплатился за дерзость. Груи обернулся как раз в подходящий миг — мини-Копье снесло голову с массивной бычьей шеи Гайтана, та покатилась, подскакивая, раскрыв некрасиво затянутые белесой пеленой глаза с блеклым очертанием зрачка. — Не-ет! Как вы… Как вы посме-ели?! — Груи взвыл, схватился уцелевшей рукой за голову, его раздирала невыносимая боль от потери товарища, вой, вырвавшийся из глотки, уже не принадлежал человеку. — Не-ет! Сколько лет они были знакомы? Может, так же, как Кентас с Лунарк, прошли вместе несколько столетий? Лицо исказилось безумием, глаза утратили смысл, и Груи бросился вперед, задыхаясь, не обращая внимания на начавшие кровоточить раны. Восьмая отбросила оторванную конечность в сторону. — Двадцать первый, фас! Модифицированный оборотень выглядел таким удивленным, не до конца осознавшим погибель, когда когтистая рука пробила ему грудь, а затем оторвала голову. С этими ребятами, с их дикой регенерацией, лучше лишний раз подстраховаться. — Ну… ну как? — Тао, задыхаясь, оперся руками на колени, согнувшись пополам. Черный лак блестит, словно хакер вовсе не сражался. — Мы справились? На ум пришло сравнение Юрия, тот назвал модифицированных «ручными собачонками прекрасной леди». В чем-то друг определенно был прав: все трое смотрят сейчас преданно, так, словно от оценки их действий Восьмой зависит как минимум чья-то жизнь. Потому что безумно, безудержно горды своими успехами, пониманием, что это — только начало становления, что впереди длинный путь, на котором они смогут стать равными товарищам, защитить их в случае необходимости. — Неплохо, — помучив немного, наконец благосклонно кивнула кошка. И локоть Шестой, скользнувший по ее ребрам тут почти не при чем. — Но могло быть лучше. На следующем занятии мы с вами разберем все допущенные ошибки, а пока — отдыхайте. И прихватите с собой образцов для начальства. Думаю, он обрадуется. Громкий щелчок пальцами заставил появиться сияющий портал, в который Восьмая вошла неторопливо, грациозно, покачивая бедрами, уже привычно оставляя других разгребать последствия устроенного хаоса. Модификанты проводили ее нечитаемыми взглядами, и, стоило только проходу закрыться, Тао повернулся к Шестой. — Как ты с ней живешь?! — Я с ней не живу. С ней, скорей всего, будет жить Юрий, следовательно, вы будете встречаться гора-аздо чаще. Шестая сделала вид, что не слышала громких, хоровых, преисполненных страданиями стонов. Ей нужно было пробежаться. Ночная, но не спящая Корея, блестела разноцветными огнями, гудела машинами. Сила ровно ложилась под ноги, и девушка бежала легко, не касаясь крыш, сплетая собственную дорогу в мелодии ветра и стуке сердца. В какой-то момент в картину гармонично вплелись две бежевые нити, и Шестая приземлилась на крышу. Напротив опустились оборотни в бежевых плащах. Кентас выглядел недовольным, немного даже разозленным, а вот Лунарк — уставшей. — Груи и Гайтан мертвы, так ведь? — спросила она, но в ее словах не было вопроса как такового, лишь глобальная уверенность и отсутствие печали. — Да, они стали неплохой разминкой для наших. — Да, — повторила женщина, — мы почувствовали вспышки пламени… Как там Музака-ним? — Неплохо, учитывая его состояние, — кивнула Шестая, понимая, что вот она, истинная причина сегодняшней встречи и того, почему интуиция настаивала не пользоваться, как Восьмая, порталом, а немного пробежаться своими ногами. — Но что нам сказать Лорду, когда он спросит, куда делись его посланники? — Лунарк расчетливо прищурилась, но ей почему-то уже не хватало былой стервозной холодности. — Ведь я была назначена главной на данной миссии. Мы должны были поймать Музаку-нима или принести его голову. Шестая пожала плечами, ответ на самом деле давно был заготовлен, когда она просчитывала разные варианты развития событий. Правда, намеревалась, после уничтожения оборотней — если те будут причинять городу вред — воспользоваться помощью KSA в дезинформации остатков Союза. — Скажите, что видели незнакомых модификантов. Или что те хвастались принадлежностью к Союзу… Да мало ли вариантов? — Ты предлагаешь нам соврать Лорду? — Кентас, не сдержавшись, зарычал. Шестая уже поняла, что он был более темпераментным, нежели его напарница. — Почему бы нет? — Шестая подняла серьезные глаза, и оборотни насторожились, напряглись натянутыми струнами. Если честно, девушка предпочла бы вести данный разговор в каком-нибудь кафе, где присутствие людей само по себе сдерживало бы «недостойные» порывы собеседников. — Восемьсот с хвостиком лет назад бесследно пропал Ноблесс, а вместе с ним — Музака. Их исчезновению предшествовал выброс огромного количества энергии. Логично предположить, что двое сильнейших