***
Кран вывернут до предела. Ледяные струи падают сверху, словно острые кинжалы. Бьют по голове и лицу — набухшие пряди лезут в глаза. Намокшая одежда облепляет тело будто саван. Я так растерян, фактически дезориентирован и не сразу понимаю, что трясусь от холода, а не от… Не от чего-то другого. — Ты совсем замерз, — вспоминаю, почти слышу чужой шепот. Шепот, от которого моментально бросает в жар даже сейчас. Подставляю горящие щеки холодным струям. — Человеческое тело — хрупко, — металлически звенит в ушах. Криво усмехаюсь и тяну, наконец, руку к рычагу, чтобы сделать воду теплее.***
Человеческое тело — отзывчиво. Я — Купидон-271295 понял это сразу. Момент перехода оказался безболезнен, но в то же время мучительно ярок. Меня будто сдавили со всех сторон, воздух ворвался в каждую пору, коснулся каждого волоска на теле, до отказа заполнил легкие и с хрипом вырвался. Голова закружилась, как после длительного полета. Я качнулся и еле устоял на ногах. Потом долго рассматривал доставшиеся мне — теперь уже мои — ступни, шевелил пальцами и осторожно ступал на теплый пол. Раньше, когда я мог летать, мне и в голову не приходило рассматривать собственные ноги. Мне много чего не приходило в голову там, наверху. В месте, где я жил — Небеса, Олимп — как бы это ни называли люди, — не задумывались о телесности. Там не было нужды дышать, чувствовать, трогать, переживать. Я просто занимался своим делом, как и прочие. Один из множества — крохотная часть великой божественной силы первого Купидона — настоящего сына Зевса и Афродиты. Куда и почему исчез первый, осталось тайной. Его место уже очень давно заняли мы — юноши, вышедшие из фонтана вечной молодости, наделенные луками и колчанами, полными стрел, как у их прародителя и названные по его имени. Единственное предназначение купидонов заключалось в поиске будущих пар. Автоматизация на Небесах достигла такого предела, что каждый из нас стал куском программы, безупречным кодом, создающим пары, согласно заложенному алгоритму. Я никогда не задумывался, почему выбирал тех или иных людей, чтобы объединить их, почему иногда одаривал стрелой кого-то одного, тем самым разбивая ему сердце. Не сомневался, именно так нужно. Пока сам не стал человеком. Но эти сомнения пришли не сразу. Вначале я повел себя со всевозможной божественной самоуверенностью. Прочитав сценарий, который нашелся на столе юного Шаламэ, я буквально пустился в радостный пляс. Ведь кто как нe Купидон может лучше всех показать настоящую любовь? Тем более, с такой внешностью. Я долго крутился перед зеркалом голышом, изучая себя и так и эдак, и мне нравилось то, что я видел. Густые смоляные кудри, пусть и немного короче, чем я привык, выразительные зеленые глаза, по-девичьи яркие губы, тонкое изящное тело, которое одинаково хорошо должно было смотреться как рядом с женщиной, так и с мужчиной. В фильме мне предстояло и то и другое. На небесах пол партнера не играл никакой роли – ценились лишь качества души, но на земле отношения между двумя мужчинами все еще осуждались. Поэтому меня заранее восхищал юный Элио, следующий велению сердца, а не общества. И я в свою очередь собирался сделать все от меня зависящее, чтобы показать всему миру — истинная любовь не знает ограничений. Но прежде нужно было разобраться с физиологией процесса. Теоретических знаний оказалось даже чересчур. Интернет, телевидение кишели откровенными фильмами, порно-роликами. Но они не вызывали во мне и толики отклика, в отличие от памяти тела. Оно помнило все, что происходило с Тимоти, в том числе ощущения во время секса с женщинами: внутренний жар, упоение гладкостью округлых форм под руками, трепет во время проникновения, экстаз обладания. С мужчинами же тот никогда не был, и я мог лишь догадываться о возможной разнице. Впрочем, это меня не тревожило, но, безусловно, интриговало, как любой другой возможный опыт. Мне нравилось быть человеком. Я с удовольствием пожимал руки, обнимался при встрече, касался