Кошмары Перси Уэтмора

Персиваль. Джон. Уэтмор. Он. Был. Один. В этом карцере, в карцере для буйнопомешанных, озверевших выродков, больных убийц, маньяков и педофилов. Его уже не пытаются привести в себя. Его уже не пытаются вернуть. Он снова идет по коридору, по зеленому линолеуму, по Зеленой миле. Привычно скрипят форменные ботинки, приятно оттягивает ремень дубинка. Перси не сдерживает самодовольную улыбку. Тишину вдруг наполняет еле слышный гул. Он постепенно нарастает, становясь все более отчетливым. Уверенность и спокойствие улетучиваются, когда появляются голоса. Вместе с голосами появляется раздражение и злость. Крики, шепот и стоны заставляют его ускорить шаг. Он переходит на бег. Дубинка настойчиво бьется о бедро. Голосов становится больше, гул усиливается, забирается в уши и остается шуметь в висках. Краем глаза он, кажется, видит, как из темных камер к нему тянутся руки. Как они хватают воздух у него за спиной. В тот момент, когда он поворачивает голову, он уже не видит ничего. Он бежит по Зеленой миле скорее к двери карцера. В небольшом прямоугольном окошке горит свет. Когда он наконец добегает и на скорости врезается в эту дверь, выставляя перед собой руки, свет слишком ослепителен, чтобы разглядеть что-нибудь внутри. Глаза больно режет, они начинают слезиться, и свет смазывается, становится текучим и подвижным. Он щурится, прикладывает ухо к двери. И слышит. - Мы пришли сделать тебе укольчик, Перси. - Сестра Клеменс, это обязательно? Он же и так почти в коме… - Нужно следовать прописанию, сестра Форестер. Вспомните, какой приступ случился с ним ночью. - О, это было ужасно. То есть, я имею в виду… он так молод, и у него красивые волосы, и губы. Надеюсь, он когда-нибудь поправится, бедный мальчик. Бедный мальчик. Бедный маленький мудак. Перси Уэтмор. Он слышит одергивающий ответ старшей медсестры, но ее слова теряют значение, как только игла прокалывает тонкую кожу. Металл проникает в вену и впрыскивает в кровь то, что его успокоит. То, что должно его успокоить. Он оборачивается и видит, точнее НЕ видит позади Зеленой мили, зеленого линолеума, коридора. Потому что он оказывается внутри, запертым в карцере. Три стены и дверь с окошком. Ему сразу становится нечем дышать. Он открывает рот так же мучительно медленно, как расширяются в испуге его маленькие глазки. И понимает, что рот намертво залеплен изолентой. В следующую секунду он обнаруживает свои руки крепко прижатыми к телу. Он в смирительной рубашке. На самом деле все происходит быстро. Просто успокоительное, оно… работает. Обернуться к окошку, удариться о дверь, безголосо кричать, глядя, как тают силуэты медсестер. Оставляя его одного. Оставляя его с возможностью думать. И он думает. Перси думает, нет, они не могут! Чертов святоша Эджкомб, дубина Брут, молокосос Дин и этот старый еврей Гарри - они не посмеют! Запереть его в карцере как… как животное! Как преступника! Сборище поганых уродов! Он думает, как же дорого они заплатят за это. Эта шутка, она должна быстро закончиться. Потому что они просто не могут, мать вашу, не могут так поступить, они НЕ СПОСОБНЫ на это. Нет, он вовсе не верит в порядочность и мораль. Во что верит Перси, так это в трусость, глупость и дядюшку-губернатора. Поэтому они должны, ОБЯЗАНЫ выпустить его НЕМЕДЛЕННО! А потом он понимает, что уже не один в камере. Это происходит внезапно и совершенно естественно. Осознание этого просто приходит к нему - раньше, чем он может почувствовать отвратительный животный запах, раньше, чем он может услышать тяжелое горячее дыхание у себя за спиной. - Соскучился по мне, котенок? – голос