сражались… Но ведь они считались лучшим друзьями, более того, Музака являлся единственным другом Ноблесс на протяжении многих лет. — К чему ты ведешь? — вновь рыкнул Кентас. — Нам удалось выяснить, что за исчезновением Ноблесс стоят предатели Лукидонии, бывшие главы кланов. Однако они не смогли бы добраться до Музаки, не имея поддержки со стороны оборотней. Шестая успела отпрыгнуть в последнюю секунду, огромный кулак Кентаса пробил крышу там, где она только что стояла, камень пошел трещинами. — Никто не любит дурные вести, но, убивая гонцов, вы не делаете те более добрыми. Женщина бросилась к напарнику, перехватила снова его кулак. — Кентас, нельзя!.. — Арр, знаю, Лунарк, но она утверждает!.. — Что Лорд, которому вы подчинялись последние восемьсот лет, оболгал Музаку? Захватил власть в нечестной борьбе? А, может, вскоре после Музаки пропало несколько ваших собратьев, способных задавать неудобные вопросы? Которые ни перед чем не остановились бы, разыскивая вожака? По тому, как дернулись и переглянулись оборотни, девушка поняла, что попала своими словами в цель. Не могло у Музаки не быть последователей, готовых идти за ним хоть на край света. — Гарда… — шепот осенним листком сорвался с ярко накрашенных губ, а затем женщина откашлялась, сделала вид, будто ничего не говорила. — Что ты хочешь за эту информацию? — спросила она уже суровым, сдержанным тоном. Выдавал ее лишь взволнованный блеск аметистовых глаз. — Чтобы вы солгали своему Лорду насчет Музаки? Есть еще кое-что, я совсем позабыла об этом в прошлый раз, но вот сейчас вспомнила. Мне понадобится ваша кровь. — Зачем?! — Врач, который в данный момент занимается Музакой, никогда не встречался с представителями вашей расы, поэтому нуждается в образце крови нормального, не измененного генетически оборотня, чтобы знать, к чему стремиться при чистке организма. Хотя бы приблизительно. Пока Кентас сомневался, колеблясь, доверять или нет, Лунарк задрала рукав плаща и протянула руку. — Бери! — короткое слово прозвучало ударом бича, Пятая решительно сжимала руку. — Лунарк!.. — Кентас, Музака-ним был нашим Лордом. Если все так, как говорит образец номер Шесть… Мы обязаны разобраться. Мужчина тяжело вздохнул, прикрывая тяжелые веки на мгновение, а затем повторил жест подруги. — Бери. Кровь Шестая набирала осторожно, все время опасаясь атаки, однако оборотни выглядели слишком… задумчивыми, потрясенными свалившимися на них откровениями. Лунарк говорила, что была молода во времена правления Музаки, так что могла не застать или не узнать обо всех политических интригах в клане, как и Кентас. Поэтому сейчас… для них, цеплявшихся за свою природу, верных давним догматам, особенно тяжело признавать, как сильно изменились остальные оборотни, и что сородичи не так уж чтут законы клана. Парочка исчезла в темноте восточной ночи, только тогда Шестая позволила себе расслабить немного плечи, открывая портал домой. Ее миссия на сегодня выполнена, интуиция вновь удовлетворенно мурлыкает где-то внутри. Шестая уже позабыла, как это увлекательно и опасно — устраивать словесные диверсии, делая из подчиненных врага бомбу замедленного действия. Интересно, когда рванет?

***

Вокруг, все дальше и дальше, насколько хватало самого пристального взгляда, раскинулся широкий океан, сегодня особенно бурный, игривый. Сильные волны захлестывали, беспрестанно атаковали острые края выступавшей из воды плоской скалы, плескали, разбрасывали в разные стороны брызги, швыряли на ветер клочья белоснежной пены, оставляя на губах соленый привкус свободы. Порой случается, что человек осознает, когда пребывает в сновидении, но ничего не может поделать, сохраняя позицию стороннего наблюдателя, вынужденного только смотреть на очередной выверт подсознания. Это был первый раз со времен Пробуждения, когда Шестая сохранила личность во сне, что только убеждало девушку в выдуманности происходящего, ведь дар никогда не позволял своему Шаману лишнего, сковывая невидимыми путами буквально по рукам и ногам, не давая шевельнуться и задать хоть какое-нибудь направление, выпуская из лап с зарождающейся головной болью. Однако… разве могла она, даже знакомая со многими химерами Эстранео, повидав разнообразнейшие извращения, которым подвергали подопытный материал ученые… Разве могла она самостоятельно придумать таких существ? С одной стороны стояли трое, словно вышедшие из дурного представления какого-то фантасмагорического цирка. Оборотни, покореженные модификацией настолько, что сохранили лишь отдаленные, приблизительные черты прежних тел. Могучий силач с сизой кожей и светлыми волосами, заплетенными в три косицы. Одет он был, подобно викингам, в меховые сапоги и