Мои мысли, мое преступление

— И что ты предлагаешь делать, Хайд? — Джей смотрел на сообщение в своем телефоне и вздыхал. Он не мог отказать: не позволила бы совесть, да и Блэк был ему другом. Все, о чем он мог думать теперь, так это как вытащить этого человека из тюрьмы. За советом он пошел к старому другу и бывшему актеру, Нику. — Удивительно! — воскликнул тот, когда Джей закончил свой рассказ. — И как ему удалось украсть телефон? — Не это сейчас важно, Ник, вопрос в другом. Как его освободить? — Признаюсь, сам не знаю — Парень не знал, что ему делать; в голове крутились мысли, но все оказались неудачными. — Что это с вами? — дверь открылась, и на пороге появился Ден, бывший полицейский. Как только он вошел Ник, все поняли, что идея пришла к нему сама собой. — Нам нужны костюмы полицейских! Ден, ты же сможешь украсть их? — Зачем? — парень недоумевая смотрел на Ника. — Мы едем освобождать Хайда, попросим Лину нас загримировать, и скажем, будто приехали вести его на эшафот! — Ник, а если не сработает? — Будем действовать быстро. Да, знаю, безумно! Но разве нам положено быть нормальными? Так они и поступили, и примерно в четыре часа всё было готово. Один неверный шаг мог убить, и поэтому никто из них не должен был промахнуться. Волнение нарастало по мере того, как они приближались к тюрьме. Но все закончилось, как только робот, что было удивительно, пропустил их. И все казалось лишь игрой, как только охранник поверил. Вытащил Хайда и вручил им. Парень испуганно смотрел на Ника, не узнавая его. Но тот лишь подмигнул, что вконец испугало мистера Блэка. Но как только они вышли, и Джей обернулся к Хайду и заметил, что по щекам мальчишки текут слезы. — Эй, Блэк, ты чего? — Не особо хочется… — парень остановился и посмотрел в глаза Джея, он узнал голос и тут же смахнул слезы с глаз. — Идиоты! — Это слова благодарности? — усмехнулся, Дэн. — Да. POV Блэка. Я открыл дверь, и, только посмотрев на своих старых друзей, понял, как сильно я скучал, как тяжело было в тюрьме! Мне казалось, что слезы вот-вот потекут из глаз, но, сжав кулаки, я остановился и громко поприветствовал всех. Они закричали, замахали мне руками. И я подошел к каждому, и каждый дружески похлопал меня по плечу. Были и те, кто обнял, каждый раз я ощущал все новые и новые прикосновения, или же это было далеко забытое старое? Я не имел понятия, плачу ли я или нет, но кто-то сказал, что у меня глаза на мокром месте. И когда я посмотрел в зеркало, висевшее на стене, то увидел, что мой друг прав. Мне показалось это настолько наивным и даже несколько детским, что я вытер слезы и улыбнулся своему отражению. Вдруг кто-то схватил меня за руку и рывком толкнул в ванную. Я и понять не смог, что случилось, только услышал. — Хайд, горячей воды нет! — и я понял, что это голос Стефани. Облегченно вздохнул и закрыл дверь на щеколду. Включил воду, кран завизжал, закряхтел и наконец тонкой струей полилась вода. «Столько усилий, и ничего», — подумал я и посмотрел на ванную. Маленькая, но аккуратная комната с потемневшей от времени плиткой и потертой в нескольких местах ванной. Несмотря на дряхлость этой комнаты, было понятно, что кто-то убирается в ней. Каждый день чьи-то заботливые руки отмывают плитки и натирают пол, чтобы мы, гуманитарии, чувствовали себя людьми. Такая мелочь, но настолько приятная! Расстегнул одежду и дотронулся до красной от ошейника шеи, по телу пробежали мурашки… От воспоминаний меня будто снова ударили током! Сглотнул ком в горле и залез в ванную. Содрогнулся от холода, но привык и выпрямился. Мыло и мочалка были на полке. Я схватил их и чуть было не поскользнулся, но удержал равновесие. Провел мочалкой по руке, кажется, я уже совсем привык к холодной воде. Тяжелые условия заставляют привыкнуть ко всему. Жизнь не кажется сказкой после тюрьмы, так что любая обстановка хороша, главное, что есть свобода. Я закрыл кран, накинул полотенце на голову, и, надев тюремный костюм, вышел из ванной. Стефани схватила меня за руку и мигом повела по коридору. Это было так привычно для нее, девушки, не терпевшей медлительность. Она родилась в небольшом городке и, на беду нашего времени, оказалась