Добрым словом и пистолетом

Шестая осторожно выпуталась из одеяла, спустила ноги на пол. В огромной спальне совершенно точно побывал Франкенштейн: полы блестели так, что больно становилось, в них смотреться можно было, сияли дверные ручки, витки узора на дверях, даже мебель выглядела так, словно ее пару секунд назад привезли из магазина. Только директор обладал подобным стремлением к чистоте. Интересно, уборка прошла до или после того, как ее сюда положили? В груди возникло слегка неприятное чувство от мысли, что посторонние видели ее спящей — не просто бессознательной, болеющей, а именно расслабленной, отдыхающей. Беспомощной. Однако девушка легко отмахнулась от него — ничего уже не изменить, значит, нет смысла паниковать. Хотя смущение все же исподволь тлело в глубине сознания. В спальне, как и в остальном поместье, прослеживался безукоризненный вкус, продуманность до мелочей, включая фарфоровые изящные безделушки на туалетном столике, на которые страшно было дышать — настолько хрупкими и прекрасными выглядели они. К сожалению, единственное, чего здесь не имелось — это сменной одежды для девушки. Смывали грязь, пот и кровь, переодевали Шестую совершенно точно родственницы — об этом свидетельствовала широкая ухмылка очередного Keep Calm-а на черном фоне. И шортики с кружавчиками, выглядевшие так, словно их сшили в девятнадцатом веке. Хотя почему «словно»? Шестая знала одну особу, которая щедро делилась с Семейкой полосатыми чулками. С Пятой сталось бы попросить ее о панталонах. А вот сменной одежды не оставили, заразы! Шестая осторожно приоткрыла дверцу шкафа, то и дело с беспокойством оглядываясь на Рейзела, не пошевелившегося с момента ее пробуждения. Не хотелось тревожить его покой, наверняка Благородный устал, заботясь о ней. Будить его сейчас, когда разгладились черты совершенного лица, и нет в них больше беспокойства, являлось подлинным садизмом. На такое Шестая не была способна. Полки и вешалки были заполнены белоснежными рубашками, камзолами и выглаженными брюками — слишком большими, слишком… не женскими. Шейные платки, перчатки… все безусловно дорогое, сделанное из материала высшего качества, пахнущее нежно лавандой. По полу гулял свежий ветер, отчего пальчики босых ног неосознанно поджимались, вверх по икрам взбирались толпы мурашек. По-видимому, это именно то, о чем говорил отец — озноб, холод, пришедший вместе с началом Перерождения, ибо никогда раньше Шестая не мерзла на рассвете. Ни гнева, ни недовольства девушка не испытывала — смирилась. Могло быть гораздо хуже. Мамочка… мамочка ведь говорила, что в свое время, горя в океане пламени, желала всеми силами души не сдохнуть, чтобы не оставлять свою семью в одиночестве. Шестая тоже не хотела подыхать, не после того, что пережила, не после оконченной химеризации. Девушка встряхнулась, убирая подальше боевые и упаднические мысли — сейчас есть другие дела, поважнее, чем обдумывать и мусолить бесконечно то, что изменить нельзя. К примеру, поиски одежды. Не то, чтобы Шестая боялась, что Франкенштейн раскроет секрет необычной ткани одеяний, нет, она достаточно доверяла ученому, к тому же имела запасной вариант дома. Во внутренних карманах куртки и пояса хранилось множество дополнительных приспособлений, важных мелочей, многие из которых делались на заказ, специально под нее, достаточно длительный срок. Потерять их сейчас было бы безумно жаль. К ним прибавлялась кобура, имевшаяся у Шестой в единственном экземпляре. Обидно утратить ее, особенно при учете, что та идеально подошла Приговору. Оставалось проверить ванную комнату, куда по логике вещей, вела одна из двух дверей спальни, вторая — это определенно выход, куда пока что рановато. Шестая толкнула дверь, а затем притворила за собой плотно, чутко прислушиваясь, но Рейзел не шелохнулся, даже не вздохнул как-то по-особенному, выдавая возможное пробуждение, и Шестая перевела дух, а затем принялась осваиваться. Желание помыться, отлежаться в горячей воде стало нестерпимым. Тело ощущалось слабым, усталым после напряжения последних дней. Отдых и лечение определенно помогли, но ничто не заменит расслабляющего внешнего воздействия. Еще бы массаж, но нельзя дергать мамочку по пустякам. Шестой до сих пор было стыдно за картины, которые увидела с подачи Кавахиры: тревогу матери, ее слезы, ее напряжение и нервное расстройство, ее… такие сильные, не щадящие душу и сердце эмоции. Нет, пусть мама отдохнет, придет в себя… Это был первый случай в жизни девушки, когда ванная комната являлась именно комнатой — просторной и светлой, дышащей богатством и уютом. Поначалу взгляд буквально прикипел к отдельной ванне, львицей изгибающей спину, львиными же лапами упирающейся в мраморный пол, глубокой, ослепительно белоснежной. Она стояла возле приоткрытого окна, за которым простирался слегка неухоженный, разросшийся розовый сад. Сладкое дыхание пышных бутонов сплеталось с ненавязчивым дуновением пламени, пропитывающим эти стены, расслабляло, нашептывая только хорошее, светлое, доброе… Появлялось детское желание раскинуть руки и покружиться, дабы поймать маленькие частички, несущие в себе чудесный запах. Девушка поймала движение сбоку — отражение в высоком зеркале на стене, возле массивного умывальника. Это была она и не она, появилось существенное различие, но в чем именно оно заключалось, Шестая не могла сказать наверняка. Пожалуй, волосы стали еще более красными, насыщенно яркими, как закат над водами океана. На изящном кресле возле стены обнаружилась аккуратная стопка одежды в привычных для Лукидонии черных с золотым шитьем цветах. Маленькая для широких плеч Рейзела, женственная. Шестая провела пальцами нерешительно по верхней детали гардероба: ткань ластилась к пальцам, легкая, но плотная, мягко обволакивала их, нежная, как шелк. И наверняка удобная. Несмотря на то, что Шестая обычно покупала вещи высокого качества, за исключением бесконечной вереницы подаренных футболок, одежда Благородных превосходила весь ее гардероб на порядок. Так недолго заполучить комплекс неполноценности. Футболка полетела на пол. Лечение Двенадцатой как всегда не оставило следов. Шестая провела по гладкой коже, по острому углу невредимого локтя и коснулась кулона. Дракон по-прежнему распахивал крылья, щерил клыки, обнимая кристальный меч, даря успокоение, уверенность. Вуаль пропускала необходимую дозу пламени и… силу Рейзела. Та не осталась со своим хозяином, частично последовав за девушкой. Если закрывать глаза и прислушиваться, то можно уловить отзвуки органной симфонии гармонии и правильности. Шестая чувствовала, знала с непонятной уверенностью, что часть ее пламени точно так же окружает спящего в соседней комнате Благородного. Рейзел в самом деле того стоит. Вода полилась в ванну из кранов, забурлила, заклокотала, заполняя ее. Кто-то предусмотрительно расставил неподалеку армию флаконов и пузырьков, баночек с кремами и солью. На ум