***
За пару дней, я успела пережить столько страданий, сколько не даровала мне Портовая Мафия. Если бы у меня была возможность, я бы хотела прекратить это. Всё равно Федор не получит никакой информации, сколько бы раз он меня не пытал, не втирал свою религию. — Х-хватит, пожалуйста, — говорила я, будучи на волоске от потери рассудка. Теперь я начинаю понимать, что испытал Натаниэль Готорн. Бесконечное чувство отчаяния, страха, беспомощности перед ехидным демоном. — Может, уже сдашься? — с безразличием сказал Достоевский, готовя очередное орудие пыток. Сразу видно, что даже ему это наскучило. Он хочет, чтобы я раскололась, словно скорлупа грецкого ореха. — Никогда, — прошипела я со злости. Я не собираюсь уступать ему, даже если жизнь уготовила мне полную потерю рассудка. — Ты больше не сможешь сопротивляться Божьей каре. Слишком много грехов пало на твои плечи, — его мрачное спокойствие заставляло меня вновь дрожать. В комнате снова холодно? Хах. Каждый его шаг отзывался эхом по всей комнате, сводя с ума от нового предвкушения очередной порции боли. Это место стало для меня вторым домом. Домом, где мёртвые души из последних сил кричат о помощи, взывают к Богу. Их крики никто не услышит. Мёртвые души никто не спасет. Бог не поможет им. Бог —выдумка безнадёжно больных и отчаянных людей… Бог — наше всё. — Хватит… хватит… — повторяла я, в первую очередь для самой себя. Чтобы не сойти с ума в подобном месте, нужно уметь адаптироваться, обретать иммунитет. Разговоры с собой — отличная вещь. Ты — не предашь. Ты —поддержишь. Ты — лучший собеседник из всех. Кому ещё нужны люди? — Готова сдаться? — Федор остановил лезвие в паре сантиметров от моего горла, посмотрев в мои глаза. Он страшен тем, что не убивает свою жертву, ведь раны, которые он наносит, не смертельны. Его взгляд всё ещё полон уверенности, но, также, в нём читается усталость. Стоит мне ответить утвердительно — подставлю свою организацию. Стоит ответить отрицательно — пожертвую своим рассудком. Достоевский, на удивление, терпеливо ждал мой ответ после нескольких десятков отказов до этого. — Я…сдаюсь, — выдохнула я, надеясь, что на этом мои страдания прекратятся. Пускай, я и выдам ложные тайны Портовой Мафии, но зато останусь со своей головой на плечах. — Славно, — ответил Достоевский, отложив лезвие в сторону. Его руки окрашены в красный, кровь грешника. Исповеди запятнаны. Баланс нарушен. Сладкий вкус победы для искусного манипулятора. — С чего начнёшь? — мягко улыбнулся он, ожидая услышать заветные слова из моих уст. — Портовая Мафия… не станет уступать такому, как ты, — эти слова дались мне с трудом. Анемия даёт о себе знать. Но, факт остается фактом. Такую масштабную организацию не сломить какой-то крысе. — Правда? А я не знал, — усмехнулся Достоевский. Он ждал от меня такого аргумента. Это не удивительно. Не актуально. Солгать? Нет. Демон распознает ложь. — Что-нибудь ещё? — Нашего босса не получится убить. Даже не пытайся, — нахмурилась я, всё также не отводя взгляд. Если только получится отсрочить момент своей казни. — Вот как… видимо, время раскаиваться ещё не пришло, — ухмыльнулся Федор, вновь взяв в руки лезвие. — Итак, где мы остановились в прошлый раз? — На твоей физиономии, — еле заметно ухмыльнулась я. — Следующей будет вера. — Моя вера устойчивей твоей, лишь потому, что она у меня есть. Тебе не в кого верить. Не к чему стремиться. Я дам тебе направление. Я стану твоим Богом, — медленно говорил он, делая надрез за надрезом на моей шее, заставляя грешную кровь проливаться мелкими струйками вниз, устремляясь к уже кроваво-красному воротнику