накидку, но изрисован — как индеец, вышедший на тропу войны. Или это естественный узор? Рядом с ним подпрыгивало от нетерпения пухлое нечто насыщенного синего цвета, не имеющее углов и сколов, одни только округлости, как будто его составили из резиновых шаров. Из глаз существа катились горькие слезы, он надрывно кричал и плакал, но удары его, вопреки детским воплям, дробили скалу на мелкие кусочки. Такое сочетание… становилось одновременно и жалко, и страшно. Кем нужно быть… какие эксперименты нужно провести, чтобы уничтожить разум взрослого человека? Или этот оборотень… просто никогда не повзрослеет? Сердце защемило болью. То, чего им удалось избежать — сумасшествия. Пусть не до конца, пусть с оговорками и угрозами, но Семейка берегла разум и душу, суть, как нечто святое, как единственное, ради чего стоило карабкаться вверх, разбивая руки в кровь. Не только свою суть — своих родственников тоже. Даже если придется при этом пожертвовать собой. Такое странное противоречие… Шестая повернулась к третьему оборотню, хотя имеет ли право называться оборотнем тот, кто вряд ли уже когда-то примет свою звериную форму? Сплетенный из жгутов жил и мышц, похожий на статуэтки, вырезаемые из дерева, он гнулся под неестественными углами, казалось, мужчине жизненно важно задействовать каждую минуту какой-либо сустав, словно бесконечно длящаяся ломка. На другой стороне, как в насмешку, преспокойно стояли Благородные, и девушка внезапно осознала, что, называя Геджутеля стариком в мыслях, весьма ошибалась, так как существовали более древние представители его расы. Этот Благородный, стоящий в центре, по-настоящему являлся стариком: изборожденное глубокими морщинами высохшее лицо с безгубым ртом, как у истуканов с острова Пасхи, только в запавших глазах, спрятавшихся под нависшим скалой лбом, горел не просто огонь — дьявольское фанатичное пламя. Что самое страшное — разумное, не лишенное логики и здравого смысла. Нет никого опаснее разумных безумцев, так как невозможно предсказать их следующий шаг. Девушка обладала снежно-белыми ресницами, словно припорошенные морозным инеем, в рубиновых глазах стыла холодная пустота, где, едва-едва дыша, теплилась жизнь. Запертая в красивом теле душа уже не кричала — устала, надорвала горло бесполезными криками, на которые никто не откликнулся, но все равно просила, молила помочь, протянуть руку, поверить… Как запутавшаяся в сетях огромного черного паука бабочка из последних сил трепещет крыльями. Ей не выбраться без чужой помощи. Пожалуйста, прошу… Шестая захлебнулась от этой молчаливой боли, непроизносимого страдания, когда сзади раздался взрыв. Шаман развернулась… С губ ее сорвался жалобный крик. Как? Как он здесь очутился?! Как они здесь все оказались?! Что вообще происходит?! — Ты стал так похож на Рагара, малыш Раджек, — проскрипел старик, и это походило на то, как звучат не смазанные дверные петли. Старший из братьев Кертье где-то потерял свою маску, грудь его ходила ходуном от надрывного, сбившегося дыхания, но он все равно упрямо поднимался, чтобы вновь атаковать смуглого, гибкого оборотня. Бой начинался как по команде, вот игроки застывают на местах, а в следующее мгновение их силуэты уже смазываются, перестают существовать в одном месте, возникают в другом. Атаки Раджека, пусть оборотень был быстр, всегда находили свою цель, плащ превращался в стаю летучих мышей, что с шелестом атаковали противника, и Шестая невольно задавалась вопросом, не оптический ли это обман, подкрепленный силой Благородных? Раджек определенно развил свои умения, и девушка уже знала: он выйдет победителем из схватки. С замиранием сердца смотрела она, как пропал вовсе Благородный, стал невидимым. Только интуиция подсказывала, с какой стороны ожидать удара, но оборотень — Кухару, кажется, — этого не знал вовсе. Он вертелся волчком, крутился, бил вслепую, пытаясь дотянуться — бесполезно, бесполезно, бесполезно! И Шестая хлопала в ладоши, как ребенок, хохотала до слез, осчастливленная небывалым зрелищем. С каждым мгновением в океанической соли воздуха все больше становилось железных кровавых ноток, тело впитывало запах, как губка, но Шестая не обращала внимания. Во рту пересохло, она так радовалась за Раджека, позабыв обо всем на свете, в том числе о том, как и почему она видит этот сон. Он победит, он обязательно победит! Правда, ведь? — Долор! — старик достал свое оружие духа, то темной аурой обхватило Кертье, каким-то образом отыскав его в пространстве. — Прошу, Кухару! Теперь тебе будет проще его поразить. Конечно, Долор замедлит и тебя, но не так сильно, как главу клана Кертье. — Не вмешивайся в мой бой! — скуластое, иссушенное лицо оборотня исказил