Уортона хриплый и насмешливый, и еще чуть неразборчивый, как если бы он говорил с набитым ватой ртом. Уильям Уортон. Малыш Билли. Дикий Билл. Стоит, как есть - мерзкий грязный выблядок, как его не называй, - в темноте у противоположной стены карцера. И это только иллюзия, что между ними большое расстояние. Перси закричал бы, если б мог, и кричал бы, как не кричал никогда в своей жизни. Он бы орал и визжал, забывая дышать, он бы захлебывался своим криком, обсирая штаны от страха. И теперь, когда Уортон выплывает из темноты в своей грязно-белой робе, маленькое подлое сердечко Перси готово разорваться на части. Глаза лезут из орбит, желваки на шее напрягаются, грозясь порвать кожу. Он багровеет и пятится назад, тут же упираясь спиной в массивную дверь. - Ну и ну, да ты весь дрожишь от радости! – зубасто ухмыляется Билли и смотрит на него, склонив голову набок. - Иди к папочке. Перси скулит и сползает на пол, с ужасом уставившись на протянутые к нему руки. Руки у Малыша Билли грубые, с давно не стрижеными ногтями и глубоко въевшейся грязью под ними. Уортон делает к нему шаг, и бледный свет снаружи выхватывает из полумрака его лицо: влажно поблескивающие глаза, прикушенная подгнивающими зубами нижняя губа, больной румянец на пухлых щеках. Он выглядит довольным и нетерпеливым, небольшая морщинка между сведенными бровями выдает какое-то детское радостное неверие. Они смотрят друг на друга, и Перси отстраненно замечает, что воротник накрахмаленной форменной рубашки больно натирает шею, удушая. Это ощущение настолько раздражающе четкое, что он в одно мгновение начинает верить в реальность происходящего. Он мычит и стонет, и бьется спиной о дверь, обливаясь горячим липким потом. Гнусные мрази заперли его с Диким Биллом. Они заперли его с этим психом! Этого не может быть, но это случилось. И это то, что происходит с ним здесь и сейчас. Уортон садится перед ним на корточки (его движения пружинистые и хищные, хотя сама поза делает его как никогда похожим на безобразную обезьяну) и говорит: - Тебе нечего бояться. Он дотрагивается до его щеки мозолистыми пальцами и говорит: - Обещаю, сладенький, мы хорошенько повеселимся. Перси отшатывается от прикосновения и заваливается на бок, брыкаясь ногами. Уортон хрипло посмеивается. - Будь хорошим мальчиком, дай Малышу Билли немножко поиграть с тобой. Твердая рука гладит его бедро, ложится на задницу, сжимает, мнет, растирает. Перси пытается увернуться, он не прекращает издавать приглушенное мычание и пинать ногами воздух. Все, что ему надо, это высвободиться, он тщетно дергает руками и катается по полу. Его усилия приводят только к тому, что он начинает задыхаться - ноздри трепещут в попытке втянуть больше воздуха. И тут тяжесть чужого тела придавливает его к полу, и он чувствует, как Уортон трогает его через тонкую ткань брюк. Все, что он хочет, это оказаться по другую сторону двери. - Ты просто прелесть, знаешь об этом? – хохочет Билли, его безумно веселит, как пыжится и скулит под ним Перси Уэтмор, как на его испуганно выпученных глазах выступают слезы. Уортон тянет его на себя, заставляя сесть, и сам садится на пол. Смотрит на него, как на большую кастрюлю сытной похлебки после долгого трудового дня, а потом быстро и смачно целует в губы поверх клейкой ленты. Перси чувствует вонь. Перси вспоминает, что, кажется, Уильям Уортон уже мертв. Уильям Уортон, который доложен быть мертв, упирается ладонями в его бедра, мышцы на его плечах двигаются под кожей, как живые. Он выглядит дохлым, но силы в этом парне, как у здоровенного коня. И Перси делает то, что никогда не делал в своей жизни – он