рубашки. Да не сорвётся крик с моих уст. Физической болью меня уже не удивить, но привыкания она пока не вызывает. Достоевский сам не даёт мне привыкать, делая способы пыток все более изощрёнными. С каждым новым надрезом боль становилась менее ощутимой, что не могло меня не радовать. Фёдор, заметив это, решил прибегнуть к новому методу насилия. Этот даже намного хуже всех предыдущих вместе взятых. Достоевский не стал ограничиваться одними лишь колющими и режущими предметами, понимая, что боли это больше не приносит так, как раньше. Слизывая кровь с моей шеи, он не только заставлял мои раны пылать от боли, но и усердно понижал мою самооценку. — П-прекрати! — еле выговорила я, то ли от боли, то ли от смущения. К несчастью для меня, в этот раз Достоевский не стал слушать крики отчаяния, закрыв мой рот мертвецки холодной рукой, задрав мне голову. Это ли Бог? Нет. Это демон искуситель… С течением времени, неприятного цвета потолок начал расплываться. Как же не хочется видеть то, что на данный момент так усердно выцарапывал на моём теле Достоевский. Даже страшно подумать, какие мантры он переписывает. Во всяком случае, после заживления это станет меткой позора или определительной чертой для врагов. Хотя, очевидно, что самый страшный враг находится передо мной. Прямая противоположность Бога. — Ты не используешь меня как источник информации. Я тебе нужна как марионетка. Без эмоций, без воли, без души, — вновь поморщившись из-за пронзания податливой кожи, ответила я. К этому выводу я пришла относительно недавно, ведь если бы Фёдор действительно хотел что-то получить от меня, то давно бы уже это сделал. Либо, он просто хочет свести меня с ума. Медленно, но верно. Чем больше времени проходит, тем меньше сил у меня остаётся быть в здравом уме. — Нет, — коротко ответил Достоевский, ясно дав понять, что в его планах мне отведена другая роль. Следом за тем вопросом, появилось множество новых. Думаю, эдакий спектакль затянется надолго. На самом деле, я даже не уверена, смогу ли сейчас подняться. Хотя, думать об этом не придется до тех пор, пока я окончательно не выбьюсь из сил. Не знаю, что задумал Демон, но это явно ради захвата какой-то книги. Я даже не могу лицезреть то, что сделал с моим телом Достоевский. Может, оно и к лучшему. Прошёл ещё один день, а я всё не видела дневного света, ведь в этом подвале есть лишь тусклый свет, который излучает одиночная лампочка на потолке. Радует одно — Демон приходит всё реже, оставляя меня наедине со своими мыслями. Всё тело изнывает от боли. Сколько порезов сделал мне Федор? Кажется, в подвале стало ещё холоднее, чем до этого. Выберусь ли я отсюда вообще? Услышав шаги, доносящиеся с лестницы, которые вели в подвал, я открыла уставшие глаза и подняла взгляд. Звуки приближающегося Демона заставляли меня оторваться от всех своих размышлений, предаваясь ничем не обоснованной ярости. Но, в это же время, в глубине души, я искренне надеялась на то, что моим страданиям придётся конец. Когда Достоевский предстал передо мной, я осмотрела его черты лица. Он сегодня мрачный. Чернее тучи. Интересно, что именно поспособствовало такому настрою? — До сих пор не признаешь меня, как Бога? — а он на удивление, учтивый. Зачем ему нужно моё признание, если это всё равно ничего не даст? — Мне не нужен Бог для того, чтобы существовать, — нахмурилась я, в надежде, что Достоевский это наконец поймет. Бог — не единственный благоприятный источник для жизни. Разве прекратить верить, значит, распрощаться с жизнью? — Твои раны говорят об обратном, — ухмыльнулся Фёдор, закатав рукав моей правой руки. Стерев влажной