приходили различные способы отравления, возможные с помощью средств гигиены, но недостойные мысли скользили отдаленно, скорее, следствие опыта, нежели реальное подозрение. В этом доме ничто не способно навредить Шестой — об этом пело пламя, об этом вибрировало само поместье, этими словами, беззвучными, вплетенными в органную мелодию, согревала сила Рейзела. Неужели подобным образом ощущается резонанс? Объединение для всех звучит столь красиво, что хочется потеряться в нем, заблудиться в хрустальных лабиринтах и никогда не возвращаться в реальность? Шестая бросила щепотку душистой соли, с удовольствием втягивая носом насыщенный, душистый аромат, поднимающийся вместе с паром. О, да! Вот это подлинное наслаждение после напряженной миссии. Правда, ей еще не доводилось принимать ванну возле открытого окна — находиться беззащитной на отлично простреливаемой местности противоречило ее принципам снайпера, но в кои-то веки Шестая махнула рукой на свою неоправданную паранойю. Имеет или нет она право расслабиться под боком у Рейзела и в одном помещении с Франкенштейном? Шестая осторожно погрузилась в воду, та всплеснула, набежала волной и прикрыла кулон, когда девушка вытянула ноги и откинула голову на высокую спинку. Расслабление медленно, неотвратимо захватывало каждую клеточку тела, словно до этого оно, несмотря на сон, оставалось напряжено, готово к атаке. Межмировой телефон, найденный под одеждой, сам прыгнул в руку. Как ты? — на разные лады, в разное время, но в колоссальном количестве. Пропущенные звонки, сообщения. Ее Семья беспокоилась, угрожала прибить, если Шестая умрет — типичный пример логики родственников, заставивший засмеяться тихонько и мысленно поблагодарить за заботу. Какие же они у нее… — Как ты? — прозвучал вслух вопрос, на край ванны присела Третья, расправив подол безукоризненно выглаженного, свежего платья. Собранная, полная сил и готовности сразиться с чем угодно. Не-спокойная, потревоженная, с немым вопросом в кошачьих глазах, с искривленными в усмешке губами. Солнечная ифрити теперь полыхала неуверенностью, стержнем, вставленным в спину, как будто это она идет по проволоке над Бездной. В подобном состоянии мать по отношению к младшей дочурке Шестая видела всего раз — когда близилось время химеризации. Крылья рвали кожу на спине, выламывали позвоночник, в глазницы словно кто-то насыпал по горсти раскаленных углей, но она все равно видела Третью — такую. — В порядке, — в горле вырос комок. Шестая взяла руку матери, потерлась о нежную кожу носом, как щенок, впитывая неповторимый запах выпечки, крема для рук, моющего средства и пламени, огромного количества духовного огня. — Мам… прости меня… — За что? — Третья улыбнулась: печально и одновременно с гордостью. — Ты выжила — а это самое главное. Шестая подставила голову под ласковые, сильные руки, чуть не замурлыкала, когда мама начала намыливать волосы — совсем как в детстве, когда они быстро полоскались в общей душевой казармы. Тогда Третья была не намного выше, не так сильна, но ощущения не изменились: забота, ласка, нежность, любовь, поддержка. Море ощущений, в которых хочется раствориться. — А где моя одежда? Может, там еще удастся что-нибудь исправить? — спросила она, пока Третья массировала голову, каждым прикосновением убеждаясь, что вот она, ее дочка, живая, невредимая, здоровая. Ну, а будущее… оно будет только в будущем, его можно подкорректировать, исправить. Надо только постараться… Надо не мешать Десятому… Надо поступать так, как велит сердце. — Я забежала еще на минутку, забрала ее. Поверь, там нечего исправлять. Кровь, вода, воздействие Чистой силы… Проще выкинуть. Но я все оставила у тебя дома — разберешься сама со своими сюрпризами. — Спасибо, мам. А переодевала меня Пятая? — Как догадалась? — хмыкнула весело Третья. — Больно… шортики знакомого стиля. — Ее подруга еще предлагала взять полосатые чулочки. Хочешь принесу? — коварно осведомилась Третья. — Ни за что! Мамочка мягко рассмеялась, смывая пену. Тучи постепенно рассеивались, когда она все больше убеждалась в силах дочери, в ее уверенности. Третья вновь начала улыбаться, ехидство воцарилось на красивых губах, а в глазах плескалось понимание. Сочувствие. Готовность помочь, только попроси. Ее чувства разделяла вся семья. За это Шестая их и любила. Сильные, ловкие пальцы двигались уверенно, разминали мышцы, Шестая подставлялась под прикосновения, чуть ли не мурлыча, а с мокрых волос капала ароматная вода. Наверное, мамочке тяжело не использовать пламя — его густая волна ощущалась за пределами хрупкого тела, оно рвалось на помощь, но тут же пряталось обратно, сворачивалось пугливым ежиком, чтобы не навредить. Ее собственное пламя реагировало, плескалось, поднимая маленькие волны, но затем, убедившись, что вливания не произойдет, вновь успокаивалось. — Прости… мне… непривычно так касаться тебя, — Третья перебирала влажные пряди. — Надеюсь, это скоро завершится. — Ты что-то видишь? — шепотом осведомилась Шестая. Мамочка поморщилась, глаза вспыхнули янтарем и погасли. — Не то, чтобы… Я определенно улучшила контроль над даром, но по-прежнему до Десятого мне как до луны. Поэтому противоречить или как-то влиять на ситуацию не стану. Прости. — Не стоит. Все правильно. Знаешь, там, где я была, — мамочка заинтересованно выгнула бровь. — Кавахира сказал, что папочка — мудрый молодой человек, знает, как сделать лучше. Благодаря его молчанию я не погибла. Третья перевела взгляд на окно. У них всех сохранялось двойственное отношение к молчанию Десятого о видениях, особенно, когда в опасности оказывался член Семьи. Многие кидались с кулаками, ярились, но рано или поздно гнев спадал, а вместо него приходило понимание — папочка сделал так ради их же блага. Кто знает, что было бы, сообщи он о кулоне Рейзела сразу. Может, его не удалось бы достать, так как Благородный заранее знал бы, для чего он нужен. Шестая не сомневалась: Рейзел не отказал бы. Но мог не пройти то испытание, которое упоминал. Может, все дело в добровольности? И таких нюансов сотня, нет, тысяча. Папочка здорово навострился разбираться в них, используя на благо близких. — А вообще, — Третья поднялась гибким движением опасного животного, поправила платье, заляпанное пеной и водой, о чем молодая женщина ничуть не сожалела, осматривая с беззаботным безразличием. Взмахом руки открыла портал. Четко выверенная непринужденность. — Передай директору, что за школу можно не переживать — я обо всем позаботилась. — Школа хоть цела? — выгнула бровь Шестая, фантазия мамочки безгранична. — Нахальный ребенок, — с каким-то удовольствием пропела Третья. — Цела школа, конечно же, но любезному Виктору Ли может не понравиться то, на что вынудили согласиться руководство в его отсутствие. Шестая подобралась. Разумеется, мама не допустила бы вреда для дочери или, как теперь понимает девушка, Франкенштейна — обычно Третья ни за кого из не-семьи