Это ненормально, но он привык.

Буду рад ПБ. Егор удобнее устраивается затылком на Сашкиных длинных ногах, передавая тому бутылку с вином. Ряполов делает несколько глотков прямо из бутылки, как впрочем, и каждый здесь сидящий. Егор поднимает глаза на чужой подбородок и адамово яблоко, которое неравномерно двигается при каждом глотке. Блондин опускает бутылку и, облизывая и без того влажные губы, протягивает тару Тратасу, сидящему в кресле, и опускает руку небрежно на грудь Климовича, откидываясь на спинку дивана. Они сидят в номере Вани и Кузьмы после проведения очередной сходки с фанатами, снова немного пьяные, снова не знающие, чем заняться в незнакомом городе. Егор думает, что он слишком привык так проводить время, что это больше попахивает коллективным алкоголизмом, чем дружескими посиделками, что он слишком длинный для этого маленького диванчика, и что у Сашки очень горячая рука, прожигающая кожу на груди через тонкую ткань поло. Кузька лежит на кровати Колесникова и, положив ладонь на плечо хозяина постели и уткнувшись в нее подбородком, внимательно смотрит на Тратаса, который, отставив бутылку, продолжает смешной рассказ про свою дочку. Если честно, Климович давно упустил нить истории, но ему приятно слушать бархатный голос Джеймса, кажущийся немного необычным из-за акцента. Ванька тоже смотрит на литовца, улыбаясь краем губ и поглаживая кудряшки Сапрыкина, нагло отжавшего себе большую часть кровати. Это выглядит слишком естественно, чтобы быть неправильным, но если бы в Егоре было чуть меньше алкоголя, он обязательно бы шутканул на тему гейства. Если бы в них всех было бы чуть меньше алкоголя, они включили бы свет и сели бы, как нормальные люди, чтобы никто не елозил затылком по бедрам, чтобы каждый был на своей кровати, чтобы подлокотник дивана не упирался в икры, чтобы чужое тепло не грело так странно, заставляя тянуться к нему ещё сильнее. Тратас заканчивает историю, и Сашка с Ваней смеются, а Кузя сонно улыбается. Только Егор запутался в своих пьяных размышлениях и прозевал окончание рассказа. Сапрыкин потягивается, скатываясь на плечо Колесникова щекой, и лениво интересуется: - Ребят, а вам какие девушки нравятся? Ряполов фыркает, и Климович чувствует, как напрягаются мышцы чужого пресса. - Чего это тебя на такие вопросы потянуло? Так, не давайте Сапрыкину винище больше, его начинает уносить, – блондин смеётся и переглядывается с Джеймсом. - Ой, можно подумать, я тут самый пьяный, – бормочет кудрявый мальчишка и закатывает глаза, потом поворачивается к Колесникову и протягивает как-то тоскливо. – Ну, у тебя, Ванька, есть Лина… Тебе блондинки нравятся, да? Иван молча пожимает плечами и ласково ерошит спутанные кудряшки. Сапрыкин вздыхает и поворачивается к Джеймсу. - Давай, Тратас, колись. Какой тип девушек тебя привлекает? Джеймс задумывается на секунду, потирая подбородок, потом говорит чуть тише, чем нужно: - Блондинки, с голубыми глазами, высокие. С хорошей фигурой, – литовец запинается, сглатывая и всматриваясь в темноту за окном, но собирается с мыслями и продолжает. – С дурацким чувством юмора, с милой улыбкой. С любовью к старой, непонятной музыке и глупым современным веяниям. «И с членом между ног» – мысленно добавляет Егор. Он мог бы сказать это вслух, Зайцев всё равно никогда не приходит на их посиделки, а парни бы посмеялись, потому что иногда остается только смеяться, чтобы не начать сходить с ума. Это ведь всё не всерьёз. Ванька не всерьёз обнимает Кузю, он сам не всерьёз потирается щекой о чужое бедро, затянутое в узкие джинсы, когда поворачивается посмотреть на Джеймса, а Тратас не всерьёз говорит о том, кого слишком легко узнать в его рассказах. Да, не всерьез, но Климович привык к этим, вроде бы, шуткам. Кузя выглядит почему-то расстроенным, но кивает литовцу, уткнувшемуся взглядом в свои кеды, и смотрит на Егора. - А ты, Климович? Ты каких любишь? - Ты первый, Сапрыкин, – Егор усмехается и подмигивает кудрявому пареньку. Тот вздыхает, прикрывая глаза. - Не знаю даже. Рыжих, наверное, – в голосе почему-то звучит вопросительная интонация, словно, он сам удивляется своему лукавому ответу. - Рыжие? Да ладно, у них же души нет, – подаёт голос Колесников, несильно толкая Сапрыкина в бок. - Ну тогда не знаю, – бурчит Кузьма, смешно морща нос и замолкая. Но никто не торопит его, давая время подумать. Мальчик хмурится и произносит, наконец, не открывая глаз. – Мне нравится, когда заботятся, нравится, чтобы в прикосновениях