тканью уже высохшую кровь, я ужаснулась от столь мелко нацарапанного ножом текста, еще и на иностранном языке. Для него это было лишь развлечением, а я послужила ему холстом, чистым листом для эдакого творчества. — Это лишь начало, — заявил он. Наконец, я смогла увидеть полную картину того, что сделал со мной Достоевский. Оказывается, всё открытые участки моего тела были «расписаны» подобным образом. — Ну что, маленькая грешница, готова исповедоваться? Эта фраза мне совсем не нравится. Даже все семь часов беспрерывного цитирования Библии звучали намного лучше. Его ехидная улыбка лишь добавляет эффект, делая ожидание всё более мучительным для моих мыслей. Никогда не знаешь, что он предпримет в следующий раз. — Господин, у нас гости, — кто-то торопливо спустился в этот самый подвал, прервав момент моей казни. Судя по всему, даже Достоевский не был рад его появлению. — Я же просил, не мешать, — вздохнул Фёдор, посмотрев на новоприбывшего. Скорее всего, это его подчинённый: такой же странный, как и его хозяин. Если он такой же проповедник, то проблем только лишь прибавилось. — Разберись с ними. — Будет сделано, — по взгляду этого человека можно сразу сказать, что он даже более ненормальный, чем Фёдор. И как ему удается держать таких людей в узде? После того, как слуга Достоевского удалился принимать незваных гостей, я насторожилась. Либо это значит, что меня прикончат, либо то, что казнь пройдёт по плану. Оба варианта мне не по вкусу, но увы, решать не мне. — К сожалению, игры придётся отложить, — сказал Фёдор, освободив меня от проклятых оков. Наконец, можно почувствовать некоторую свободу движений. Не грубо схватив меня за шиворот, Фёдор заставил меня встать, после чего в пол силы подтолкнул меня к выходу, но, после нескольких дней одного положения и заработанной в процессах пыток анемии, они совсем перестали меня слушаться, из-за чего я упала на холодный пол. В этот же момент, все мои раны напомнили о себе. Не уж-то Демон извлёк всю выгоду из своей жертвы, что так просто позволяет бежать? Если бы не изнеможение, я бы рванула к выходу. Даже если я не знаю, где он, я побегу. Хотя, шанс на побег ничтожно мал. Я даже не знаю, в какой местности нахожусь. Придётся ли мне бежать через лес, плыть через реку, ползти через болото, прыгать по деревьям. Что фантазии угодно. Факт остается фактом. Я не знаю, где нахожусь. — Кажись, перестарался, — усмехнулся Достоевский, подходя ко мне. Ощущение, будто если он поймает тебя, то вонзит свои когти в столь податливую плоть и уже никогда не отпустит. Он умеет внушать страх, также, как и нагнетать атмосферу. — Тебе нужна помощь? — ухмыльнулся он, вновь доказывая свое господство над такой, как я. В тот же момент, Достоевский присел на корточки рядом со мной, подав мне руку. Как, позвольте мне сказать, реагировать на это? Принять помощь от того, кто не так давно пытал тебя? Использовал как игрушку в своих целях? Не безрассудно ли? Не думаю, что все это по доброте душевной. Если он ни с того, ни с сего решил помочь, значит, в этом что-то есть. Какую деталь я упускаю? Что не понимаю? Он не сможет заслужить статус героя. Как бы ни пытался, у него не получится. — Сама справлюсь, — стиснув зубы, я приподнялась, но этого уже хватало, чтобы доказать, что я выше его помощи. Мне не нужна помощь Демона. Как демон вообще оказался в этом мире? Почему он ещё жив? Почему его никто не может засудить? Где же суд небесный? Почему ангелы спят, и допускают таких, как он, до жизни людской? — Уверена в этом? — всё также ухмылялся он, раздражая меня этим еще больше, — Я не пожалею для тебя ни секунды. — Что