гнев. — Я сам способен победить своего врага! — Кухару прав, — басовито подтвердил гигант-викинг. — Мы — воины своего клана и давно хотели проверить свои силы против Благородных. Это бой один на один. — Не спорю, — ласково, омерзительно, как паук перебрал лапками по руке, согласился старик. — Однако в данный момент у нас иная цель. Никто не должен помешать нам проникнуть в Лукидонию и воспользоваться эффектом неожиданности. Если упустить сейчас Кертье… — Неужели не видите? — вмешался другой, дерзкий, насмешливый, слишком громкий голос. Он высокомерно растягивал гласные. На этого Благородного Шестая почти не обратила внимания, очень уж непритязательным виделся он ей, хотя теперь, пожалуй, девушка была готова изменить свое мнение: столько плохо сдерживаемого безумия… — Малыш Раджек только и мечтает, как бы удрать побыстрее и предупредить эту зазнайку Лорда. А мы ведь не один год готовились к прогулке, ждали, когда же в нашей любимой Лукидонии останется как можно меньше глав кланов… Синий оборотень рыкнул, отвернулся. — Добивай его, Кухару, — сквозь сцепленные зубы процедил он. — Маунт, помоги ему! — Ура-ура-ура! — подскочил «резиновый» оборотень, стал раздуваться, проступили вены и жилы — так напряглись мышцы. У Шестой просто не находилось слов. Что это такое? Это вообще рожденное кем-то существо? Потому что, глядя на данную картину, легко поверить в его искусственное происхождение. — Но… — Лорд отдал нам другой приказ! — Понимаю… Как мерзко — я, воин клана, вынужден прибегать к таким уловкам. На лице противника Кертье отразилось искреннее сожаление, он поклонился обездвиженному Раджеку, максимально уважительно, невзирая на раны. — Мне очень жаль, что все закончится именно так, потому что в нашем поединке победил ты, глава клана Кертье, но сейчас у меня приказ. В ответ Благородной не шевельнул даже бровью, только удобнее перехватил кинжалы. — А я прослежу, чтобы малец не сбежал, — проскрипел-пропел старик, шевельнув посохом. Темные щупальца, собранные из капелек насыщенно багровой пыли, разрезали сухожилия на ногах Раджека, отчего тот удивленно вскинулся и едва успел прикрыться, как его атаковала синяя гора по имени Маунт. Оборотень счастливо скакал, подпрыгивал на месте, как щенок, которому разрешили поиграть с мячиком, швыряя Кертье из стороны в сторону. Когда же вступит в дело чертова регенерация Благородных?! Шестой было больно смотреть, как Раджека швыряют, как от его одежды остаются лохмотья, а белое тело покрывается росписью травм. Пусть она не была с ним близко знакома, он нравился ей больше, чем Раэль. Воспитанный, сдержанный, добрый… Он помогал по дому, помогал в тренировках и даже помогал спасать ее. Он стал товарищем всем обитателям общежития имени Франкенштейна. И видеть, как его добивают… толпой на одного… Так подло, нечестно… — Заканчивайте, — проскрипел старик. — У нас еще слишком много дел! В конце концов, мы хотели нанести визит вежливости этой слабачке-Лорду. Все изменилось в мгновение ока, Шестая не успела понять, как воздух задрожал, завибрировал, и эпицентром, источником изменений служил старший Кертье. Раджек молчал, когда атаковал. Молчал, когда его предательски остановили и ранили. Молчал, когда его били камнями и энергетическими волнами, что исторгало синее существо. Он выжидал, искал лучший момент для атаки. Но не смог промолчать, когда дело коснулось Лукидонии. Шестой не доводилось видеть человека, так сильно обожавшего родную землю. — Никто… — Кертье, пошатываясь, поднялся, хрустнули ребра от резкого движения. — Никто из вас не ступит на землю Лукидонии! Будто вперед рванула молния — настолько быстрым стал вновь Кертье, но кулак, нацеленный в лицо старику, врезался в топор второго Благородного. Молчаливая Благородная продолжала стоять не шевелясь, только дрожали снежные ресницы, а душа разрывалась на части от беззвучного плача. И Шестая не понимала, почему плачет сама. Огромный пласт энергии придавил к земле, от нее тухло пахло безумием. Свистнуло лезвие боевого топора, воздух словно разрезало на две части, как кусок именинного пирога. Правая рука Раджека отлетела в сторону, отрубленная чуть выше локтя, но пальцы не перестали сжимать один из кинжалов. Густая кровь медленно закапала из разреза, как будто мало ее на теле Благородного. Но губы, очерченные кровью, не переставали шептать свой запрет-завет, Раджек по-прежнему не сдавался, он мечтал… он всей душой хотел защитить Лукидонию. Почему на щеках Шестой слезы, а внутри ее словно разломили на части? — Никто из вас… — Ты так омерзительно похож на Рагара… Тот тоже был само благородство, — скривился мужчина. Мелькнуло лезвие духовного оружия клана Кертье, рассекло