виртуозом по игре на фортепиано. Ей давали играть сочинения, в которых не было жизни, в основном, что-то бытовое. Но девушке это не нравилось, ее живая душа хотела вырваться из клетки с красивой надписью «Система». И только, найдя в заброшенной библиотеке ноты пьес Баха, она смогла стать собой. Стать тем, кто хочет вернуть прекрасное в наш город. — Куда ты меня ведешь? — В комнату пыток! — Куда? — чуть ли не испугался я, но вовремя спохватился. Стефани всегда любила пошутить надо мной. — Штукатурку на тебя будут накладывать, чтоб мать родная не узнала, — проговорила она и толкнула в одну из комнат. Я осмотрелся, как будто впервые видел это помещение. Нет, я всего лишь забыл. А комната слегка претерпела изменения. Стены, когда-то ярко покрашенные, потускнели, но оставались обвешанными картинами. Шкафы изрисованы белой краской, хотя раньше на них было множество наклеек. — Наши гримеры, не забыл их? Я помотал головой, никогда не забывал их. Людей, что часто помогали нам. Лина, Рия, Лекс и Жен. Они усадили меня в кресло, я закрыл веки, ожидая, что будет дальше. Запах аммиака заполнил комнату, к нему примешался запах краски и старой пудры. Кружа в воздухе, отравляя его. Я вдохнул и закашлял. Чьи-то заботливые руки коснулись моих щек, и я почувствовал что-то странное, должно быть ватный диск или что-то еще? Но я не понимал. Я услышал, как кто-то взял что-то со столика, и ощутил слабое прикосновение кисти ко лбу… Гримеры трудились над моим лицом, делая его неузнаваемым… И этот момент поистине вдохновлял и пугал меня. — Готово, Блэк, открывай глаза. Я медленно открыл глаза. Передо мной стояла Рия, ее серые глаза внимательно изучали меня. Изучали свою работу. — В зеркало глянь, — Жен передал зеркало, которое я тут же схватил. Внимательно, посмотрел на парня с темными волосами и небольшим шрамом на щеке… — Это я? — удивленно, я посмотрел на Жена, но он рассмеялся, и я тоже, когда осознал свою глупость. — Это прекрасно, прекрасная работа! — Держи, — Лина толкнула меня и подала коробочку с линзами и марлевую повязку. — Знаем, ты все равно похож на себя, но мы… — Нет, нисколько не похож, — перебил ее я, — спасибо. Дверь со скрипом отворилась и на пороге показалась худая фигура Стефани. Она удивленно посмотрела на меня, но вдруг уголки ее губ приподнялись, и она широко улыбнулась. — Хайд! Ты стал меньше похож на педика, — она рассмеялась, показывая на меня пальцем. Я тут же пришел в себя. Постарался придать своему голосу серьезность и спросил: «Что произошло за те восемь лет, пока я был в тюрьме?». Улыбка сошла с ее лица, уступив место хладнокровности. Она внимательно смотрела мне в глаза. И я понял: хорошего не стоит ждать. — Ник сказал, что ввели смертную казнь… — решил все же начать я, вспоминая свое «освобождение». — Да, — она отвела взгляд, делая вид, что рассматривает картины на стенах, — наших казнили… Примерно двадцать человек. — Почему ты так спокойно об этом говоришь? — поражаясь спросил я, но она не отвела взгляд от картины и не ответила. Тогда я посмотрел на рисунок. Люди идущие по кругу с пустыми лицами. — Правда, напоминает нашу систему? Все идет по замкнутому кругу, полному пустоты, — она подошла к картине и провела рукой. — Мистер Ван Гог постарался! Жаль только, что это всего лишь копия. — Стефани, что еще произошло? Что с системой? Признаться, когда меня посадили, она не имела четких границ, — взволнованно произнес я. — Мы почти не выходим на улицу, это стало невозможно. Ах да! Разработали список правил для каждого рабочего. Инструкцию, которой нужно следовать. Я шокировано смотрел на нее. В глубине души я не ожидал, что будет так. Но что же делать тем, у кого нет работы, есть ли правила для них? Словно читая мои мысли, она ответила. — Есть особая система запретов для тех, кто только приехал и тех, кто не работает. Запрещено слушать классическую музыку, выделяться каким-либо образом, носить одежду ярких цветов и украшения. К людям со шрамами это не относится. Стефани проворчала что-то себе под нос и отошла от картины. Она была все такой же, что и раньше. Сохраняла хладнокровность, чтобы не упасть духом там, где это было совершенно не нужно. Но с