для тебя значат эти секунды? Игру, или простое течение времени? — спросила я для того, чтобы отвести беду подальше. Для начала, нужно набраться сил, чтобы встать, которых у меня крайне мало. Не потерплю ни одного прикосновения Демона к своему телу. — Какой риторический вопрос. Ответ очевиден, — Фёдор аккуратно провел кончиками холодных пальцев по моей щеке, от чего у меня пробежались мурашки по коже. Если он пытается взбодрить меня именно таким образом, то еще пара минут, и я буду стоять на ногах. Точнее, буду уносить ноги куда подальше от этого проклятого, мрачного места. — Если он очевиден, то почему бы не озвучить его? — я с осторожностью наблюдала за тем, как рука Достоевского сместилась ниже, к шее. Никогда не думала, что у людей бывают настолько холодные руки. Если дёрнусь, он в любой момент может убить меня своей способностью. На самом деле, мне хочется выбраться живой. — Игра, длиною в жизнь, — Фёдор аккуратно проводил рукой по моим ранкам на шее, стараясь не доставлять мне неминуемую боль. Еще немного приподнявшись, я постаралась отдалиться от мертвецки холодных рук Достоевского, но тот лишь подался вперед. Он хочет окончательно свести меня с ума своими играми? — Заблудшая во тьме душа, — ухмылялся он, наблюдая за моим взглядом, полным отчаяния и страха неизвестности. Фёдор отлично пользуется тем, что я почти полностью обездвижена, ведь за моей спиной стена, от которой совсем некуда деться. Кричать бесполезно, не услышат. Молить о пощаде — бесполезно, не сработает. Безвыходное положение. — Я не собираюсь быть твоей марионеткой, — наконец, я подала голос. Тихий и неуверенный, но полный отчаяния и ненависти. Казалось бы, что Фёдор меня так и не расслышал, но взгляд говорил совсем о другом. — Мне не нужны непокорные, — он приблизился к моему лицу, смотря мне чётко в глаза. Его ухмылка говорит лишь о том, что мне этого не понять. Неизвестно, что творится в его голове на данный момент, но, есть одна маленькая подсказка. Ничего хорошего для меня. — Тогда почему я ещё здесь? — я старалась как можно сильнее вжаться в стенку, но даже это не помогло. Всё ещё слишком близко. К сожалению, иными путями сбежать не получится. Их попросту нет, ведь ему вредить — себе дороже. — Я не говорил, что ты бесполезна. У тебя был шанс бежать, и ты им не воспользовалась, — и он говорит это, учитывая тот факт, что я была не в состоянии встать? — Каково это, в один момент потерять статус и влияние? — Также отвратительно, как и видеть тебя, — нахмурилась я, полностью осознавая риски, на которые иду. Грубить ему может стать огромной ошибкой для меня и моей жизни. Хотя, думаю, хуже и так некуда. Лучше бы я находилась в аду, чем здесь. О чём он вообще думал, беря в плен девушку-мафиози? — Я ведь уже говорил, что ты пожалеешь? — с безмерным спокойствием ответил Достоевский, предоставляя моей фантазии совсем обратную сторону происходящего. Любит же он давить на разум, так или иначе все равно подчиняя его себе. Подчинять волю других — и есть грех. Один. Огромный. Грех. — Помнится, я тогда ответила, что не буду жалеть. Изначально, я была готова к этому аду, — верно. Прошедшие годы в Портовой Мафии были даже хуже, в плане физического недомогания и вечной боли в мышцах. Чего и стоило ожидать. — Вот как, — ответил Достоевский, наконец поднялся и отошёл от меня, что не могло не радовать. Он выбрал не тот момент, чтобы отпустить меня, ведь силы постепенно возвращались. — Я надеялся оттянуть этот вариант до лучших времен. Фёдор подошёл к злосчастному металлическому столу находящемуся в углу комнаты по левую сторону от моей руки, где лежали