различных предметов, тканей, струн гитары, изучал реакции собственного организма. И восхищался своим новым именем — Тимоти Шаламэ. — Тимоти Шаламэ, — повторял я про себя. — Меня зовут Тимоти, — пробовал на слух. Не Купидон-271295 — Тимоти. Шумный Нью-Йорк привел меня в восторг. Здесь все бурлило и кипело жизнью. Никто не обращал внимания на чужие странности и причуды. Тимоти почти никто не знал, и я мог свободно передвигаться по городу пешком или на такси. Но продлилось это недолго. Мне позвонил Лука Гуаданьино – режиссер фильма, в котором я так спешил начать сниматься, и попросил приехать в Италию заранее. Он хотел, чтобы я пожил на его вилле, пропитался итальянским духом, привык к другому ритму жизни. А еще он нашел мне учителя музыки, чтобы сделать игру Элио убедительней. Самолет меня напугал. Во время полета все время казалось, будто что-то давит на легкие и голову. Железная махина натужно ревела и тряслась, вызывая нервный озноб. Это совсем не походило на то, что я чувствовал, паря на собственных крыльях. В итоге, у меня началась паническая атака. Не помню, как мне удалось успокоиться. Но потом, когда трап, наконец, спустили и меня укутало теплым чуть терпким воздухом, я забыл обо всех пережитых тревогах. В Италию я влюбился мгновенно. Было в этом месте что-то родное и в то же время новое. Ароматы, воздух, люди, цветы, фрукты, музыка — радовало буквально все. Игрой на фортепиано я увлекся всерьез и с энтузиазмом взялся за уроки. Извлечение звуков вызывало бурю эмоций, и я старательно выполнял рекомендации Роберто, стремясь довести имевшиеся умения Тимоти до совершенства. Лука подолгу слушал меня и, бывало, даже смахивал слезы. — Ты прекрасен, мой мальчик, — говорил он, тепло улыбаясь. А потом приехал Арми.***
— Тимми? Ты там? Тимми! Кто-то стучит или мне кажется? С трудом вынырнув из воспоминаний, смотрю на дверь. От давления извне тонкая доска прогибается. Смешно, я заперся в ванной, но забыл закрыть комнату. Привык к отелям, там замки защелкиваются автоматически. У Луки на вилле стояли обычные задвижки. — Я вышибу ее, если ты не откроешь, — угрожает Арми. Но голос его испуган. Чего он боится? «За тебя. Он боится, что ты можешь сделать что-то с собой», — шепчет внутренний голос. Поколебавшись, все же выключаю воду и перешагиваю порожек душевой кабины. С меня течет, и я едва не поскальзываюсь, чудом успевая схватиться за ручку. — Тимми, — Арми хватает меня за плечи. Удивленно хлопает глазами, осматривая мокрую одежду и натекающую ему под ноги лужу. — Немедленно снимай это, заболеешь, — дергает с меня сырую рубашку. Я не сопротивляюсь, смотрю в голубые глаза, наблюдая, как они темнеют, по мере того, как на мне становится меньше одежды. Щеки Арми наливаются краской, дыхание сбивается — не от страха, от желания. Касания становятся аккуратнее, нежнее и крепче. — Ты не можешь, — хриплю я с трудом разлепив губы. — Не могу что? — замирает Арми. Он уже сдернул с крючка полотенце и обернул вокруг моих плеч. — Помочь тебе? Брось, я уже видел тебя голым. Забыл? — притворно насмешливо фыркает он, промокая полотенцем мою спину. Жалкая преграда от жара его ладоней. От каждого такого касания под кожей вспыхивают электрические разряды и бегут по венам, тревожа каждую клеточку, разжигая похоть. До Арми я не испытывал такого, — по правде вообще никакого, — желания ни к кому. Желание, которое я должен был угадать еще при первой встрече.***
