Две стороны одной тайны

      После первого осмотра у дроида-медика Асока чувствовала себя просто ужасно.       — Вот, я выписываю вам витамины. Принимать нужно по одной таблетке в день, до еды, — занудно произнёс скучно-дотошный робот, но Тано, казалось, его уже не слышала.       Сейчас тогрута пребывала где-то в своём мире и не замечала ничего и никого вокруг, как-то отстранённо взяв баночку с витаминами, женщина и сама не помнила, как поднялась со смотровой кушетки и со стеклянным взглядом направилась к себе.       Асока была настолько сконцентрирована на собственных размышлениях, а вернее, на страданиях, что даже не заметила, как едва не сбила с ног Марка, резко отскочившего в сторону с пути женщины Вейдера, как прошла сквозь строй штурмовиков, явно нарушив его целостность, и те стали с любопытством перешёптываться, даже как легко разбила сладкую парочку Люка и Леи под недовольные возгласы принцессы, Тано было всё равно.       Сегодня, с появлением этого ребёнка её привычный мир рухнул навсегда, и тогрута уже не могла собрать его осколки воедино. Если раньше у неё была хоть какая-то надежда на вероятное избавление, то теперь, теперь она навечно была связанна с Вейдером, с этим монстром, связана сиим треклятым ужасным ребёнком, цепями, сковывающим руки и ноги женщины в вечном рабстве страданий и унижений. И с этим Тано уже ничего не могла поделать.       Медленно и отстранённо, словно в каком-то полузабытие, полусне, добравшись до своих покоев, Асока плотно закрыла за собой дверь и лишь теперь смогла полностью отдаться собственным эмоциям.       Ещё раз невольно взглянув на баночку с витаминами, которую всё ещё держала в руке, Тано с такой силой и ненавистью запустила её об стену, что пластмассовый флакончик тут же раскололся на несколько частей, а огромные продолговатые таблетки белым градом посыпались в стороны. Тогрута ненавидела, ненавидела эти витамины, этого дроида, Вейдера, этого ребёнка и всё, что было с ним связанно, и её слепая ярость просто лилась через край. Она насильно, насильно была беременна, и она сопротивлялась сему факту каждой клеточкой своего организма. Теперь сопротивлялась, вопреки тому, что думала и чувствовала по данному поводу в прошлом.       Внезапно Асока вспомнила, как когда-то она хотела ребёнка от Энакина, мечтала стать матерью плода их запретной любви, и от того сердце, душу и живот стало колоть ещё сильнее, буквально жечь огнём раскалённого красного клинка светового меча, и Тано никак не могла с этим справиться. Тогда, в юности, она тысячу и тысячу раз представляла себе, как узнает о беременности, как воспримет эту новость сама, как скажет об этом ему, и он будет безгранично рад, и тогда она чувствовала, просто предвкушала, насколько счастлива должна была быть сама. Ощущения ребёнка Энакина внутри Тано было нежным и приятным, как живой цветущий сад, как трепетание крыльев красивых разноцветных бабочек в животе, как высшее наслаждение в мире, которое только можно было получить. Какими же глупыми сейчас казались тогруте её юношеские, почти детские мечты.       В реальности, узнав о беременности, беременности от Вейдера, Асока не ощущала ничего, кроме боли и отвращения, желания впиться руками в собственную плоть и вырвать из себя эту «злокачественную раковую опухоль» постепенно захватывающую весь её организм и физически, и морально, всю её свободу, всю её жизнь.       Как будто ощущая острое жжение от существования ребёнка, его ребёнка внутри себя, Тано резко схватилась руками за живот, словно пытаясь устранить мерзкую, режущую боль. Под пальцами, сквозь брюшную стенку, словно в Силе, пульсировал плод ненависти, страданий и унижений, который так настойчиво занял место возможного плода любви и наслаждения, и от этого было невыносимо мерзко. Да, Тано понимала, что с новостью о супружестве Энакина, с новостью о его гибели, её беременность именно от этого человека была невозможна, но теперь, теперь же она ещё более отчётливо осознавала, что реальность её глупой девичей мечты жестоко попрала первая беременность от того, кого тогрута так сильно ненавидела. Она перечеркнула все возможные, или точнее невыполнимые надежды непонятно на что, все тайные и самые сокровенные желания. Отрезала все пути и уловки к тому, что и так никак не могло сбыться, окончательно. И осознание этого мерзкими пыточными иглами безжалостно кололо сердце, душу и сознание, сознание, которое не хотело принимать такую жестокую реальность.       Не в состоянии больше себя удерживать в руках от переизбытка эмоций, готовых вот-вот обильным водопадом хлынуть через край, Асока сорвалась. Окончательно обессилив от боли, отвращения и унижения, от безысходности данной ситуации, Тано ослабленно рухнула на колени, прямо на гладкий мраморный пол, даже совершенно не чувствуя боли от удара, и разрыдалась. Разрыдалась громко, прерывисто, безутешно.       