переносицу, и противник закричал, когда лицо залила кровь. Шестая ликовала, полностью поддерживала эту жестокость — кровь шла этому ублюдку больше, чем белое. — Пока я жив… Почему… почему ей так больно, словно впереди неизбежное? Почему щеки холодит, как будто они мокрые? — Ты бесишь меня даже больше, чем твой папаша! Где-то на периферии кричали оборотни, возмущенные вмешательством в их бой, Шестая их не слышала, не видела, сон сконцентрировался на Раджеке. Шатающемся от потери крови сил, с непримиримостью во взгляде… Почему ей так плохо? — Никто из вас не ступит на землю Лукидонии! — как молитва, как завет, как самое жгучее, невыполнимое желание. — Считаешь? Тогда попробуй, останови! Топор порхал в тонких руках, его двойное лезвие напоминало крылья мотылька. Земля крошилась, как сахарное печенье, под ударами, полосующими скалу, вода заливала нанесенные увечья, разъедала раны солью. Очередной удар безжалостно, как ветер — сухой листок, отбросил Кертье к самому краю скалы. Залитое кровью солнечное золото волос вдруг оказалось над океанской глубиной, открылась беззащитно длинная шея, словно подставляясь под последний удар, но… Глаза Раджека заволокло белой пеленой, сила, почти пропавшая, сошедшая на нет, вдруг вспыхнула невыносимым огненным шквалом. Шестой показалось, будто на плечи уронили гору, огромную, колючую гору, и острые шипы впиваются в неприкрытую кожу. Облако… безумное, никого не щадящее Облако, плывущее вдалеке, наконец-то оказалось поблизости. Кертье поднялся, его шатало, а на лице… В нем не было больше благоразумия главы клана, черты исказились яростью и решимостью, на свет из оболочки сдержанности показалось то, что так долго скрывалось — безудержный воин, одержимый лишь битвой, живущий ею, пьющий ее, как сок после жаркого дня. Кертье умирал и потому брал все, что мог предложить его партнер. Оборотни не успели даже среагировать, как лезвие брошенного клинка мягко, словно в масло, вошло в бронзовую тощую грудь. Кухару ошеломленно округлил глаза, глупо раскрыл рот и сделал еще пару шагов вперед, после чего завалился на бок и затих, пораженный в самое сердце. У него не имелось регенерации, которая могла бы спасти от подобного. Пламя сожгло ему внутренности в мгновение ока. А Раджек тем временем вытянул единственную руку в сторону Мауна и сжал пальцы. Так знакомо сжал — Шестая всего раз видела исполнение данной техники, но не запомнить не могла. Округлое синее тело оборотня окружили со всех сторон копии клановых клинков Кертье, жалящими осами устремились они вперед и пронзили иголками. нашпиговали резиновое тело, как специально предназначенную для этого подушечку. Оборотень дико закричал, завыл, глаза его почти вылезли из орбит, но непробиваемая раньше кожа почему-то не справилась с этим ударом. Клинки продолжали ввинчиваться в раны, Шестая видела в них подобие знакомой игольчатой сферы. А Раджек все сжимал и сжимал пальцы. — Никто… пока я жив… не ступит… на землю… Лукидонии… Вскоре оборотень перестал трепыхаться и свалился на землю бездыханный. Но эта атака выпила последние силы Раджека, забрала его жизнь. Колени с хрустом подломились, Кертье упал на землю, от него вверх полетели первые рубиновые пчелки-искорки. Только губы продолжали шевелиться, а боевое безумие покинуло глаза, вновь наполнив тех светом разума. Печальным. Грустным. Прощальным. — Уходим! — скомандовал старик, и группа помчалась дальше к Лукидонии… Кертье поднял голову к небесам, слипшиеся волосы откинулись назад. — Лорд… простите меня… А затем скала, и океан, воздух вокруг вдруг окрасилось багряным. Все заполонила кровь-кровь-кровь… Шестая подскочила в постели, сердце гулко колотилось в груди, а голова раскалывалась от такой сильной боли, что перед глазами плясали белые искры. Влетавший через распахнутое окно ветер холодил мокрые щеки и влажную от пота кожу, отчего футболка неприятно липла к спине. Этот сон… Уже второе полноценное видение, но она снова ничего не контролирует. Девушка не сомневалась: дар по-своему оберегал ее, заставлял не торопиться. Там, во сне, она не верила, что происходящее — реально. И была не столь сдержанна в эмоциях, как в реальности. Наверное, все это относится к механизмам самозащиты разума, вот только спросить не у кого. Вернее, сейчас совсем не время. Важнее вопрос — почему Раджек? В прошлый раз она видела победу Франкенштейна, сражение Юрия и искренне считала, что это из-за связи. Франкенштейн служит Рейзелу, Юрий — ей, а они с Благородным, в свою очередь, связаны резонансом. Так почему Раджек? Или все дело в Лукидонии? Шестая посмотрела на постель. От ночных метаний простыни перекрутились жгутом, одеяло сползло куда-то на пол, а белоснежная