Я видел Арми на фотографиях и в нескольких фильмах. Но это не шло ни в какое сравнение с настоящим его присутствием рядом. Светловолосый, высокий и широкоплечий, с глазами цвета Небес он выглядел не хуже Аполлона и Нарцисса. Но в отличие от знакомых богов в нем не было и капли высокомерия. Жизнелюбие и доброжелательность окутывали его ауру теплым свечением, и я, конечно, не мог, не потянуться к нему. Арми отнесся ко мне как к юному ученику, спеша поделиться всем, что знает. Мы проводили время вместе, знакомясь, узнавая друг друга. И я впитывал в себя новые ощущения и знания словно губка. Тайком от Арми я пересмотрел «Роковой выбор» просто, чтобы еще раз увидеть любовную сцену и запомнить его реакции. Перед съемками я немного переживал, что не смогу достоверно изобразить подростка, потому что не знал, что значит быть им. Но с приездом Арми, весь мой вековой опыт словно смыло, и все мои нынешние волнения, тревоги и ошибки вполне вписались в нужный образ. Во всяком случае, Лука не уставал хвалить меня. Где-то в самом начале Лука предложил нам с Арми попробовать сыграть одну совместную сцену и выбрал вроде бы наугад. Выпал первый поцелуй героев. От волнения у меня чуть сердце не выскочило, ладони вспотели, и весь испуг, кажется, отразился на лице. — Хей, — окликнул меня Арми и легонько сжал плечо. — Это всего лишь поцелуй, давай просто сделаем это, — подмигнув, он машинально облизнулся. И я качнулся навстречу. Прижался губами и всем телом. Арми подхватил меня, отвечая, скорее всего, автоматически, осторожно, но постепенно все более распаляясь. Его язык скользнул в мой рот, коснулся неба, и я прижал его своим, зацепив зубами нижнюю губу. Он глухо охнул, дернулся и впился в меня сильнее. Мы целовались и целовались. От непривычных ощущений кружилась голова и трепетало что-то внизу живота, будто кто-то щекотал меня перьями прямо изнутри. Хотелось смеяться и плакать и снова прижиматься к чужому рту, переплетаясь языками. Я потерял счет времени, теряя разум от вкуса дыхания Арми, от тяжести его тела, от его твердости. Это желание — говорил я себе. Вот что значит хотеть кого-то. А потом Арми остановился. Его потемневший взгляд прояснился и на лице мелькнуло смущение. — Лука ушел, — сказал он и, куснув щеку, смешно наморщил лоб. С трудом оторвав от него расфокусированный взгляд, я моргнул, посмотрел по сторонам, потом снова на Арми и захохотал. Он фыркнул и, подхватив мой смех, упал в траву. — У меня еще не было такой репетиции, — чуть успокоившись, поделился он. — У меня тоже, — хихикнул я. Странно, но никакой неловкости после этого поцелуя между нами не возникло. Лишь доверие и участие. Я чувствовал, что нравлюсь Арми и купался в его тепле, отдавая свое. Официальных репетиций Лука больше не назначал, нам этого и не было нужно. Мы придумали свой метод вхождения в роль. Вместо обычного традиционного поцелуя в щеку, какими обмениваются друзья при встрече, мы решили целоваться в губы. Без языков и чего-то такого, просто невинное касание утром, а потом еще раз вечером, перед тем как разойтись к себе. Это должно было помочь вести себя естественно перед камерами. Арми знал миллион баек и историй о съемках и закулисной жизни, с удовольствием рассказывал о прочитанных книгах, делился со мной рекомендациями. Мы разбирали старые фильмы, смеялись над нелепыми моментами и восхищались прекрасными. Иногда Арми рассказывал о жене и дочери. И у меня щемило в груди от нежности, с которой он о них говорил. Мне хотелось увидеть их и в то же время не видеть никогда. И вот однажды, Элизабет приехала, без дочери. Вечера, которые Арми проводил со мной, теперь принадлежали ей. И хотя они часто звали меня с собой — Лиз очень тепло отнеслась ко мне — я находил способ ускользнуть от них. Мне было больно видеть, как Арми смотрит на нее, и я предпочитал бродить в одиночестве, ругая себя за зависть к чужому счастью. В одну из таких прогулок я познакомился с Лео. Он предложил мне выпить, а потом позвал к себе. Мы вышли из бара и Лео, прижав меня к стене, впился в мои губы. Движимый любопытством, я ответил. Лео пах чем-то приторно сладким и меня вдруг затошнило, я отвернулся и увидел Арми. Тот держал в руке дамскую сумочку, видимо ждал жену. Он смотрел на меня, как дракон, который собирается сожрать невинную козочку. Внутри меня что-то перевернулось и ухнуло в пятки. — Тимми, — позвал он меня, делая вид, будто не понял, чем я только что занимался. – Рад тебя видеть. Мы с Лиз собираемся к реке, ты с нами? Я не смог даже слова вымолвить, не