Печаль отчалила

Портфель Леночки Мортиновой всегда носили за неё. Леночка Мортинова всем нравилась с первого взгляда: белокурые волосы, собранные в аккуратные косички, выглаженное, без единого пятна форменное платье и милый голосок — всё это делало её девочкой‐ангелочком и всеобщей любимицей. Третий круг в восемь лет давался ей легко. Блестяще оконченные триместры, сверкающие отметкой «12» годовые табеля помноженные на миловидную внешность пророчили ей хорошую жизнь, без нужды и нищеты. Многочисленные подружки и прочие, хотевшие с ней не то, чтобы дружить — хотя бы общаться, повышали её и без того завышенную самооценку. Единственное омрачало её детское существование — мать. Мать — замухрышка, от которой Леночке передалось плохое зрение и очки с толстым стеклом, и хотя они её не портили, Леночке не нравилась её мать. Не нравилось как она одевается, не нравилось как она говорит, не нравилась. Отца у Леночки не было. Бабушка, которую Леночка иногда любила, говорила, что девять лет назад в Астрограде орудовал насильник и только мама умудрилась от него понести. Говорила она это, правда, не лично Леночке, а маме, когда они в очередной раз ругались — точнее бабушка кричала так, что закладывало уши, а мама стояла, молча опустив голову, нервно теребя подол фартука — у нее была такая привычка — носить фартук, белый-белый и всегда идеально выглаженный; а еще Леночка не знала, что означают слова «насильник» и «понести», но она была уверена, что они имеют дело к её отцу. Отец в глазах Леночки всегда был идеалом: высокий, светловолосый, умный, а главное — с высшей степенью, ведь у мамы была всего-навсего вторая, а у Леночки высшая — это редкость среди часовщиков, знаете, только у духов дети с высшей степенью сплошь и рядом, но это только потому что они духи — грязная кровь и всё такое. Про грязную кровь Леночке рассказала подруга Резникова, она не помнила её имени, но с ней Леночке было интересно разговаривать и гулять после уроков — с девочками из пансионата не выйдешь, потому что их не выпускают с территории пансиона внеурочное время, сама Леночка жила на узкой улочке в квартире над пекарней и у неё в доме всегда приятно пахло — свежим тестом и почему-то пастилой, правда, по ночам даже через окна просачивался шум и мешал спать, но это так здорово — быть частью городской суеты. Иногда Леночка со своей иногда любимой бабушкой выбиралась на улицу портных, именно там она научилась видеть разницу между хорошими и плохими тканями, плохими и средними портными — бабушка говорила, что лучше чем она сама, по своему собственному эскизу, ей платье никто не сошьет, правда Леночка шить сама не собиралась, но все равно это было гораздо интересней, чем сидеть рядом с матерью и делать простейшие задания по малому зодчеству — мама думала, что Леночка до сих пор не понимает заданий первого круга. Глупая мама. Да и все они глупые: мальчишки, бабушка, та же Резникова. Леночке нравилось то, что мальчики никогда не дразнят её, не дергают за косички. Мальчикам, очевидно, нравилась Леночка, и пусть без ямочек на щеках, как у Фариэллы, но она привлекала внимание, взрослые были уверены — еще немного постарше и она будет сводить с ума целые десятки юных парней. Леночка выделялась и её выделяли: «Леночка, выйди к доске с домашним заданием. Не решила? Ничего страшного, только не расстраивайся — позже ответишь. Шикернова, к доске! Забыла? А голову свою ты дома не забыла?». Милую Леночку прощали, и понимали, что еще чуть-чуть и она станет тем еще манипулятором, но как только взгляд Леночки расстроенно опускался вниз, брови хмурились и пелена слез набегала на глаза, хотелось только того, чтобы этот ребенок ни в коем случае не держал обиду. Чувствуя себя пророком, никто не знал, что Леночка поняла все это еще тогда, когда мать перестала ругать ее за разбитую посуду, а наоборот — тупила взгляд в пол и будто сжималась, смотря на свою дочь взглядом истинной преданности. Леночка не была глупой, что вы. Зато вы были глупыми в её глазах.