была нежность, чтобы всегда слушали и понимали, чтобы были рядом или от себя не отпускали, – парнишка смущается и утыкается Ивану в плечо, пряча покрасневшее лицо. - Вот, что значит актёр, – смеётся Сашка и хлопает ладонью по плечу Климовича. – Не просто описал внешность, а душевные качества, да ещё как описал! Прям герой какого-нибудь романа. Учись, Егорка. - Куда мне до нашего домовёнка, – отзывается беларус, думая, что в своем монологе Кузя ни разу не произнес слово «девушка». Это могло бы быть случайностью, но Егора слишком тянет поразмышлять, когда он выпьет. – Вань, так наш кудряш угадал? Блондинки? Колесников, тепло улыбающийся смущенному Кузе, переводит взгляд на Климовича. Они смотрят друг на друга, словно обмениваясь мысленно фразами. «Зачем ты так?», «Прости, не смог удержаться». Ванька тоже понимает больше, когда пьяный? Ванька тоже более честный, когда алкоголь разгоняет кровь по венам? - А это так важно? Цвет волос или внешность? Главное, чтобы человек был светлый, – Ваня прямо смотрит на Егора и прижимает Кузю чуть крепче к себе. - Колесников всегда отвечает, как философ, – Джеймс усмехается и качает головой. – Остались только вы, ребят. Саша? Ряполов вздыхает, и сжимает кулак руки, лежащей на груди Климовича, немного прихватывая часть кофты Егора. Мнется несколько секунд, прикусывая край нижней, слишком пухлой губы и ероша светлые волосы. Герцог Лапочка, да? Весь такой тонкий-звонкий, изящный, что Егору невольно приходится сглатывать, когда он смотрит, как длинные пальцы чуть сильнее сжимают пряди, а кончик розового языка нервно пробегается по искусанным губам. - Мне тоже нравятся высокие, – Саша встречается взглядом с Джеймсом, и тот понимающе улыбается, смешно поджимая губы. – И мне кажется, это очень красиво, когда волосы темные, а глаза светлые. Все замолкают, переваривая услышанное. Каждый думает о чём-то своем, и только Климович размышляет о том, что у последней Сашиной девушки были темные глаза и высветленные пряди, а у него, Егора, волосы темные и светлые глаза, как и нравится Ряполову. Забавно получилось... Забавно получилось, что Егору нравятся пшеничного цвета волосы и родинки возле губ, забавно, что Климовичу нравятся люди, равные ему по силе и способные отобрать у него мяч на площадке. Но самое забавное, конечно, что ему нравится имя «Саша». Или не забавно? И теперь ему придется составить компанию Тратасу по молчаливо-тоскливому, безнадёжному восхищению? Звучало бы паршиво, если было бы всерьёз, но на душе всё равно немного горько, может, от вина? Ряполов опускает глаза, всматриваясь в лицо Егора, в полутьме незаметно почти, что на щеках Александра проступил румянец, но алкоголь обострил все чувства беларуса. Саша убирает ладонь с его груди, укладывая её на спинку дивана, и отворачивается. А Егор всё пялится наверх, на чужой подбородок, на красивую шею и длинные ресницы. Стук в дверь нарушает что-то в атмосфере: Кузя отодвигается от Вани, а тот закидывает за голову ладони, которые секунду назад перебирали чужие кудряшки и обнимали чужие плечи, Джеймс хмурится немного, а Саша, осторожно, но решительно подталкивает Егора под плечи, заставляя поднять голову со своих бедер. Ряполов встает с дивана и подходит к двери, открывая её. В коридоре стоит хмурый Зайцев, исподлобья глядя на коллег по фильму. Светловолосый парень, словно защищаясь, складывает руки на груди и как-то сжимается, кажется, ему неловко приходить сюда незваным гостем. Окинув взглядом присутствующих, Кирилл недовольно цокает языком: - Ну кто бы сомневался, что вы опять пили. - Ну так тебя же, о волшебный голос разума, с нами не было, – Егор, усмехаясь, откидывается обратно на диван, стараясь не замечать предостерегающего взгляда Саши. – А был бы ты с нами, мы бы так не надрались, Кирочка-Кирюшенька-Кирильман. Так что это только твоя вина, мой друг. Зайцев смеривает его презрительным взглядом, поджимая губы, и качает головой, мол, что с тебя, нетрезвое ты животное, можно взять. Потом поворачивается к Джеймсу и сердито говорит: - Я сейчас собираюсь лечь спать, Тратас, поэтому ты можешь пойти со мной, потому что если ты планируешь опять прийти пьяный посреди ночи и устроить погром в номере и веселую встречу с белым другом, то у тебя это не получится – я закрою дверь на внутренний замок, а ты можешь ночевать тут. Решай быстрее. Джеймс тяжело вздыхает и поднимается, подхватывая свой пиджак. Он окидывает друзей виноватым взглядом и, опустив голову, как провинившийся