наволочка была усеяна мелкими красными капельками. Только сейчас девушка заметила, как болят истерзанные губы. Она кричала, или удалось не потревожить остальных? Возле подушки мерцал значком нового сообщения семейный телефон. Шестая открыла послание от Двенадцатой и заледенела, по спине покатился холодный пот. С экрана на нее смотрело избитое, окровавленное лицо бессознательного Раджека Кертье. Что пыталась сказать тем самым ведьма? И как вообще Благородный мог оказаться в руках Двенадцатой, которая обязана сидеть безвылазно дома? У Шестой не находилось ответа на вопрос, только теперь она поняла, что показалось ей странным — крови в самом конце, прежде, чем ее выбросило из видения, было гораздо больше, чем при исчезновении Благородных. Те не оставляют следов, рассыпаясь рубиновой пылью, но жидкость, захлестнувшая скалу, застившая глаза девушке, была абсолютно реальна. Шестая до сих пор ощущала на языке ее солоновато-горький привкус. Если кто и сможет ответить на вопросы, то только обитатели соседнего особняка, но не раньше, чем она приведет себя в порядок. Шестая со стоном спустилась с кровати, потопала в душ, больше всего мечтая о чашке крепкого кофе. Следовало отпустить на одну ночь Рейзела, как тут такое… Хотя нет, это в любом случае произошло бы. Понятно одно: в школу она сегодня совершенно точно не идет. Спустившись вниз, Шестая совсем не ожидала увидеть за барной стойкой мрачную Мэй-тян. Младшая из ведьм полностью синхронизировала свой ритм жизни с сестрой, а потому никогда не вставала рано — Двенадцатой требовалось все больше времени для отдыха, в течение которого ее оберегала сестра. — Убито выглядишь, — прокомментировала Мэй-тян, когда Шестая с блаженным стоном присосалась к кружке с кофе. — Ты тоже. Что случилось? Если бы Двенадцатая превратилась или умерла, они бы сейчас не разговаривали. Мэй-тян попросту сошла бы с ума вслед за драгоценной родственницей. Об этом не говорилось, но все знали: младшая последует за старшей даже в Ад, что уж говорить о смерти. — В последнее время… — Мэй-тян облизнула губы. — В последнее время участились приступы, прорывы Волка стали все сильнее. Обычно в таком случае мы с онее-сама перемещались в наш мир, она колдовала, а я контролировала процесс и помогала, но в этот раз… Судя по всему, прорыв был сильнее, потому что онее-сама не только ушла в одиночку, но и заколдовала меня, чтобы я не проснулась раньше времени. В голосе ведьмы не слышалось обиды, лишь усталая обреченность и понимание. Она сама… да любой из них сделал бы нечто подобное, чтобы защитить остальных. — Думаешь, она?.. — Нет, нет! — ведьма мотнула головой, черные волосы стекали по плечам на спину, дрогнули от резкого движения ажурные лепестки ликориса в прическе. — Я не чувствую изменений, наша связь не оборвалась… Это такая семейная техника, — смущенно забормотала Мэй. — Все в порядке, — Шестая перехватила мечущуюся бледную ладонь. — Я верю, в колдовстве вы разбираетесь лучше нас всех. Ответом послужила благодарная улыбка Мэй. Младшая из ведьм не любила в чем-то превосходить родственников, все ей мерещилось, будто таким образом она принижает их. Глупая. — Онее-сама жива и… по-прежнему разумна, но… когда я попыталась переместиться к ней, меня отбросило барьером. Нашим, сильнейшим. И я почувствовала в нем приток пламени госпожи Третьей. У Шестой отлегло о сердца. Одно дело гадать, где сестра и что с ней стало, и совсем другое — знать, что есть, кому за ней приглядеть. Медленно, словно выходя неохотно из тумана, рождалось на свет некое понимание произошедшего. Шестая, отодвинув на время раздумья, поспешила успокоить сестру. Сейчас Мэй поддержка важнее, чем ей — разгадка. — Не волнуйся, раз мама с ней, значит, все в порядке. — Да, пытаюсь… Но мне все равно страшно, — ведьма склонила голову, и черная пелена шелковых прядей-нитей заслонила юное лицо. Только слышалось прерывистое дыхание, словно девушка собиралась с силами, чтобы не разрыдаться. Мелодия связи изменила тональность, Шестая непроизвольно вскинула голову, прислушиваясь к гармоничному звучанию органов. — Что случилось? — тут же отреагировала Мэй-тян, откинув волосы. Глаза были сухими, только губы подрагивали. — Рейзел просит зайти к ним. Ты со мной? — Конечно. Все лучше, чем… — сестра бессильно взмахнула рукой и поднялась. — Идем. Когда они вошли внутрь, в кои-то веки презрев двери и воспользовавшись балконом, все были дома, сидели вокруг стола с чашками чая. И даже Раэль, в последнее время отдававший все силы тренировкам, выполз из подвала в компании Кэриаса. — Привет всем! Такое ощущение, что вам никуда сегодня не надо! — Твоя сестрица освободила нас от тренировок, так как ей