разные инструменты пыток. Но, взял он даже не крысиный яд, а шприц, в котором находилась какая-то прозрачная жидкость, совсем не внушающая доверия. Собрав все свои силы в кулак, я встала, опираясь на шершавую стену. Если добегу до стола и успею ухватить что-то — моя победа. Всего несколько шагов. — Намерена сражаться? — усмехнулся он, заметив маленькую искорку в моих глазах. Надежда освободиться от оков Демона, вновь самостоятельно принимать решения и управлять своей волей. К сожалению, от стены оторваться намного труднее, чем казалось до этого, ведь встать — только половина дела. Да, я намерена сражаться. Бороться до самой остановки сердца, до полной потери рассудка. Комната невелика, чтобы набрать дистанцию. Он сможет легко достать меня, но, если хорошенько постараться, этого можно избежать. Если же попасться и позволить Достоевскому вколоть мне это нечто, это может значить лишь мгновенный проигрыш. Наконец, оттолкнувшись от стены, я рванула к столу, едва избежав главную угрозу. Кажется, Достоевский даже не собирается предпринимать что-либо, поэтому лишь наблюдал за моими действиями. Чего выжидает этот Демон? Схватив первый попавшийся кинжал, который был длиною в семнадцать сантиметров, в этот же момент я рассчитала траекторию атаки. Всего три шага, выпад и чёткое попадание в сердце. Звучит просто. Стоило мне сделать два заветных шага в сторону своей цели, я никак не учла то, что у меня может не хватить сил. Никак не ожидала, что потеряю равновесие прямо перед противником. На удивление, Достоевский успел подхватить меня, но лишь ради того, чтобы вколоть эту жидкость мне в шею. Острая боль пронзила всё мое тело, в то же время, заставляя расслабляться под её давлением и полностью переставать слушаться своего хозяина. Так быстро начала действовать?.. Из-за адской слабости кинжал невольно выпал из моей руки, со звоном ударившись о серую плитку. Шум раздался эхом в моей голове, хотя бы на пару секунд заставив меня вернуться в эту реальность. В глазах очень быстро начало мутнеть, а разум окутывал туман. — Что за?.. — потеряв всякую возможность шевелиться, я задала самый главный вопрос, интересующий меня на данный момент. Либо доза была слишком большой для моего и без того ослабшего тела, либо всё так и запланировано. В любом случае, это и без того самый худший исход. — Ничего особенного, — мягко улыбнулся Федор. — Самый обыкновенный наркотик — Разве наркотик должен действовать именно так?.. Никаких галлюцинаций, сильно клонит в сон, болезненные ощущения. Нет. Это что-то другое. Позорно лишь то, что мое тело всё ещё в руках Достоевского, а я ничего не могу поделать с этим. Даже стыдно из-за такой беспомощности. — Тебя ждет костёр, Достоевский… — это были мои последние слова, которые я смогла выговорить перед тем, как окончательно потерять сознание.2 часть. "Пути назад нет"
9 апреля 2018 г. в 14:55
Сквозь покрытую мраком пелену перед глазами, я начала вновь ориентироваться в пространстве. По мере пробуждения сладкие звуки виолончели слышались все отчётливее. Собрав все силы в кулак, я открыла глаза и с трудом подняла взгляд, однако фон расплывался и не прекращал круговые движения. На моей голове все ещё виднелась чуть высохшая кровь, которая совсем недавно остановилась. Тело было связано по рукам и ногам толстой веревкой, что завершала свои обороты на талии, где и был образован крепкий узел. Руки были заведены за спину и также оказались завязаны, придавая ещё больше дискомфорта. Кто-то уж очень постарался над этим. Шевельнуться было если не невозможно, то очень трудно, так как в таком состоянии я максимально уязвима.