работу не выполняла. Однако… — Кто вынудил? — Правительство, — Шаман бросила серьезный взгляд. — Программа по обучению перспективной молодежи. — Весьма подозрительная программа? — понимающе откликнулась девушка. — Именно, — довольная ее выводами кивнула Третья и растворилась в собственном мире, дабы не искушать себя вновь близостью и невозможностью толком помочь. Шестая откинулась на спинку ванны. Программа… Точно ее одноклассники вляпаются, как пить дать! Интуиция твердо уверяла в этом. Надо возвращаться. Срочно надо возвращаться. Мамочка почти наверняка отсрочила исполнение соглашения так сильно, как только могла, но запас времени не бесконечен. Выбравшись из ванны, к своему огромному удовольствию, девушка обнаружила возле стопки вещей револьвер. Потемневший, но все еще слегка дрожащий на гранях, пульсирующий, как будто никак не мог определиться с внешним видом. Или это она виновата — сама зависла в промежуточной стадии, не став Шаманом, но и человеком не являясь? Приговор радостно прыгнул в руку, подстроился, цепи обвили запястье браслетом, всего пара трубок проткнула нежную кожу — почти неощутимо. Пламя внутри всколыхнулось, девушка почти наяву увидела, как скользят лавовые потоки по темным венам к точке соприкосновения с оружием. Ей надо стрелять… Надо хоть раз попробовать выстрелить. Потому что беспомощной принцессой никогда не была, несмотря на то, что ей нравится забота посторонних. Потому что в запасе привыкла иметь козырь в рукаве. Или на бедре — тут уж как посмотреть. Шестая тронула быстро сохнущую прядку алых волос, что, избавляясь от влаги, расправляли пушистые колючки, обнимали ласково шею. С одной стороны, нельзя нарушать хрупкий баланс, а с другой… Нужно поступать так, как велит сердце, советует интуиция. В конце концов, никто из них, даже на грани химеризации, подвергаясь угрозе лишения человеческого сознания, не соглашался оставаться беспомощным. Или сделать беспомощным других. Это только Двенадцатая могла полностью направить дар вовнутрь, позволяя заботиться о себе неистребимому сестринскому комплексу Мэй-тян, которым младшая ведьма искренне наслаждалась. Но при таком раскладе она все равно рисковала собой ради семьи, ради Шестой, всех остальных. Разве может она оставить без поддержки, пусть незначительной, своих новых друзей? Рейзела… Шестая покачала головой, отвечая собственным мыслям. Испытания лучше проводить дома, попросив подстраховать сестер, в том числе неугомонную Восьмую, тайком от слишком озабоченных ее безопасностью Рейзела и… брр… Франкенштейна. Девушка вспомнила взгляд ученого, список его дел, направленных на нее… Стало решительно не по себе. Особенно, если учитывать чувство юмора уважаемого директора Ли. Неужели Мэй-тян была права, и мамочка запала на директора? Воображение пасовало и отказывалось представлять возможность данного варианта. Третья слишком… не от мира сего. Земная, но при этом недосягаемая. Возвышенная не по-человечески, отстраненная, одновременно близкая… Трудно описать, надо видеть, чувствовать, дабы понимать. Шестая, как Мэй-тян, совершенно точно наслаждалась своим восхищением по отношению к старшей родственнице. С мамочки станется развлекаться подобным образом… Надо сказать, Благородные умели подстраивать свою одежду, свой стиль под обыкновенных, не столь совершенных внешне людей. Конечно, Шестая видела примеры во время короткой «экскурсии» по стране, но никогда не думала, что убедится в этом на собственном опыте. Белоснежная рубашка с шейным платком, пышными рукавами, перехваченными у тонких, невыносимо тонких из-за этого акцента запястий не делала ее фигуру мальчишеской, наоборот, каким-то странным образом подчеркивала женственность пропорций и очертаний. Сверху лег удлиненный жилет с золотым шитьем, под который девушка с огромным удовольствием спрятала пистолет — кобура нашлась там же, где Приговор. Обтягивающие штаны не «душили», как часто случалось в жизни, позволяли нагнуться, разогнуться без проблем. Она снова думает о возможности поединка! Даже попробовала платформу и каблуки ботинок на устойчивость. В таких жалко прыгать — разлетится ведь на части все изящное совершенство уже после первого приземления. Ну, или второго, если Шестая будет крайне аккуратна. А еще они не цокали — огромный плюс, когда надо проскользнуть бесшумно через занятую спальню. За прошедшее время Рейзел не переменил своего положения, разве что закутался плотнее в накинутое на него девушкой одеяло. Губы тронула невольная улыбка. Если так ощущают себя все Шаманы при взгляде на Благородных, не удивительно, что первая владелица кулона связала с одним из них свою жизнь. Поместье разительно отличалась от того, что видела девушка во время прошлого визита, пусть короткого, ночного, но все же… Дом отряхнулся, сбросив с себя многовековую пыль, смахнул тенета, засиял пуще прежнего: сдержанной, молчаливой роскошью, изяществом, элегантностью, но самое главное — жизнью. Шестая провела пальцами по стене, коснулась оконной рамы, пламя отзывалось, вибрировала гулкая сила Рейзела, частью следовала за ней, переплеталась, заставляя откликаться все существо. А девушка беззвучно, невольно звала рассыпанное, как зерна на дороге, пламя, танцующее пылинками в солнечных лучах. В одном из переходов девушка задержалась, разговаривая по телефону. Позвонить каждому из двадцати родственников — на это требовалось время; взгляд, бездумно скользящий по стенам, отмечая чистоту и наведенный недавно блеск, зацепился за картины. В них не было четкости линий, присущей подлинным произведениям искусства броскости, яркости, западающей в сердце, мазки никто бы не назвал элегантными, однако… в картинах было столько душевного тепла, столько любви к миру и сосредоточенности на нем… На этих картинах взмывали ввысь острые снежные пики отрывистых гор, вспарывающих мягкую синеву небес, темнеющую по краям от прихода вечера; волны разбивались о скалы белоснежными вспышками фейерверков, снежными кустами, не достигая маяка возле дома; невысокая фигурка, откровенно маленькая по сравнению с деревом, под которым пряталась, любовалась раскинувшим крылья замком на другом берегу реки. Шестая усмехнулась, провела по одетой в белую рубашку и черные брюки фигурке с таким знакомым разворотом плеч. Всего несколькими мазками, несколькими штрихами художник… или художница? сумела передать, к кому обращены ее произведения. Картины удивительно вписывались в окружающую обстановку, несмотря на кажущуюся безыскусность. Разглядывая их, девушка сама не заметила, как подошла к дверям, из-за которых неслись подозрительно знакомые вопли. — Не помешаю? — Шестая, ты проснулась! — непосредственно откликнулся Тао, отбрасывая карты. Хакер подскочил, обнял, притиснув к жилистому телу, затем отстранил, повертел из стороны в сторону. — Отлично выглядишь, совсем как маленькая Благородная. У Рейзел-нима определенно есть вкус. — Как ты себя чувствуешь? — прервал