срочно понадобилось куда-то смотаться, — по логике, Тао должен бы сиять солнышком, улыбаться от уха до уха, однако, вопреки ожиданиям, модификант совсем не выглядел счастливым. — Тсуна-ним! Шестая шарахнулась от внезапно ставшего вежливым младшего Кертье, стискивая непроизвольно телефон. Раэль повернулся, не замечая Грандии в руках. Весьма странной Грандии… Мэй-тян поравнялась с Шаманом, встала плечом к плечу, нежная рука предупредительно легла на флягу — кто знает, что взбредет в голову выглядящему безумным Раэлю? Обратился же он к Шестой впервые уважительно! — Тсуна-ним! Вы же Шаман, вы можете увидеть, что с моим братом?! — в дрожащем голосе переплетались вопрос и безумная надежда, Раэль Кертье больше не выглядел самоуверенным поганцем, рука Мэй соскользнула с фляги, и даже Регису, судя по всему, было откровенно жаль своего соперника. — Милые дамы, позвольте прояснить, — выступил вперед высоченный блондин — Кэриас, умудрявшийся даже в тренировочном костюме блестеть и сверкать, хотя в данный момент блеск его солнца затмила огромная туча беспокойства. — Думаю, вы знаете, что оружие духа клана Кертье было разделено? Из-за этого ни Раджек, ни Раэль не могут пробудиться полностью, но… Когда мы тренировались в подземном зале, Грандия вдруг обрела полноценность, а Раэль пробудился полностью. Однако впоследствии Грандия стала нестабильна, как и состояние Раэля. Такое ощущение, что вспышка силы была единственной, и его тело возвращается в норму. — С середины ночи Хибари лежит в коме, — вставил Франкенштейн. — Каким-то чудом он сумел дотянуть от школы до дома. Его состояние стабильно, однако не наблюдаю ни малейших признаков пламени предсмертной воли. Теперь все становилось более-менее понятно… Если взять за аксиому некоторые особенности Кровавых ведьм… Шестая схватилась за виски. Тонкие сверла, впивающиеся в них, раскалились добела, казалось, она ощущает оба полушария своего мозга, каждую его клеточку — голова попросту раскалывалась. Мелодия взвивалась вокруг, звучала рефреном необходимости, острой потребности, нужды в другом человеке, в половине ее существа… Шестой казалось, что она умрет сейчас, под веками полыхало белое, ослепляющее пламя, но с губ не сорвалось ни единого звука. Благословенные руки обвили ее, притянули под свою защиту, в данный момент их теплота ощущалась блаженством прохлады. Рейзел вернулся на диван, ни на секунду не выпуская драгоценную ношу, поцеловал в лоб, и боль стала утихать, но потребность в Благородном осталась. Шестая благодарно улыбнулась, пока легкие касания снимали тонкие, липкие паутинки неприятных ощущений с губ, носа, бровей, висков, до тех пор, пока Шаман не сумела наконец-то увидеть вишневые глаза напротив. — Ты не сможешь оберегать мои сны вечно. — Я буду, — с уверенностью ответили ей, вызывая еще одну улыбку. Мэй присела на спешно пододвинутый вежливым Тао пуф, но даже не обратила внимания на усилия модификанта. Тонкая бледная ладонь, сейчас, наверное, ужасающе холодная от волнения, обхватила пальцы младшего Кертье, прямо поверх Грандии, и потянула-приказала сесть подле. Раэль, вскинувшийся было, собравшийся запротестовать, вдруг замер, смерил младшую из ведьм странным взглядом и беспрекословно повиновался. Шестая тоже повиновалась бы, ибо Мэй-тян выглядела так, словно медленно умирает. — Мне было видение сегодня ночью. На Лукидонию напали. Трое Благородных: старик, похожий на мумию, весь сухой и в морщинах и со странным посохом… Долор, кажется… — Лагус, — кивнул Франкенштейн, уж он-то вел строгий учет всем предателям. — Еще там была девушка-блондинка с такими… снежными ресницами, — Шестая не знала, как описать иначе, но директор понял, последовал еще один кивок. — Идиан. Ей показалось, или Рейзел коротко вздрогнул? Нет, не думать, об этом можно узнать позже. — И Благородный… с двойным топором… Безумный… В нем плещется безумие, — голос сам перетек на шепот. Страшно вспоминать ту бездну сумасшествия, таящуюся в хрупком теле, готовую выплеснуться в любой момент, которую сдерживал лишь тонкий, полупрозрачный поводок мнимого самоконтроля. Тот Благородный получал жестокое удовольствие от использования своего таланта, он наслаждался своим саморазрушением и теми неприятностями, что оно несло окружающим. — Градеус. — Они взяли с собой трех модифицированных оборотней. Старик говорил что-то про встречу с Лордом… Каким-то образом на их пути вдруг оказался Раджек, он сумел победить двоих из них и даже покалечил того безумного Благородного, но сам… — Что с братом?! — Раэль подскочил, Грандия в его руках… замерцала, поплыла, теряя и вновь обретая очертания. Это напомнило Шестой начало синхронизации с Приговором — тот тоже не