то, чтобы отказать ему, и поспешно кивнул. Мой новый приятель помимо потери речи, кажется, лишился еще и возможности двигаться. Забыв обо мне, он уставился на Арми как на чудо – честно говоря, я не мог его в этом винить. Но, может быть, он просто узнал в нем звезду. В любом случае, он не стал сопротивляться, когда Арми взял меня под руку, чтобы отвести в сторону. — Что ты творишь? – тихо начал Арми, но тут появилась Лиз. Увидев меня, она удивленно вскинула брови. — Привет, Арми сказал вы идете на реку, — затараторил я. — Но если вы хотите пойти вдвоем, я не буду вам мешать. — Нет, что ты. Пойдем. Побудешь нашим фотографом? Мне пришлось сделать кучу снимков, на которых Лиз льнула к мужу, а тот обнимал ее в ответ, награждая ласковыми взглядами. Вот тогда-то я и вспомнил их. До этого мне уже случалось примечать в Арми нечто как будто знакомое. Я думал, это какое-то дежавю, воспоминание прошлой жизни. Это и было воспоминанием. Несколько лет назад, будучи на службе, я выпустил две стрелы, поразившие Арми и Лиз, соединив их судьбы и сердца. И когда теперь Арми на моих глазах целовал Лиз, мое собственное сердце, в наличии которого раньше я сомневался, закололо и сжалось. Пришлось отвернуться, чтобы они не заметили моих слез. Я что-то наболтал им, сослался на усталость и сбежал, позабыв вернуть камеру. Вернувшись в свою комнату — гостеприимный Лука каждому актеру выделил местечко на своей вилле, — я бросил ее на постель, упал лицом в подушку и разрыдался, чувствуя себя маленьким и несчастным. В тот момент я точно не был богом, лишь обычным парнем, которому разбили сердце. Видимо, купидонам не нужна была чья-то стрела, чтобы испытать любовь. Проснувшись посреди ночи от того, что камера уперлась мне в бок, я вытащил ее и вместо того, чтобы убрать, включил просмотр снимков. Отматывая кадры с влюбленными Арми и Лиз, я чувствовал себя мазохистом, но не мог остановиться, выщелкивая следующий и следующий, пока что-то странное не привлекло мое внимание. Лиз стояла к камере спиной. Арми обнимал ее и смотрел в объектив. На меня. От его болезненного какого-то даже потерянного взгляда мне стало нехорошо, руки дрогнули и затряслись. Я еле удержал камеру, но продолжил листать кадры. И нашел его. Лиз все же сняла нас вдвоем, и я с маниакальной одержимостью принялся изучать каждую черточку. Арми смотрел куда-то вниз, но его пальцы буквально цеплялись за мое плечо. Я даже стянул футболку, проверить не осталось ли отпечатков, так это смотрелось отчаянно. Больше ничего такого не было. Но этот кадр растревожил мои чувства не на шутку. Я не смог заснуть, пока не удалил его. Смысла тащить камеру на площадку не было. Гораздо проще было занести ее Хаммерам в комнату, но утром я не смог заставить себя постучать к ним и просто оставил ее у себя, в надежде, что до вечера она им не понадобится. Когда я вышел из машины, Арми уже ждал меня. — Тим, — расцвел он, завидев меня, и, шагнув ближе, поцеловал, на миг прижав к себе, как не делал раньше. Выглядел он немного взъерошенным и не выспавшимся. Наверняка Лиз не давала спать, ревниво подумал я и отвернулся. Но Арми вдруг поймал меня за подбородок. — Что случилось? — Ничего. — Тот парень вчера, прости, я не должен был тебе мешать, — вздохнул он, опуская ладонь мне на плечо. — Все нормально, я не знаю, зачем пошел с ним. Хотел попробовать, наверное, — я не врал, но почему-то чувствовал стыд. — Попробовать что? — Все? — невесело усмехнулся я. — Тимми, не смей, слышишь. Что за глупости? — зашипел он. — Мне хочется знать, что я играю, — объявил я неожиданно запальчиво. — И для этого ты готов трахнуться с первым встречным? Я пожал плечами, стискивая зубы, лишь бы не выкрикнуть ему, что хотел бы с ним, но не могу, ведь он женат и любит жену. В этот момент нас позвали. Вечером того же дня Арми поймал меня у шкафа в комнате Оливера-Элио и опять поцеловал. Снова совсем не так, как мы делали раньше и не так, как Оливер целовал Элио. Это было очень