Увидев силуэт Фёдора сквозь белую дымку в глазах, я насторожилась, хотя его игра на виолончели успокаивала и довольно сильно ослабляла бдительность. В музыке слышались разные ноты и мотивы, что лишь подчёркивало многогранность личности. Но не стоит отвлекаться на это.
— Очнулась, дорогая грешница? — уголки его губ приподнялись и он закончил потрясающую игру на виолончели, оставив музыкальный инструмент в руках. Не будь я в таком положении, то, возможно, и не хотела бы сбегать, чтобы слушать эту музыку как можно дольше.
— Ну, а куда мне деваться? — ухмыльнулась я, когда картинка вернула былую чёткость. Всё-таки, деваться и вправду некуда, как в прямом, так и в переносном смысле. По крайней мере, при враге.
— А ты, на удивление, догадливая, — усмехнулся Достоевский, начав пристально смотреть мне в глаза, словно изучая. В голове проносились разные мысли, но ни одна из них не означала ничего хорошего Этим безэмоциональным и в то же время бездонным взглядом можно лишь запугать. В это время меня больше всего интересовало, о чём он думает и что уже успел спланировать, чтобы вновь поставить меня в невыгодное положение. Возможно, и не только меня. — Что же ты ещё смогла понять?
— То, что я нахожусь в ужасном подвале вместе с демоном, — всё также ухмылялась я, словно не осознавая, где нахожусь. Раз уж я в заложниках, вероятность того, что меня убьют, сводится к трём из десяти, а это значит, что есть шанс моего возвращения в мир живых без особых потерь. Однако, вспомнив факт, что Достоевский без зазрения совести убил двух человек, будто и не заметив этого, я начала сомневаться в своих же доводах.
— Столь очевидная вещь, — вздохнул он, явно разочаровавшись в моих способностях. Мне не хотелось играть с ним в интеллектуальные игры, так как я в любом случае проиграю. Есть вероятность, что Фёдору нет дела до правды, которая нужна мне на данный момент, и я решила рискнуть.
— Или то, что я здесь не просто так. Время открывать карты, Достоевский, — я нахмурилась, приняв более серьёзный вид, дабы усилить эффект и, возможно, надавить. Однако, это не возымело того эффекта, на который я надеялась — он не воспринял меня всерьёз.
— Так рано? — удивился Достоевский, аккуратно отложив виолончель и встав со стула. Всё бы ничего, но не оставшийся в его руках смычок, который очень походил на клинок своей остротой. — Что же тебе поведать, грешная душа? — его ухмылка приняла устрашающий вид, когда он подошёл ко мне и остановился на расстоянии вытянутой руки. Сразу стало понятно, что подобная вещь в его руках ни к чему хорошему не приведёт.
— Кхм… не могли бы Вы убрать смычок от виолончели?.. — поперхнувшись, сказала я, чтобы отвести беду. Один лишь вид Достоевского подле себя начинал настораживать и даже пугать, но увы, просить врага отойти — изначально глупая затея. Пленника никто слушать не станет, если это не ценная информация.
— Это — моя гарантия. Так что же ты хотела узнать? — невинно улыбнулся Федор, хотя в его взгляде отчётливо читалась садистская натура, а улыбка и вовсе была наигранной, пугающей. Помнится, Фёдор сказал, что люди боятся того, чего не понимают — он попал в точку. Один лишь факт, что его эмоции прочитать нельзя ровно так же, как и дальнейшие действия, нагоняет жути.
— Зачем я тебе? — с опаской спросила я, следя за каждым движением Демона, в надежде, что дело не дойдёт до пыток.
— Будешь последней. Я ведь говорил, что уничтожу всех эсперов? Ты в их числе, — Фёдор направил на меня смычок, острым концом касаясь горла. Если дёрнусь — он пронзит мне кожу.
— Так уверен в своей победе? Глупо полагать, что никто не сможет тебе противостоять, — Достоевский, продолжая смотреть мне в глаза, резко надавил на горло чуть сильнее, от чего он смог слегка проткнуть податливую плоть.