знал, какую форму принять окончательно. Мэй с трудом усадила Благородного вновь, хотя, если бы тот не желал подчиниться, ей это удалось бы сделать лишь при помощи магии. — Он начал исчезать… — Погружаться в вечный сон, — вновь вставил Франкенштейн. На Раэля было страшно смотреть, от срыва его отделяло одно неправильное слово, неверное движение. Брат для него был не только соперником, но и образцом для подражания. Легко было представить, как Раджек все-таки предлагает младшему полное духовное оружие. Просто потому, что может. Потому что любит. Не так… Раэль хотел не так… Раджек — его ось, константа его бытия. А потому разве могла промолчать Шестая? Не подарить надежду, рожденную из обрывков мыслей и догадок… верных ведь, правда? — Перед пробуждением, перед самым концом, раньше, чем Раджек исчез целиком, я увидела кровь, много крови. — И онее-сама пропала посреди ночи, — подхватила Мэй-тян. — Я не могу к ней переместиться… — Причем здесь твоя сестра? — Тао повернулся к ведьме, озвучив вопрос всех присутствующих. — Потому что все мы знаем, как перемещается Двенадцатая, — в комнату вошла Восемнадцатая, она определенно не пользовалась дверью. — Убить готова за чашку кофе! — И как перемещается Двенадцатая? — Франкенштейна трудно было сбить с мысли, он шел вперед, стирая препятствия, целенаправленно, как торпеда. — Хаотично, — душераздирающе зевнула Эмо. — Порталы этого чудовища сбоят и вышвыривают ее всегда навстречу приключениям. — Но ты ведь говоришь не просто так? — Шестая прищурилась. Восемнадцатая не любила покидать обжитых пространств, в гости к кому-то, кроме родственников, невозможно выгнать даже под угрозой смерти, а тут сама пришла, да еще с информацией в клюве… — И кстати, не боишься оставлять Музаку одного? Печальная черная птица грустно-отрешенно взглянула в ответ, взмахнула рукавом-крылом, отмахиваясь. — Да куда он от меня денется! Но ты права, я подумала, что вам будет интересно кое-что узнать. Сегодня ночью наведалась домой к мамочке, нужно было захватить пару препаратов, как вдруг из портала вывалилась Двенадцатая, вся в крови, дико хохочущая, с каким-то блондином на руках. Ей мама открыла портал, а после сразу бросилась лечить. Меня выставили от греха подальше. Там теперь такая защита… На телефоне вдруг запищал будильник, Эмо недовольно отключила его, вздохнула. — Побежала я, а то как бы пациенту без очередного витка процедур плохо не стало. — Меня другое интересует, — Шестая проследила взглядом за удаляющейся сестрой. Не очень-то та торопилась к своему «пациенту», по-видимому, ничего критичного в состоянии Музаки не было. — Как Двенадцатая сумела протащить постороннего в наш портал? Без маркера и прочего? Голос Мэй-тян зазвучал отстранено-глухо и одновременно — пронзительно-ясно, младшая из ведьм выпрямилась, словно позвоночник ей вытягивали насильно, смотря в стену невидящим взором, платье обрисовало фигуру, кровью полилось вниз, дрогнул ликорис в волосах. Прекрасная. Совершенная. Перепуганная и отчаянная. Наверное, поэтому Раэль Кертье так стиснул узкую ладонь в безмолвной поддержке. — Есть несколько типов подчинения чужого тела. Подчинение части тела, подчинение живого тела частично, подчинение живого тела полностью… Все зависит от разума. Иногда человек — словно в клетке, видит со стороны, что его заставила сделать ведьма, а порою засыпает и не осознает ничего. Но есть… есть подчинение, когда разум и личность не стираются… Это даже не подчинение, а объединение. Кровь ведьмы преобладает, струится по всему телу… вы как единое целое, два в одном… На момент перемещения тот… тот мужчина был частью онее-сама, ее продолжением… — А нас портал пропускает… Это ведь то, что вы сделали между собой? Объединение? — Да, — печальная улыбка исказила губы Мэй, ведьма чуть не плакала, но страдала ее душа, что отражалось только в глазах — не на лице. — Длительное объединение опасно для обоих. Уверена, онее-сама освободила его, прежде чем начать лечение, иначе чары не подействовали бы, — девушка повернулась к Раэлю, в улыбке появился свет ободрения. — Не переживай, онее-сама — талантливейшая из ведьм, она обязательно справится и поможет твоему брату. — Но почему… Что не так с Грандией? — Не знаю… Это может объяснить только онее-сама. Шестая невесело хмыкнула, она прекрасно поняла намек: подчинение и объединение — это чары. А Двенадцатой нельзя колдовать. Упомянутый Эмо безумный смех тому свидетельство. Сумеет ли сестра справиться с колдовством в таком состоянии? Не помешает ли ей при этом Волк? Если справится… то что будет потом? Зачем вообще она полезла спасать не знакомого ей Раджека Кертье? В любом случае, Мэй-тян права: им остается только ждать.