жадно, даже грязно, собственнически, с зубами и языком. При этом Арми отчаянно прижимал меня к себе. А я льнул к нему, пока не сообразил, что то твердое в его шортах — совсем не телефон. — Ты… — растерянно замер я. — Что? — Арми, что ты делаешь, зачем? — я попытался отстраниться, но он не выпустил. — Ты же сам хотел. — Не с тобой, — соврал я. — Почему? — Потому. — Я думал, я нравлюсь тебе. — Ты нравишься. Слишком нравишься, в том и проблема, – оттолкнув его, я вылетел на улицу, сел в служебную машину и попросил подбросить до отеля. Ехать на виллу к Луке, не хотелось. Даже случайно посмотреть в глаза жене Арми тогда я бы не смог. Хорошо, что Лиз не стремилась появляться на площадке. А может быть, ей запретил Лука. На следующий день Арми вел себя, как ни в чем не бывало, разве чуть более сосредоточенно. Стояла удушающая жара, и мы все изнывали от зноя. Как назло вместо сцен в бассейне или реке, где можно было хоть чуть-чуть остудиться, на сегодня был запланирован секс Элио с Марсией. Мне нравилась Эстер, но тереться о другого человека, когда плавишься как мороженое, истекая потом, представлялось довольно сомнительным удовольствием. А еще я нервничал из-за Арми. Тот слонялся по площадке с места на место, а потом куда-то пропал. Мы приступили к съемкам сцены Элио и Марсии. Я сидел у ног Эстер, практически вжимаясь носом в ее лобок, прикрытый тонкой тканью. Она с легкой поволокой смотрела на меня сверху вниз.По сценарию я должен был уронить ее на матрас и, стянув трусики зубами, вылизать ее. Но тут я заметил Арми, и в моей голове словно бы что-то переключилось. Я прислонился к Эстер ближе, чем нужно, вероятно опалив ее дыханием, отчего она вздрогнула и покраснела. Но Лука крикнул что-то одобрительное, и я продолжил вытворять нечто немыслимое, почти запретное, зная, что Арми внимательно следит за моими действиями. После Эстер сбежала в душ. Я тоже поспешил исчезнуть, сообразив, наконец, как все это смотрелось со стороны. Но по дороге, меня перехватил Арми. Окинув голодным взглядом, он толкнул меня куда-то в полутемную каморку и, прижав собой, накрыл губами губы. — Боже, я был уверен, что ты сделал это, — выдохнул он, сверкая безумным взглядом. И я не устоял. Толкнул его сам, накинулся с поцелуями и, сорвав с него шорты с трусами, упал на колени и взял в рот. Арми вцепился в мои волосы. — Тимми. Он был терпкий и соленый, не похожий ни на что, что мне приходилось пробовать. Я чуть не умер от восторга от его пульсации и тяжести на языке, от дрожи тела и крепкой руки в волосах. Когда он кончил, я заурчал от удовольствия прямо вокруг его плоти. Бедра Арми конвульсивно дернулись, и он вогнал в мой рот свой еще твердый член до самого основания, сотрясаясь от повторного сухого оргазма. Я думал, поддавшись своему желанию однажды, избавлюсь от этой невыносимой жажды. Но все стало только хуже.***
Всепоглощающее желание грозит утащить меня на дно, разбить о камни. Арми продолжает молча растирать меня. Румянец чуть поблек, челюсть сжалась, желваки ходят под кожей. Злится? Почему он здесь? Ведь у него есть Элизабет. Я самолично выпустил в их сердца стрелы и видел, как вспыхнула их взаимная любовь. — Разве ты не любишь ее? – вырывается у меня. — Что? — он роняет полотенце и делает шаг назад. Таким взглядом, как у него сейчас, можно обращать в камень. Я прикусываю губу. — Я люблю ее всем сердцем, — чеканит Арми и зачем-то вновь подходит ближе. Хватается пальцами за мой подбородок, почти больно и дергает вверх. – Но когда я вижу тебя, мне кажется, что у меня два сердца, — его голос безжизненен, а глаза — темные дыры. Будто он хочет сделать что-то. Но нет, разжимает пальцы и отступает. — Прости, что ворвался. Это больше не повторится, — тихо говорит он и выходит прочь. — Не повторится, — повторяю про себя и сползаю на пол, глухо рыча и обдирая ногти о кафельный пол. Еще полчаса назад, Арми осыпал поцелуями мое лицо и шею, и крепко прижимал к себе, бормоча ласковые слова, от которых у меня