болтовню приятеля Такео. — Гораздо лучше, спасибо, — благодарно кивнула девушка, присаживаясь возле Двадцать первого, игравшего против выступавших единым фронтом напарников. Гостиную — к счастью, другую, не ту, в которой «болела» Шестая — заливал солнечный свет. Модификанты расположились на диване возле столика и вовсю резались в карты. Наверняка их тоже, как запасную одежду, запихнул в удивительно вместительный, а потому тяжелый футляр для винтовки друга Тао. Ни Сейры, ни Региса, ни, что более странно, Франкенштейна видно не было. — Долго я спала? — Полных двое суток. Мы тут успели немного прибраться. Знаешь, — Тао наклонился вперед, понизив голос и оглядываясь по сторонам, как будто тот, о ком пойдет речь, мог подслушать, — твоя мамочка, конечно, страшная, но папочка… вообще полная жуть! Такео глубокомысленно закивал, Двадцать первый поддержал слова товарища суровым мужским хмыканьем. Шестая почувствовала, как брови удивленно ползут вверх, к линии роста волос: по ее определению мягче папочки существа на свете не было, его по резкости и «жути» даже Восьмая превосходила — Десятый успокаивал, а от сестрицы люди плакали и не спали по ночам. А уж Третья превосходила его по всем статьям тем более. В их Семейке все боялись гнева мамочки больше, нежели отцовского. Потому столь странно было слышать полностью противоположную версию. — Когда он смотрит, кажется, будто видит насквозь, — пожаловался хакер. — Такое чувство, будто мысли читает. Посмотрел — и все обо мне узнал, — вставил Двадцать первый. Ах, это! Гиперинтуиция Вонголы, помноженная на талант Шамана и природное стремление к гармонии. Папочка действительно так смотрел, с самого детства. Под его взглядом Шестая ощущала себя малышкой. — Это у него врожденное, — усмехнулась девушка. — Лучше расскажите, что произошло после того, как мы с Рейзелом удрали? Франкенштейн в самом деле сражался с тем… старшим Кертье? — О-о-о! — оживились модификанты. — Там тако-ое-е было-о!!! — Эпичное, историческое, легендарное сражение, — начал повествование Тао, выбив право вести рассказ, как главное трепло их компании. — Между монстром с Копьем и ниндзя-Благородным… — Франкенштейн тебя убьет, если узнает, что ты назвал его монстром, — заметил Двадцать первый. — Его здесь нет, а когда вернется, история уже закончится, — отмахнулся Тао. — Итак, продолжаем… В хакере пропадал великий рассказчик: он умел подать историю невероятно завлекательно, красочно. Шестая мысленно перенеслась на ту поляну, только на этот раз являлась сторонним наблюдателем. Видела Франкенштейна, испускавшего темную ауру, читавшего лекцию Раэлю, раненому, беспомощному, которого защищал старший брат. — Кстати, — мрачно попросил Такео, прерывая на секунду Тао, — в следующий раз стреляй Раэлю прямо в голову. Колени он слишком быстро залечивает. — После коленей он вообще живым остался, — поддержал недовольный Двадцать первый. Не трудно догадаться, в чем скрывалась проблема — в остром языке и высокомерном характере Раэля. Молодой Благородный способен камень из себя вывести. Кроме Рейзела — тот смотрел снисходительно, не принимая всерьез. И Франкенштейна — тот на подначки «велся», откровенно наслаждаясь каждым моментом ярости. — Он так вас раздражает? Модификанты даже не переглядывались, мнение у них сложилось с первого взгляда и закрепилось на века. — Да! — Итак, продолжим нашу повесть! — вновь переключил внимание на себя Тао. Битва выдалась эпичной, другого слова не подберешь, если судить по восторженным лицам модификантов. Так и хотелось фыркнуть «Мальчишки!» Шестая потребовала подробного описания оружия Раджека, того самого старшего Кертье. Что сказать, имелась маленькая слабость, но клинки Раэля восхитительны. Интересно было бы посмотреть на Картас Раджека. Если судить по словам товарищей — застывшие в руках молнии, резкие, с острыми углами и сколами. Восхитительно неземные, могущественные, темные, стильные… Элегантные и опасные. — Когда Раэль достал свое оружие духа, его аура просто взорвалась силой, а вот Раджек, напротив, будто исчез, — поделился наблюдением Такео. Шестая искренне, всей душой жалела, что не могла присутствовать на той битве. Увидеть бы скорость главы клана Кертье, самого быстрого из Благородных, его техники — ту, с раздвоением, к примеру. Это вызывало жуткую зависть по отношению к товарищам. Они-то все видели. Взрывы, содрогающуюся землю, если не пик сил, то могущественные техники и приемы. Одно Копье против двойных клинков, ловкость, гибкость и коварство против скорости и благородства. Франкенштейн, когда хотел, мог быть очень, очень хитрым. Его боевое безумие вовсе не мешало загонять противника в ловушку бесцельной ярости, ослабляющей концентрацию, ядовитыми замечаниями. Поэтому вдвойне хотелось бы увидеть того, кто не поддался, не утратил присутствие духа и продолжал атаковать. — А после он нанес себе точно такую же рану, представляешь? — благородный жест Раджека поразил их до глубины души. Модификанты попали под удар, Франкенштейн вынужден был их защищать, из-за чего пострадал сам, ведь отвлекся — это сильно задело мужчин, хотя виду те не показывали. Собственная беспомощность, неспособность защитить, помочь другу… По сравнению с теми одиночками, какими они являлись при первой встрече: озлобленными, заострившимися, непонятыми, измученными отсутствием выбора, — виделась огромная, прямо-таки колоссальная разница. Куда-то подевался весь эгоизм и желание огрызаться, вырвать глотку за любой косой взгляд — углы смягчились, сами мужчины изменились, этого нельзя не замечать. Шестая определенно была рада. Тому, что Двадцать первому удалось наконец пережить смерть друга, тому, что Тао и Такео обрели место в мире, которым довольны. Пожалуй, она может понять Аркобалено, Девятого и остальных, пожертвовавших жизнью ради таких вот людей. Ради будущего всех людей мира. Чтобы они искали, боролись, никогда не сдавались. — В целом, по общим результатам — ничья, — подвел итог Тао. — Полянка в хлам, ближайшие скалы и деревья — вдребезги, а шеф, пусть раненный, удирает, так как почувствовал силу Рейзел-нима. Ну, Раджек припустил в погоню. — А мы остались с Раэлем, — метафорические тучи над головой снайпера испускали молнии. Что им наговорил Кертье-младший? Как вообще выжил, не попавшись в ручки жаждущих мщения модификантов? Шестая хихикнула. — И совсем не смешно, — отвернулся Такео. Надулся, совершенно точно надулся. Как маленький ребенок, как мышь на крупу. — Где Сейра и Регис? Мне казалось, вы включили его в это свое… сообщество… — Рыцари Рейзела! — провозгласил обиженно Тао. — Неужели так трудно запомнить? Впрочем, непонимание людское всегда было уделом гениев. Девушке стало очень стыдно, когда хакер отвернулся точно так же, как товарищ. В ту же сторону. — Сейру, Региса вместе с Ямамото забрал тот пафосный старик, — пояснил искренне веселящийся Двадцать первый. Боковая дверь распахнулась, в