молится. Он молится, чтобы все это прекратилось. - Тебе понравится, будь уверен. О да, детка, еще никто не жаловался, как Малыш Билли кидает палку! Уортон с диким гоготом вскакивает на ноги, он прыгает и вертится, как заведенный, в крохотном помещении карцера. - Никто не жаловался, - повторяет он. - Они все были до смерти довольны! До смерти! Аха-ха-ха-ха! Упиваясь собственным остроумием, он стягивает с себя штаны и трясет своими причиндалами у Перси перед носом. - Уитти-уэтти, смотри, что у меня есть для тебя! Перси воротит голову и высоко задирает подбородок, жмурит глаза. Перси не глядя лягает Уортона ногой и попадает чуть выше колена, слабо, потому что у него нет сил вложить в удар всего отчаяния, обиды, страха и злости. На самом деле, Перси уже давно сдался. Нет, правда, пора бы Эджкомбу с приятелями закончить эту шутку или назидательный урок, или как там они еще это называют. Уортон тем временем останавливается и замолкает, припадочный и непредсказуемый он падает на колени перед Перси, как подкошенный, и с фальшивым участием говорит: - Ты расстраиваешь Малыша Билли, дорогуша. Он бьет Перси наотмашь по лицу, и рука у него тяжелая, будь уверен. Перси падает. Уортон переворачивает его, как спеленатого ребенка, как тряпичную куклу, и крепко удерживая за шею, утыкает носом в грязный вонючий пол. - Ты ведь не хочешь узнать, что случается с теми, кто расстраивает Малыша Билли? – шепчет он, прижимаясь губами к уху Перси. Уортон облизывается и кусает его за мочку, параллельно расстегивая и стаскивая с него брюки. Волны отвращения и страха накрывают Перси с головой и тащат в темноту, но сознания он не теряет. Он по-прежнему может предельно ясно чувствовать, что с ним происходит. Уортон сжимает в руке его яички, по-хозяйски ощупывает белые ягодицы. Билли так доволен, что забывает, о чем говорил. Он так доволен, что издает утробное рычание и говорит: - Это будет очень хорошо. Он говорит: - У тебя славная крепкая попка, крошка. Как и все глупые трусливые существа, больше всего на свете Перси Уэтмор боится боли. И когда она приходит, острая и жгучая, он снова пытается кричать, изолента душит его, он извивается, как дождевой червь, проткнутый гвоздем. Эта боль бесконечна, она разрывает его напополам. Перси, он достаточно глуп и преисполнен жалости к самому себе, чтобы в этот момент думать, что смерть на электрическом стуле - сущая ерунда по сравнению с этим. Уортон трахает его быстро и глубоко, всухую, как и должно быть. Он кусает его и царапает грязными ногтями, рвет его нетронутую драгоценную задницу, хрипит от удовольствия и смеется. Он просто заливается смехом и тянет Перси за волосы. - О, боже милостивый... Сестра! Сестра! У него снова припадок! - Приготовьте дозу. Увеличьте вдвое. Скорее, что вы возитесь! Перси давится рыданиями, кровь и конча стекают по бедрам. - Сестра Форестер, нужно сменить белье. Приподнимите его. Уортон сжимает руками его голову. Голова трещит, как зрелый орех. - Бедный парень, мы ничем не можем ему помочь… Перси думает, вот он, болевой шок. В детстве он так много читал о различных видах экзекуции и постоянно натыкался на этот самый "болевой шок". «Если наказуемый не успел умереть от болевого шока…» Маленький любознательный засранец, он с упоением и горящими глазами читал о том, как людей сажали на кол, как подкладывали колодки под ягодицы, опуская их по чуть-чуть, чтобы острие входило медленно, в течение нескольких дней. Теперь Перси не смеется, вспоминая Средневековые пытки и Святую инквизицию. Теперь смеется Малыш Билли, который и читать-то толком не умеет, и про инквизицию никогда не слышал.