подкашивались ноги и сердце грозило выломать ребра. Но забыть о том, что он принадлежит и всегда будет принадлежать другой, я не смог. Откуда-то взялись силы, чтобы оттолкнуть его и убежать. К сожалению, от своих желаний так легко не убежишь. Теперь только они и останутся. Может быть это к лучшему. Я как-нибудь отыграю роль до конца. В конце концов, я бог любви. Жаль, что не обмана. Я выдержу поцелуи по сценарию, выдержу взгляды и касания Арми, ради него же. Ради его семьи. Ради Элизабет и Арми, ради нас всех. Я не выдам себя, не открою, насколько сильно погряз в этом невозможном человеке, в своем партнере, коллеге по съемкам. Но оказывается, даже боги не могут совладать с искренними желаниями людей. Арми слетает с катушек неожиданно. Послужили тому причиной отъезд жены, или сцена прощания, которая нам обоим далась нелегко, а может дождь, зарядивший на следующий день, или алкоголь. Причину можно выбрать любую, но истинная одна — я. Первый поцелуй Арми нерешителен, но бесконечно нежен. На вкус он как виски и мята. Сказал, что прежде чем прийти, был в баре внизу. Его рука скользит по щеке, пока он пьет мое дыхание. Я хватаюсь за его талию, чтобы не упасть и тут же оказываюсь прижатым к стене. Арми пока не целует, но смотрит жадно, слегка касаясь влажных губ кончиком большого пальца, остальные лежат у меня на шее. — Тим, — только и говорит он, прежде чем впиться в губы снова. Теперь это почти укус. Он зажимает нижнюю губу зубами, слегка оттягивая, ладонь целиком сползает на горло, чуть давит, словно одновременно хочет оттолкнуть и прижать сильнее. Судорожно сглатываю. Колени дрожат и кружится голова. Если бы не тяжелое тело Арми, я уже сполз бы по стеночке. От его близости кровь в жилах будто вскипает, лопатки чешутся. Я бы, наверное, взлетел, если бы мои крылья не остались на Небесах, вместо этого запускаю ладони под его футболку, вжимая пальцы в чуть потную кожу. — Останови меня! — требует он, жарко шепча прямо в губы. — Останови, если хочешь. Странная формулировка. Именно потому, что хочу, я и не могу его остановить. Иллюзорный выбор — не выбор вовсе. Стягиваю с Арми футболку и целую пушистую грудь, пока он потрясенно пялится сверху. — Я не знаю как, — признаюсь ему сразу во всем. Действительно не знаю, как остановиться. Видит Зевс, я пытался. Не знаю, как все сделать правильно, не знаю, как надо и как Арми хочет. Вся теория, все прошлые попытки, просмотренные фильмы летят в бездну, стираются перед лицом реальности. Затмеваются терпким вкусом твердых сосков Арми, заглушаются его сладострастными стонами. Одежда летит на пол, хотя мы все еще в коридоре. Руки Арми блуждают по телу, касаясь и трогая везде, где могут дотянуться. Пальцы зарываются в волосы, потом обнимают-сжимают шею, гладят спину и плечи, очерчивают лопатки, позвоночник, ямочки ягодиц, промежность и снова взлетают вверх, перемещаясь на живот, щекотно пересчитывают ребра. В висках горячо бьется пульс. — Арми. Арми. Арми. Широкая ладонь, наконец, сжимает член, и я вскрикиваю от облегчения и жажды продолжения. — В кровать, — вдруг опомнившись, командует он и выпускает меня из рук, чтобы тут же закинуть на плечо. Смех вырывается толчками. Колочу его по спине кулаками. Дотягиваюсь до ягодиц и щипаю. Арми отвечает чувствительным укусом. Больно. Сладко. На заднице останется след. Мы буквально падаем на простыни. Я успел расправить постель прежде, готовясь ко сну. Ткань недолго холодит кожу, моментально согреваясь под нами. Арми опрокидывает меня на спину, нависает сверху и, быстро чмокнув в губы, берет в руки ногу, обнимает щиколотку и трется колючей щекой о лодыжку. А после втягивает в рот большой палец. Удовольствие как выстрел устремляется по всем нервным окончаниям. Меня выгибает дугой. — Тшш, — бормочет Арми, с громким чмоканьем выпуская мой палец из жаркого плена. Целует пятку, щекотно лижет свод стопы, игриво кусает мизинец. Мой член еще никогда не был так тверд. Он пульсирует, истекая естественной