комнату стремительным шагом вошел идеально выглядящий, собранный и готовый к подвигам Франкенштейн. Голубые глаза оценили представленную картину, отметили карты, пустые чашки и две крайне обиженные мины. — Доброе утро. Тсуна, ты только проснулась, а уже умудрилась обидеть двух моих подопытных из трех, — директор не поскупился на острую улыбку. — Горжусь, непревзойденный талант! Судя по раскрытым ртам, модификанты ожидали чего-то другого, но это же Франкенштейн, поэтому рты захлопнулись, а обида пропала с лиц, как только прозвучал следующий вопрос: — Как ты себя чувствуешь? — он заставил вспомнить, что девушка сильно болела, пробыла без сознания двое суток. — Лучше, спасибо, — кивнула Шестая. — Что-нибудь беспокоит? Озноб или лихорадка? Тебе жарко или холодно? Как твое пламя? В голосе директора горело любопытство естествоиспытателя, под пристальным, препарирующим, немного безумным взглядом Шестая ощутила себя лабораторной мышкой, маленькой, беленькой, абсолютно беззащитной. — Все в порядке. Мне всего лишь немного холодно. Пламя поступает в тело стабильно, небольшими порциями… — Если что-то произойдет, не скрывай! — властно повелел Франкенштейн. — От этого зависит не только твое благополучие, но и Мастера. Ах, да, ты же не знаешь! — Знаю, — вынуждена была признаться девушка. — Как?! — хищно подался вперед мужчина, казалось, его золотые волосы зашевелились, готовые сцапать сидящую неподалеку жертву. — Ты совершенно точно не была в сознании — уж это я определил. — Мне показала Система равновесия. Что с Рейзелом? Мое состояние как-то сказывается на нем? Франкенштейн опустился в отдельно стоящее кресло, расправил складки на брюках. Он снова выглядел как джентльмен прошлого века, как настоящий принц, а не обычный директор элитной, но только школы. Осанка, манеры, взгляд — ему не стоило труда поддерживать все на должном уровне, это въелось в нем, жило, естественное, как дыхание. — Думаю, нам не помешало бы выпить по чашечке, — многозначительно произнес он, и модификанты, уловив намек, понятливо смотались, чтобы вскоре вернуться с чайным набором на подносе. Во время их отсутствия ученый молчал, задумчиво разглядывая стол и разбросанные карты, на самом деле не видя их. Разум погрузился в расчеты, анализ информации, которой наверняка обзавелся ученый во время вынужденного отсутствия девушки. Разговор директор начал, как только присутствующие расселись и сделали по первому глотку чая. Словно простое движение послужило командой. — Мне мало известно о Пробуждении, а твои родственники, после того, как позаботились о тебе, больше не появлялись. Не думаю, что они скажут больше, чем уже сказали. Даже в библиотеке Лорда я крайне мало нашел информации о резонансе — у каждого он разный, сколько Благородных, столько оттенков связей: неповторимых, индивидуальных. Но одно совершенно точно: в хрониках нет ни малейшего упоминания о резонансе с Ноблесс. Модификанты прислушивались внимательно, разве что не шевеля ушами от энтузиазма, Шестая задумчиво погрузила взгляд в темную жидкость, которая плохо, но все же отражала ее растерянность. Девушка знала о Пробуждении столько же, сколько ее родственники, о резонансе — того меньше. Многое им приходилось исследовать на практике, так как пламя посмертной воли — вещь уникальная, для каждого человека разная. А уж если брать людей из различных миров… — Поэтому тебе придется быть со мной чрезвычайно откровенной. Скажи, ты ощущаешь Мастера сейчас? Как именно? Шестая прикрыла глаза, позволила органной нити пробудиться, захлестнуть сознание, а после схлынуть волной, оставляя после себя послевкусие дождя и талого снега — приятное свидетельство весны. Франкенштейн терпеливо ждал, не сводя взгляда, в котором было все: волнение, тревога и отчаянная надежда. — Мелодия всегда со мной, она позади, но звучит постоянно. Мы с Рейзелом… переплетаемся, — она не знала, как назвать это лучше, передать точнее ощущение. — Это хорошо или плохо? Мешает тебе или тревожит? — Нет-нет… Нет, это… — Шестая покраснела, но ответила честно, слова шли от сердца: — Восхитительно. Мне… так спокойно. Моя решимость ляжет в основу его силы, и мы разделим одно бессмертие на двоих… — Что? — вскинулся Франкенштейн. — К этому все идет, — отстранено произнесла Шестая, прислушиваясь к мягкому голосу интуиции, — однако… не знаю, когда произойдет окончательное Пробуждение. Знаю, что скоро, но когда… — Что послужит спусковым крючком? — вдруг задал вопрос Двадцать первый. — Душевное страдание, — девушка улыбнулась непониманию на лицах модификантов, откинула рассеянную отстраненность, вновь становясь собой. Интуиция сделалась еще более острой, почти на грани с предвидением. Это пугало и будоражило одновременно. — Какая-то проблема, затронувшая старые травмы, душевные раны, вдруг оказавшиеся правдой страхи… Пламя посмертной воли по сути материализованная решимость, поэтому… — она пожала плечами. — У твоих родителей, если не секрет, что было? — лаской закрутился Тао, разве только не облизнулся, готовясь зубами вцепиться в новую информацию, как в кусок лакомого мяса. — Маму в очередной раз отправили на опыты, но тогда… Ученые планировали совершенно точно убить ее сознание, оставив лишь тело, наполненное пламенем. Идеальное во всех отношениях, послушное чужой воле оружие. Мы боялись этого долгое время, поэтому когда страхи стали правдой… — Шестая вновь повела плечами. — А папочка начал проходить последнюю стадию химеризации. — Химеризации? — Франкенштейн разве что конспект не вел, в отличие от модификантов, он понимал гораздо больше, лучше представлял масштаб эксперимента. — Нам всем, кроме мамочки, привили гены какого-либо животного, — ученые изменяли не только тело, но и суть, поэтому последствия их опытов удачны и почти необратимы. — На последней стадии мы должны либо стать химерой, утратив полностью разум и навредив близким людям, либо… пройти его, получив некоторые положительные эффекты, но главное — сохранив сознание, человеческую суть. Это сложно — открывать себя настолько. Но в то же время на удивление легко. Может быть, потому, что в этой компании все так или иначе измененные? Или потому, что они совершенно точно не станут болтать об этом направо или налево? А, может, дело в пережитых, разделенных на всех приключениях, когда они прикрывали спину друг другу. Шестая посмотрела на товарищей и поняла, какой вариант наиболее верный. — Когда тебе предстоит последний этап химеризации? — сосредоточенно спросил Франкенштейн. Он хмурился и уже высчитывал, что можно будет сделать в таком случае для своего любимого Мастера, как обезопасить его и девчонку, которую Благородный выбрал по воле случая. На душе стало тепло — он беспокоился о ней тоже, пусть даже никогда не признается. Могли ли они догадаться о таком развитии событий, когда заключали свой «пакт о ненападении» в директорском кабинете? Однако в чем-то он прав: химеризация — страшная