близкими она не скрывала практически ничего. Повернувшись лицом ко мне и к ребятам, она, снова улыбнувшись, назвала наши лица «кислыми». И позвала нас на так называемое «Шоу», что шло по телевизору, в коридор. «Шоу» мы называли программу новостей. Каждый вечер в студию приглашался президент, который объявлял результаты в городе и кого посадили в тот или другой день. На мой вопрос, что изменилось в шоу, она ответила, что практически ничего, только теперь стали говорить о казненных. Лина говорила о бесполезности «Шоу», но Стефани, возможно уверенная в том, что говорит, заявляла, что нам полезно знать о ситуации в городе, чтобы уметь выживать. Несогласный с ней, я молчал. В душе было лишь одно желание: устроить революцию, бунт. До чего же я был глупый. Если бы мой разум и тот факт, что я был в тюрьме, не останавливали меня, я бы собрал группу и скорее всего отправился бы к правительству. Но все это было глупо, ничтожно. Я крохотный в этом огромном мире, разве я могу теперь ошибиться, чему жизнь меня учит? И чуть позже я понял, что, похоже, ничему. Коридор, в котором стоял телевизор, напоминал коробку, была некая иллюзия, будто стены хотят сжаться и задавить нас. Вокруг небольшого узкого экрана на матрасах сидели те, кого презирало нынешнее общество. «Гуманитарии», так называют нас, и так мы стали называть себя. Телевизор мы купили относительно давно, но он служил нам и до сих пор неплохо показывал. Только картинка была нечеткой. Я сел рядом с невысоким парнем. Его светлые волосы обрамляли овальное лицо, а умные глаза смотрели в экран. Не сразу узнал его, но, когда он развернулся, тут же спохватился. И сам от себя того не ожидая, обнял. Этим парнем оказался мой старый друг Лауре. Он не оттолкнул меня, нет, а лишь сильнее прижал к себе. — Я так долго ждал, я так долго хотел тебя увидеть, мой бедный друг. — Я тоже, — мне пришлось оттолкнуть его, и только тогда я заметил, что по его худому лицу текут слезы. От неожиданности я промолчал. До сих пор удивляюсь тому, что я кому-то нужен. Повернул голову к экрану, по которому шла небольшая рябь. Двое мужчин сидели в кресле. Один, молодой с приятной улыбкой, кивал другому. Это был наш диктатор, одетый в строгий парадный мундир серого цвета. С виду никто бы не дал ему и больше тридцати, хотя великому Мишелю минуло уже за сорок. Он начал управлять этой страной еще молодым и амбициозным парнем. Его ум, решительность и умение говорить помогло остаться в своем уютном правительственном кресле. Никто не знал, почему он так ненавидит поэзию романтизма, или сентиментализм, за что презирает классическую музыку полную чувств. И я не задумывался об этом до того, как не попал в тюрьму. Теперь, же я хотел увидеть его и спросить: «Почему?». — Сэр, как вы собираетесь улучшить город? — молодой журналист с пустой улыбкой на лице задал новый вопрос и уставился в камеру. Если бы не дёргающиеся, возможно от волнения, пальцы на руке, можно было бы принять его за робота. — Я собираюсь построить стену вокруг страны, — спокойный голос диктатора ужасал меня. Услышав, что он сказал, я понял, ничего хорошего не жди. — Стена? — недоумевал кто-то из смотревших вместе с нами, слова казались странными и нелепыми. Но те, кто был поумнее, молча смотрели на экран. — Как же вы построите стену? — удивился журналист, и тут же выражение его лица сменилось, он схватился за воротник рубашки, и открыл рот! Но не звука. Он наклонился и посмотрел на стол. По-видимому, там были вопросы. — Это удивительно сэр, стена — это хороший знак! Его голос не звучал так убедительно, как раньше. Мы все поняли, журналист случайно задал не тот вопрос. — Я знаю, — диктатор снова улыбнулся, — это защитит нас от романтистов и других ужасных для нашего общества вещей. В моей голове крутилась лишь одна мысль: «Я должен помешать постройке!». Моя молодость, мое упрямство говорили мне, что меры должны быть жесткими. Нужен бунт! И если мне удастся уговорить всех, то я смогу его устроить. Но спохватился, как же глупо! Что я решу этим? Скорее всего снова попаду в тюрьму! И чему только меня учит жизнь? — Хайд, — Стефани окликнула меня. И я обернулся. — Только не делай глупостей.