смазкой. Арми бросает на него голодные взгляды, но продолжает терзать ногу. — Если ты не остановишься, я кончу прямо так, — жалобно вскрикиваю я, закатывая глаза от наслаждения. Движение языка Арми отдается прямо в яйца. Мы уже доставляли друг другу удовольствие ртами, но никогда еще член Арми не оказывался во мне или наоборот. И я впервые думаю, что сойду с ума, если этого не случится в ближайшее мгновение. — Хочу почувствовать тебя внутри, — признаюсь, умоляю, раздвигая ноги шире. Арми хмыкает, его взгляд уже почти черный, тонкое кольцо светлой радужки обрамляет расширенный зрачок. Он нарочито медленно целует под коленом, заставляя меня мелко подрагивать, потом бедро. Его член больше, толще. Головка, не скрытая крайней плотью, ярко розовая, крупная. Зев уретры приоткрыт и сочится прозрачной смазкой. От желания попробовать его на вкус во рту вязнет слюна. — Блядь, ты такой красивый, — урчит Арми, глядя на меня с беззастенчивым восхищением. — Такой раскрытый для меня, — осторожно касается моей промежности ребром ладони, легко нажимает, сгибая палец. А потом снова целует в губы — медленно тягуче. Щелкает крышка тюбика и длинные пальцы надавливают на мой сжатый вход, массируя, но еще не проникая глубже. — Давай же, — у меня поджимаются пальцы на ногах и дыбом встают волоски на всем теле. — Не спеши, сначала я… Арми наклоняется, и вдруг ныряет лицом между моих разведенных ног и целует. — И тут сладкий. Я даже смутиться не могу, так мне хорошо. От взгляда Арми хочется раскрыться сильнее. А от скольжения внутрь языка, я чуть не рву простыни. Арми лижет сильно, быстро, его член касается моей ноги и он трется о нее, словно пес. Дикое сравнение, но возбуждает неимоверно. Пока он раскатывает по своему члену презерватив, трогаю свою дырку. Она скользкая от слюны и смазки. Арми добавляет влажную субстанцию на мои пальцы и нажимает ими на мой анус. — Чувствуешь, какой ты узкий, — улыбается он. Меня начинает колотить. Мышцы такие тугие, а член Арми огромный, как он… — Ох, — вскрикиваю я, когда головка раздвигает упругие стенки. Арми дает мне секунду-другую, а потом яростно целует и не менее яростно толкается внутрь. Я кричу от боли и удовольствия. Они смешиваются и переплетаются таким тесным коконом, что я перестаю различать, где начинается одно и заканчивается другое. Наслаждение накатывает все сильнее, перекрывая дискомфорт от распирания. Арми ускоряется, и я жадно подаюсь навстречу его мощным толчкам, сходя с ума от странного чувства незащищенности, уязвимости, болезненной растянутости и острого непередаваемого восторга слияния. Очередная волна сносит меня за грань. Арми выскальзывает из меня и, стянув резинку, толкается в свой кулак. Капли его спермы попадают на живот и грудь. Размазываю их ладонями, втираю в кожу, а потом слизываю остатки с пальцев. Терпко, сладко, немного солено. Арми целует меня, прижимается лбом к моему плечу и, обняв за талию, благодарно выдыхает. Очень скоро он уже спит. Ко мне сон не идет. Ошарашенный произошедшим, пялюсь в потолок, будто он может упасть на меня, гляжу в окно, ожидая увидеть там смеющегося купидона, а после снова на Арми. Длинные ресницы отбрасывают тень на его щеки, лицо расслаблено, лоб разгладился. Кажется, что Арми сбросил лет десять. Он выглядит таким спокойным, умиротворенным. Хотел бы я быть таким спокойным. Но я не спокоен. Мне хорошо и мне плохо. Я счастлив и одновременно несчастлив. Надеюсь и вместе с тем не хочу верить, что чувства Арми поверхностны и в большей степени замешаны на страсти, которая пройдет, погаснет на расстоянии. Наше время в Италии на исходе, мой отпуск еще нет. Я могу прервать его раньше времени. Вернуться на Небеса, взять в руки лук и пустить стрелу. Но теперь мне всегда будет страшно, вдруг я ошибусь? Вдруг алгоритм не работает? Что если купидоны ошибаются? Или я могу продлить свою агонию здесь. Впереди промо-туры и я смогу видеться с Арми. Конечно, не часто, ведь я не его семья. Выбор за мной.