— Прости, рука дёрнулась, — безэмоционально улыбнулся Фёдор, наблюдая за моим лицом, искажённым от боли. — Так что ты там говорила? — нахмурился он, после чего я поняла, что в любой момент он просто может меня убить буквально одним движением. Ничего не оставалось, кроме как дать тот ответ, который удовлетворил бы Демона.
— Н-ничего, — с трудом ответила я, едва не шипя, в надежде, что Достоевский не решит прикончить меня, так и не осуществив свои планы. Только эти мысли давали мне нотку спокойствия, но, к сожалению, она быстро тонула в море под названием «боль».
— Славно, — наконец, Фёдор убрал это примечательное оружие от моего горла, от чего я с облегчением вздохнула, стараясь забыть вкус боли. По моей шее бежала тонкая струйка крови, которая неприятно стекала вниз, к одежде, — Ещё вопросы?
— Пожалуй, нет… — понимая, что это обернётся против меня же самой, я отказалась от столь привлекательной возможности умереть от рук душевно больного.
— Разумное решение, — ответил Федор. — Если будешь хорошей грешницей, я освобожу тебя от оков. При условии, что ты не сбежишь. Что скажешь?
— Хорошей грешницей? Это как вообще? — усмехнулась я, не понимая смысла этой фразы. Наверное, должно последовать определение. — Ладно, я согласна.
Кажись, у меня появился новый план побега. Если только Достоевский не сможет узнать о нем раньше, чем я осуществлю его.
— Если что-то задумаешь, я сразу это пойму. Так что, даже не пытайся, — сказал Фёдор, подняв мою голову за подбородок, тем самым, обеспечив полный зрительный контакт.
— Что уж тут, бесполезно спорить с Вами, — в конце концов, подчинение сейчас является лучшим вариантом, чтобы не умереть. Ну, или получить шанс на побег.
— В твоих глазах виднеется огонь, жаждущий свободы. Этого ли ты ждёшь? — ухмыльнулся Достоевский. Если он узнал о плане, ситуация берёт совершенно другой оборот.
— Не стоило давать надежду, — чуть улыбнулась я, опустив взгляд. Если бы зрительный контакт держался дальше, он бы наверняка просчитал все на несколько шагов вперед, пока я, в то же время, не имела бы даже плана. В любом случае, оставаться в плену я не собираюсь. Никто не достоин такой участи. Нельзя, чтобы Демон смог получить информацию. Всё-таки, это из уважения к Мафии за то, что когда-то приютили ни на что не годную девчушку, медленно умирающую на морозе в полном одиночестве. Немыслимо так просто потерять всё из-за какого-то демона.
— А ты точно из Портовой Мафии? Боюсь, словил не того, — усмехнулся Достоевский, явно не ожидая увидеть во мне что-то светлое.
— Ага. Прямо оттуда. Уже семь лет, — саркастично ответила я, смотря в потолок. Чем дольше я здесь нахожусь, тем быстрее начну выходить из себя. Ненавижу тёмные замкнутые пространства. Да уж лучше в черную дыру попасть. Рай бесконечных странствий.
— Цена только повышается, — злостно ухмыльнулся Фёдор, достав из кармана нож. Новый вид пыток? —
Буду рад очистить твое тело от грехов.
Это мне совсем не нравится. Когда я стала бояться ножей? Лишь в этот момент. Нож в руках психически больного кажется более устрашающим, чем в руках разъярённого, но здравомыслящего человека.
Пришёл момент казни. Достоевский тянул время. Он чувствовал мой страх, ведь ему хватит одного прикосновения, чтобы все закончилось. Разве я что-то стою? У меня не слишком высокое звание в Мафии. Этого не хватит, чтобы вывести из колеи спокойствия целую организацию. Мори-сан не настолько трепетно относится к своим подчиненным. Я не стану исключением.