вещь, Шестая не могла представить, как безумие повлияло бы на органную связь с Рейзелом. Ею овладевал страх в первую очередь за партнера, нежели за себя. В конце концов, за много лет успеваешь смириться с неизбежным. Какое счастье, что ее химеризация одолела одной из первых. — Я ее уже прошла. Дружный облегченный выдох послужил наградой. — И что у тебя изменилось? — тут же оживился Тао. — Ты обрастаешь мехом, как Двадцать первый? Воешь на луну? Шестая засмеялась. — Быстро бегаю и хорошо прячусь. — Ага, а еще стреляешь… Ой, доброе утро, Рейзел-ним. — Доброе, — длинные пальцы приласкали изгиб шеи, скрытый платком, скользнули на плечо, Шестая непроизвольно подалась навстречу движению, улыбаясь, как полная идиотка, когда очередной виток музыки взлетел ввысь, приветствуя вторую половину. — Как ты себя чувствуешь? Девушка запрокинула голову, чтобы утонуть в улыбке винного взгляда. — Замечательно… — Почему мне каждый раз становится неудобно, когда их вижу? — пробубнил, кажется, Тао, но Шестая уже не слушала. В присутствии Рейзела резонанс набирал обороты, становился более… обширным, обжигающе-нежным, как солнце, до слез из-под ресниц. — Тебе идет. — Спасибо. Рейзел сел рядом, заставив Двадцать первого шустро перебраться к товарищам по модификации, взял руку девушки и привычно уже начал перебирать пальцы. На это простое движение реагировали невидимые струны — мелодия то взлетала ввысь, то опадала глубоко-глубоко, в подземелье. Шестая помогала, поглаживала, сжимала в ответ, как настраивала инструмент, разыскивая одну, ту самую правильную во всех отношениях гармонию, что затронет все существо целиком, не оставив ни клочка сути свободной, как было сейчас. — Мастер, у нас гости, — поклонился Франкенштейн, приложив руку к сердцу. — Боюсь, это по душу Тсуны. Хорошо, как скажете, я встречу. Рейзел ничего не сказал, лишь посмотрел многозначительно, но этого было вполне достаточно. Он вообще выглядел несколько иначе в черной форме Благородных: взросло, немного… древнее. И в то же время… замечательнее. Моложе. Как подобное возможно? Белый словно сглаживал часть черт, в то время как черный подчеркивал белизну кожи, алую глубину глаз, тонкость и изящество телосложения… Впрочем, как любому Благородному, Рейзелу шло все без исключения. Даже в лохмотьях он привлекал бы колоссальное количество внимания окружающих своей непревзойденной элегантностью. И у него снова в ухе была серьга, отсутствие которой в склепе девушка заметила мимоходом. Артефакт, как ее кулон, сдерживающий силу Рейзела, опутывающий ту темными нитями, не давая вырваться и навредить владельцу. Печать… Но съемная. И она резонировала с кулоном, они взаимодействовали, как будто договаривались меж собой. Только полуразумных артефактов ей не хватало! Как будто мало колдовских штучек Двенадцатой и бегоний Восемнадцатой! Никогда прежде не чувствовала она себя так легко, свободно… на своем месте. Плечом к плечу с Рейзелом, в одном с ним поле… В гармонии. Удивительное, восхитительное, великолепное ощущение. Отдых после войны, долгожданное перемирие. Вошедшая в комнату гостья… сияла. Другое слово Шестая подобрать вряд ли сумела бы. Внутренняя сила, свободная уверенность, не скованная ничем отражалась в легких, плавных движениях. Такую личность невозможно не заметить, потерять в толпе однообразных лиц. Белое платье, перехваченное под грудью, накидка с длинными полами, но без рукавов делали обладательницу невинной, почти святой, ослепительно… белоснежной. Поэтому Шестая не ожидала встретить взгляд давно знакомых глубоких синих глаз. — Добрый день. Прощу прощения за вторжение. Мое имя Юни Джинглио Неро. Юни Джинглио Неро мира Десятого, других традиционных миров — бледная девочка с теплой улыбкой, квинтэссенция сострадания и сочувствия. Она напоминала тонкую дрожащую свечу, чей трепещущий огонек с трудом разгонял сгустившуюся тьму. Не показное смирение, готовность пожертвовать собой… Нет, не так. Готовность означает хоть какую-нибудь борьбу, хотя бы подобие сражения. Юни, Ария, Луче не сражались, они знали, что их судьба — погибнуть ради блага других, и принимали эту судьбу с пониманием и смирением. Знание не отравляет жизнь тех, кто привык жить с ним с младенчества, но приглушает огонь. Зачем бороться, если твоя судьба в другом? Кавахира был прав: женщины Джинглио Неро не умели сражаться, только не за самих себя. По крайней мере, те женщины, которых Шестая знала по иным мирам. Расположившаяся на диване напротив, смущенно попытавшись пресечь попытки модификантов отдать место, но потерпев поражение, Юни была старше своих параллельных прототипов. В ней не имелось скованности других своих версий. Внутренний стержень виднелся вполне очевидно, не тонкая свеча с трепещущим пламенем, но… лампада. Ночник, что светит ровно, ярко, без колебаний огня, приманивая к себе насекомых, притягивая взгляды людей. Только взгляд… взгляд не подходил молодому лицу — не по годам мудрый, понимающий, видящий насквозь, но такова судьба всех провидцев. Смотря в будущее, отчасти переживая свои видения, они взрослеют гораздо раньше остальных. Шестая почти ощутила, как поежился за спиной Тао, когда синие глаза на секунду остановились на нем, а после вновь вернулись к Рейзелу. — В первую очередь я бы хотела поблагодарить вас, Кадис Этрама Ди Рейзел за то, что вы сохранили повеление своего предка, — голос Юни тек рекой: полноводной, глубокой, полной тонов, оттенков, со скрытыми до времени порогами. Рейзел кивнул. — Дочь Благородного, создавшего кулон, — пояснил он специально для Шестой, глядя ей в глаза, — перед тем, как перейти в наш род, своим последним повелением закрепила бывшие земли их клана за пламенными потомками Шаманов. Лорд не стал противиться ее решению, но подарил каждому следующему наследнику решающий голос по данному вопросу. Я не стал отменять это решение. — За это мы вам благодарны. В нынешнее время на той земле проживают все пламенные, не нашедшие партнера. Хотя дома там есть абсолютно у всех. — А таких много? В смысле — пламенных без партнеров? — с живым любопытством спросила Шестая, с трудом отводя взгляд от карминовых глаз. В моменты, когда она оказывалась поблизости от Рейзела, когда устанавливался прямой контакт, резонанс ширился, охватывал больше пространства, оторваться было практически невозможно. К тому же было интересно, каких партнеров нашли себе члены несостоявшегося Десятого поколения. Любопытство не то, чтобы терзало, но вполне настойчиво пихало локотком под ребра, подначивая задавать и задавать вопросы. — Не очень. Бовино Ламбо, я и Бьякуран Джессо, но в отношении меня и Бьякурана все… сложнее. Мы — бывшие части Тринисетте. Моя бабушка, предвидя определенные события, посоветовала моей матери продлить наш род как можно раньше, однако Бьякуран все равно меня старше! — слегка надулась девушка. И, наверное, ведет себя как старший. Улыбку сдержать не получилось. Зато