сын, идёт к двери под строгим взглядом Зайцева. А Егор думает, заметил ли кто-нибудь, что голос Кирилл иногда фальшивит или, как говорила бабушка, даёт «петуха», звуча чуть выше обычного. Хотя это почти незаметно, особенно при условии, что Зайцев умеет "держать лицо" и мог бы стать отличным игроком в покер. Но когда Кирилл нервничает, голос всё равно выдает его, немного, конечно, почти незаметно, как и едва дрожащие пальцы. Блондин пропускает литовца вперёд и, кивнув на прощание остальным, решительно шагает за ним. Климович думает, что если бы Кирилл был чуть менее замкнутым и чуть менее ранимым, они вполне могли бы подружиться, но этот парень слишком осторожен и недоверчив к людям. Климович думает, что Джеймс и так бы остался ночевать в номере Кузи и Вани, если бы слишком перебрал, чтобы не тревожить Зайцева, и что Кир каждый раз грозится запереть номер изнутри, но ещё ни разу этого не сделал. И если бы Егор был трезвым сейчас, он никогда бы не пришёл к выводу, что эти двое ведут себя как идиоты, тратя время впустую. Впрочем, не только они. Саша закрывает за парнями дверь и растерянно поворачивается к приятелям. - Вот так да, – разводя руками, протягивает Ряполов. Кузя подпирает рукой щеку и смотрит на Колесникова: - Ты же не стал бы запирать дверь изнутри от меня, правда? – интересуется парнишка строго. - Никогда, я бы тебя, наоборот, принес в номер и уложил спать, – искренне отвечает Иван. Ряполов, улыбаясь краем губ, смотрит на них, потом решительно поворачивается к Егору: - Пошли спать, Ване Кузеньку надо уже укладывать, время не детское. Сапрыкин протестующее что-то пищит про свой возраст и зрелость, пока Егор с трудом встает и подхватывает оставшуюся бутылку недопитого вина. Они машут Ваньке, закутывающего в простыню сопротивляющегося кудрявого мальчишку, и желают спокойной ночи, выходя за дверь. В комнате, за стеной, раздается приглушенный голос Колесникова, поющий колыбельную. Климович идёт к своему номеру за Сашей, рассматривая прямую спину и красивые руки с выпуклыми венами. Он делает еще глоток теплой, сладкой и терпкой жидкости, приятно согревающей желудок. Егор думает, что они все больны, что их нужно лечить, точнее нужно было, пока не поздно было, а теперь можно только позволить им загибаться от этой неизлечимой хвори. Вообще-то, им не стоило вместе пить, да и вообще общаться, тогда, может, удалось бы избежать этих неловких прикосновений, неловких фраз, в которые хочешь вложить двойной смысл, но боишься, пусть знаешь, что страх напрасен. Но Климович понимает, даже если он сейчас был бы трезв, он все равно признал бы, что он привык ко всей этой недосказанности, всегда висящей в воздухе, к электрическому напряжению от не выполненного желания, и что ему это нравится. Ведь это как с алкоголем: ты думаешь, что можешь остановиться, когда захочешь, но потом нужно ещё: ещё каплю, ещё стакан, ещё бутылку. И ты никуда не денешься от этого, ведь алкоголики постоянно испытывают жажду, которую нельзя утолить, они никогда не перестанут хотеть сделать хотя бы глоток. Как Ванька не перестанет заботиться о Кузе, а Сапрыкин не перестанет тянуться за очередным объятием Колесникова. Как Кирилл не перестанет ворчать, всё равно оставляя Джеймсу шанс вернуться, а Тратас не перестанет с любовью смотреть на того, кто всегда раздражается в его присутствии. Как Ряполов не перестанет восхищаться темноволосыми, светлоглазыми и высокими, а Егор не перестанет испытывать больное удовольствие, произнося имя «Саша». - А какие нравятся тебе, Климович? – Ряполов вдруг оборачивается и улыбается ему кривоватой улыбкой, до их номера остается всего ничего, но они останавливаются посреди коридорного сумрака. Егор делает еще глоток из бутылки и подходит к блондину вплотную. Они почти одного роста, но эти несколько сантиметров разницы всё равно заставляют его положить ладонь на светловолосый затылок и притянуть немного к себе, чтобы лицом к лицу, глаза в глаза. - Мне нравятся честные и сильные, с необычной красотой и странным смехом, – Саша фыркает, опаляя своим дыханием его губы. – Ну и с именем Сашка, конечно. Если ещё фамилия на «Р», так вообще идеально. - Ты больной, мы оба больные, это ненормально, – шепчет Ряполов, вцепляясь в его плечи и толкая своим телом, заставляя упереться спиной в стену. - Есть такое, – выдыхает беларус, прежде, чем впиться в чужие красивые губы поцелуем и ощутить слишком изящные для спортсмена пальцы под своей кофтой. «Но я привык. Ты тоже».