становилось понятно, почему эта Юни взрослее. И свободнее. Не стальная, решительная, волевая, взрывная Ария, но мягкая, непоколебимо-уверенная Луче. В белом платье, с хвостом длинных волос… Безусловно красивая. Юни относилась к детям, которые с возрастом становятся лишь краше и обаятельнее. — Поэтому… — голос девушки завибрировал, она облизнула пересохшие губы, как будто собираясь сказать нечто очень важное. Шестая против воли сосредоточилась на ней, рядом Рейзел обратил непроницаемый взгляд потемневших глаз, под которым провидица слегка покраснела. Группа поддержки в лице Франкенштейна и модификантов напряглись. Они определенно не знали, чего ожидать от ясновидящей, потомка знаменитого рода, единственной уцелевшей в мире обладательницы могущественного дара. А общение с Десятым сказалось не лучшим образом на отношении к подобного рода людям. Шестая чувствовала исходящее от них волнами напряжение, готовность темной энергии директора вырваться из-под кожи. Но Юни улыбнулась: светло, легко, с признательностью. — Я бы хотела поблагодарить тебя, — обратилась она к Шестой, смотря прямо в глаза своими сияющими небесными омутами. Непередаваемо красивый оттенок насыщенно синего. — За то, что ты остаешься. Ох, эти ясновидящие непередаваемы. Только они могут поблагодарить за будущее. Шестая ощутила, как заполыхали щеки, когда Юни озвучила то, о чем девушка планировала умолчать — все равно значения уже не играло. — Я не могла уйти. Юни перевела взгляд на чашку с чаем, принесенную ей услужливо директором. В отличие от Десятого, умело лавирующего в видениях, играющего с ними, в отличие даже от еще не охватившей дар до конца Третьей, Юни казалась неопытной и юной, еще слишком молодой ясновидящей, а потому… более человечной, приближенной к земному. Когда пропала необходимость жертвовать собой, когда девочка получила возможность жить для себя, решать за себя, она утратила основную часть своей отстраненности, разрушилась преграда, отделявшая ее от других. Джинглио Неро живут так, чтобы за них никто не волновался, чтобы их самопожертвование воспринималось нормально и не сломало никому жизнь, а потому они изначально абстрагируются от реальности, держатся слегка прохладно, хотя улыбка их способна согреть любого. Юни больше нет нужды притворяться, что ей не хочется жить, радоваться солнцу, смеяться… Определенно, Шестой она нравилась. Бывают такие люди, которые нравятся с первого взгляда. Это определенно относилось к Юни Джинглио Неро. Когда провидица подняла глаза, их синева слегка потемнела от переживаний. — Раньше ты не могла исчезнуть, — кивнула она тщательно подбирая слова, не замечая пристальных, пытливых взглядов, так как смотрела лишь на собеседницу. — Я не вижу этого места, другие Шаманы защищают его и твою семью своим пламенем, но знаю, что оно не имеет никакого отношения к системе Тринисетте. Если ты уйдешь туда, все связи могут оборваться. Она сделала глоток, а после залпом выпила половину чашки, ужасно волнуясь. Совсем ребенок, несмотря на опыт прожитых лет и видения будущего. Ребенок с удивительно мягким нравом, спокойным темпераментом и твердой волей. — Долгое время Систему равновесия спасало наличие связи, скрепляющей тебя с нашим миром. Ты не могла не вернуться, не могла не покинуть своего убежища — мир позвал бы, обязательно. Но теперь связь разорвана, ты можешь уйти в любой момент, оставив мир умирать. Ты хотела сделать так в самом начале, правильно? — Юни нервничала, ломала пальцы, комкала подол платья. — Насчет твоего прошлого плохо видно, но подобная развилка событий существовала. Шестая ойкнула, когда Рейзел чересчур сильно сжал ее пальцы. Благородный развернулся, привлекая внимание, глаза его утратили спокойствие гранатового моря и теперь полыхали адским пламенем. Сила закручивалась вихрями, обволакивала, протягивала нити, словно пытаясь создать как можно быстрее огромное количестве связей, дабы не дать сбежать. — Мастер… Но Благородный не обратил внимания на попытку вмешательства слуги. — Ты ведь останешься? — просто спросил он. — Конечно, — Шестая почувствовала, что товарищи да и сам Благородный нуждаются в развернутом ответе. — Я планировала сбежать после завершения квеста, потому что… потому… — она сглотнула, румянец переливался, как вино через края чаши, на шею, плечи, жарко опалял уши. — Потому что у меня не было никого, кроме Семьи. А после появились вы… И она перестала задумываться о возвращении в дом Третьей, обрела собственное место. То самое, о чем предупреждали родственники, произошло. К моменту окончания квеста ты прикипаешь душой к родной реальности. Рейзел успокоенно кивнул, его глаза вновь вернулись к спокойному состоянию кармина и бургундского, каким-то загадочным образом Шестая вдруг оказалась прижатой к его боку, плечом к плечу, соприкасаясь. — То есть… — протянул Тао. — Ты планировала вновь скрыться в каком-то убежище через определенный срок, но из-за нас передумала? Это все мое феноменальное обаяние, определенно! Двадцать первый фыркнул, Такео покачал головой, а Шестая легко засмеялась. Ну, может и обаяние… Только не Тао, конечно же. — За это я и хотела поблагодарить тебя, — кивнула Юни. — За то, что дала этому миру шанс. — Но я еще не стала Шаманом, — возразила Шестая. Юни пожала плечами. — У тебя хотя бы такой шанс имеется, мне вот дяденька Кавахира запретил даже пробовать. И мама. И Бьякуран. Она так смешно обижалась, совсем несерьезно, весело, сверкая синими глазами, а ее слова о Бьякуране отдавали теплотой и нежностью. Шестая побаивалась Джессо, даже испытала облегчение, когда в самом начале узнала, что он погиб. Его способность смотреть в параллельные реальности могла раскрыть происхождение ее способностей, Семейки. Однако сейчас, даже будучи живым, он безопасен для нее. Образование постоянной Системы равновесия отняло у него дар в детстве, когда ребенок попросту не мог развить тот в достаточной мере. Бьякуран просто не помнит о своей способности, не видит, для него иные миры — не более, чем выдумка фантастов. — Кстати, — обратилась Юни уже ко всем, — если не хотите отвечать на бесконечные вопросы пламенных, вам лучше поторопиться с отъездом. Тсунаеши-сан настаивал прийти сегодня, но я отговорила, сказала, что ты будешь отдыхать до завтра, — провидица остро взглянула на Шестую. — Не собираюсь ничего им рассказывать! — категорично отрезала та. — Разумеется, говорить или не говорить — твое право, — согласилась Юни, а затем подмигнула. — Потому я и соврала. Хотела поблагодарить до того, как вы сбежите. — Значит, меньше суток… — протянул Франкенштейн. — Должны уложиться. Ему очень не хотелось встречаться с шумной молодежью, терпеть их крики, когда можно было провести время за исследованиями или приглядеть за драгоценным Мастером. К тому же, Шестая подозревала чисто педантичное беспокойство о брошенной на произвол судьбы школе. Кстати! — Мамочка просила передать, что приглядывала за Е-Ран в ваше отсутствие, директор, но некоторые просьбы правительства вам могут не понравиться. Франкенштейн просветлел лицом, а затем расплылся в довольной, хищной усмешке. — Надо обязательно, обязательно поблагодарить госпожу Третью за беспокойство. — У меня другой вопрос, — подал голос Тао, вытянув руку, как примерный мальчик на уроке, прерывая, судя по всему, планы галактического масштаба. — Как именно нам сбежать? Даже если Рейзел-ним и директор-ним умеют бегать по воде, то мы — нет. — Хм, это существенный недостаток, — кивнул Франкенштейн, затем улыбнулся, отчего модификантов передернуло. — Я займусь им на досуге. — Эм, не стоит торопиться, — сглотнул хакер. — Лучше решать проблемы постепенно. Сейчас надо найти где-то сумасшедшего, согласного пригнать самолет до Бермудского треугольника и не убиться в процессе. Кстати, сделать это так, чтобы флот не заметил. — Какой флот? — удивилась Шестая. — У Лукидонии имеется собственный флот? — Нет, — Юни с улыбкой покачала головой. — Флот Союза патрулирует границы страны. Наблюдают, следят, ждут момента. Когда Ноблесс сражался с Лордом, им показалось, что границы ослабли, люди поспешили напасть. — И-и?.. — С тех пор, как Рокудо Мукуро присоединился к главе клана Мергас в качестве партнера, барьерные техники стали гораздо сильнее. А Хибари Кея-сан уничтожил всех противников вместе с кораблями, пока те отвлекались на попытки пробить защиту. Его весьма удачно направили для усиления защиты на время суда над Геджутель-нимом. — Поэтому нам надо придумать, как обойти двух психопатов, которые, уничтожив уйму людей, не придумали ничего лучше, чем устроить поединок неподалеку от Поместья! — всплеснул руками Тао. — У меня есть еще самолеты… Но они в Корее, — протянул Франкенштейн. — Кто их поведет? — задал вопрос молчавший до этого Такео. — У вас есть преданные пилоты, которые будут молчать? — Нет, — ученый красноречиво поморщился. — Как-то не думал, что они могут понадобиться. — Я могу, — подала голос Шестая. — Если оформите доверенность или что-то в этом роде, могу взять самолет и прилететь сюда. — Ты умеешь управлять самолетом? — Как ты попадешь в Корею? Одновременно задавшие вопросы Двадцать первый и Такео переглянулись, а затем одновременно требовательно посмотрели на приятельницу. — Порталом могу переместиться до дома. Вы видели эту технику, так мои родственники сюда попали. — Кстати, удивительно, что их барьер пропустил без труда… — погладил острый подбородок длинными пальцами Тао, затем вскинулся, осененный. — То есть ты могла в любой момент переместить нас в Лукидонию и не заставлять терпеть катастрофу, плавать и бегать по лесам! Праведное возмущение было написано на всех трех привлекательных лицах, Франкенштейн от души веселился, наверняка внутри хохотал дьявольским смехом, вознося руки к небесам. Юни просто переводила любопытный взгляд с одного говорившего на другого, словно наблюдала интересное телешоу. — На самом деле, нет. Технология весьма сложна, она требует определенных маркеров, в том числе биологических. Воспользоваться им может только член нашей семьи, — тут Шестая покривила душой, но не была готова делиться самой главной технологией их Семейки. Ну, уж нет, это только для них! К тому же, она не слишком сильно преувеличила ограничения — маркеры они действительно настраивали только на членов семьи. Просто знакомиться с теми не обязательно было именно в лаборатории. — Переместиться можно к другому родственнику или в помещение, где стоит особый маркер. В случае Двенадцатой даже если весь дом обстроить маркерами, это ни черта не поможет — ведьма все равно окажется на другом конце света. — О-о-о… — разочарованно протянули модификанты… — И это возвращает нас к вопросу о твоих умениях управлять самолетом, — хмыкнул Франкенштейн требовательно. — Нас учили управлять всем: от велосипеда до истребителя, — кивнула Шестая. — Доверенность я тебе сейчас написать не могу, — протянул директор. — У меня нет нужной формы. А задурить им голову не сможешь уже ты — у тебя нет техник ментального контроля… Кстати, Юни, разве этот ваш пламенный балаган не сможет последовать за нами? Провидица отрицательно качнула головой. — Пламенным, из-за технологий Союза по обнаружению таких, как мы, запрещено покидать Лукидонию без партнера. Резонанс слегка меняет пламя, делая то неопределимым для врагов, он прикрывает суть, — Юни определенно не собиралась ничего скрывать, она выглядела спокойной, как будто, уже придя сюда, была готова поделиться информацией. — Иллюзионисты всегда становились частью клана Мергас, это почти традиция, их дары наиболее подходят друг другу. Но Лудис не может покидать страну, так как на нем лежит обязанность защиты. Сасагава Реохей-сан партнер Кай-нима, его клан традиционно больше времени уделяет совершенствованию физической формы, поэтому вряд ли они в ближайшее время куда-то отправятся. Хибари-сан занят — отвечает за внутреннюю безопасность. Ничего не знаю насчет Сейры, Региса и Ямамото-куна, все зависит от решения Геджутель-нима. Так забавно было слышать, как перемешиваются несколько языков. Ничего удивительного, если Юни общалась с весьма разношерстной компанией Хранителей Тсунаеши Савады. По губам Шестой скользнула тонкая улыбка. Пусть он хоть трижды ее сводный брат, раскрывать ему свои секреты, свою душу девушка не собиралась однозначно. — Эти точно задавать вопросов не будут, — проворчал Двадцать первый. — Ламбо не имеет партнера. Тсунаеши-сан точно не помчится следом, так как Лорд не часто покидает пределы страны. Остаются Раэль и Гокудера-кун… Раэля весьма беспокоит тот факт, что его духовное оружие видел Раджек-ним, который вообще-то не должен был подозревать о его существовании. Скорей всего, Раэль сбежит, но не факт, что Гокудера-кун последует за ним — Благородным не обязательно сопровождение. И Гокудера-кун… он привязан к Тсунаеши-сану… — Фанатик. — Нянечка. Модификанты переглянулись и довольно кивнули друг другу. Юни хихикнула. Еще одно неизбежное зло, сопутствующее положению провидца — ты обязательно становишься центром слухов, сплетен и новостей. Юни знала все и обо всех, даже о том, о чем ей не говорили. Однако… приятно видеть, как она живет, интересуется… — То есть Тсуна сейчас не видна для технологий Союза? — Шаманы никогда не видны. Пламя — то, что выделяется, то, что не… соответствует истинно человеческой природе. Отличие. Но какое может быть отличие, когда ты целиком и полностью состоишь из пламени? Тем более, если тебя поддерживает мир. Франкенштейн кивнул, довольно, задумчиво, сверкая хищно глазами, отчего пробирала невольная дрожь. — Замечательно. Остается вопрос: как именно ты сможешь получить доступ к моим самолетам? Шестая вздохнула. Она не хотела использовать это, оставила на крайний случай, но… Нужно поторопиться, пока ей не устроили допрос в стиле Вонголы. — Алло, папочка? У тебя не найдется еще пара колечек Тумана?