Её горькие, едва ли не кровавые, слёзы дождём лились по нежным оранжево-белым щекам, в то время, как жалко комкая серое платье в районе живота, тогрута сгибалась в три погибели от безутешных стенаний. Сейчас она была так ослаблена, подавлена, разбита, что как-то невольно, сама собой принимала самую беззащитную позу на свете, позу эмбриона, как будто нуждаясь в жалости и поддержке. Но ни того, ни другого женщина не видела уже давно, и она отчётливо знала, что не увидит никогда.       Никому на свете не было до неё дела, ни у кого на свете не было к ней жалости, и несчастная Асока оставалась со своим безграничным горем абсолютно одна, один на один. Она больше не могла терпеть страдания, боль, унижения, но она понимала, что ей придётся терпеть их всю оставшуюся жизнь. А разве можно было назвать то существование, которое влачила Тано сейчас, жизнью? Нет! Этот ребёнок, этот мерзкий Вейдерский ребёнок навсегда отнял у неё жизнь, заставив провести остаток своих лет в жалком положении рабыни, матери того, кого она всеми силами не желала принимать.       Слёзы тогруты крупными прозрачными каплями падали на гладкую поверхность мраморного пола и безжалостно разбивались о него, как разбивались сейчас все надежды и мечты женщины. Она плакала, плакала и кричала, стараясь вложить в эту безутешную истерику всю ту боль, что была у неё на душе. Но боли было так много, слишком много, чтобы излить безмолвной и равнодушной пустоте её всю.       Асока безутешно плакала ещё несколько часов, пока слёзы не закончились, и плакать дальше уже просто не было физической возможности. За всеми своими страданиями и переживаниями Тано потеряла счёт времени, и сама толком не осознавала, ни сколько прошло времени, ни какое время суток сейчас было на дворе. По сути, тогруте было всё равно, не до этого. Единственное, о чём она могла думать — о случившимся с ней кошмарном сне, сбывавшимся наяву, и больше ничто на свете её не беспокоило на данный момент. В памяти невольно всплывали обрывки фраз, фрагменты событий, действия и реакции на это известие окружающих, мерзкими навязчивостями не дающие покоя. И почему-то среди них особенно сильно и ярко проступала одна… Вейдер… Узнав о беременности тогруты от него, этот противный и гадкий ситх подошёл поближе и нежно и мягко погладил женщину по животу. Погладил своего отвратительного будущего ребёнка с такой заботой и трепетом, что Асоку едва не вывернуло сейчас от этого воспоминания.       Быстро воспроизведя в голове все те моменты, чувства и ощущения, Тано вдруг сознала, что ей было настолько неприятно, что тут же захотелось отмыться. И она незамедлительно попыталась это сделать. Спешно срывая с себя одежду, буквально безжалостно разрывая её в клочья, тогрута быстро направилась в ванную и стала по душ. Открыв кран, она почувствовала, как холодные струи воды медленно побежали по телу, и первое ощущение от этого немного облегчило её состояние. Но окончательно хорошо ей не становилось, уже никогда в жизни не могло и не должно было стать.       С огромной ненавистью взяв кусок мыла и, едва не раздавливая его, Асока агрессивно стала натирать тело руками, особо тщательно шерудя ими по казавшемуся огромным и раздутым животу. Ей было противно и больно, на теле от сильного нажима оставались едва заметные синячки, но женщина по-прежнему никак не могла отмыться. Кажется, желание очиститься от ласк и прикосновений Вейдера стало для неё непреодолимой навязчивостью, и если раньше она пыталась очиститься лишь снаружи, то теперь ей нужно было очиститься и внутри, причём не только ментально и морально, но и физически.       Как бы сильно ни старалась Асока отмыться, этот ребёнок, этот грязный ситский ребёнок мерзким пятном черноты внутри осквернял всё её тело и естество. Хотелось засунуть пальцы поглубже внутрь и выдрать, выскоблить его наружу, чтобы снова стать такой же «белоснежной» и невинной, как раньше, но она не могла, ни физически, ни морально, никак.       Около получаса продолжая натираться и натираться мылом, уродуя нежную оранжевую кожу, пытаясь таким способом залечить раны на изуродованной душе, но при этом не чувствуя себя ни на грамм чище, Тано, наконец-то, поняла, что это было бесполезно. От безысходности и бессилия вновь разрыдавшись, тогрута тяжело вздохнула и прислонилась к одной из стенок душа спиной, как-то безразлично и отстранённо выронив мыло. Белый кусочек средства гигиены покорно скользнул к её ногам, когда женщина невольно задела локтем один из кранов.       Внезапно на её поднятые ладони упало несколько капель более тёплой воды, затем ещё и ещё, пока согревающий тело и душу дождь не покрыл всю кожу Асоки, и сия резкая смена температуры в душевой кабинке, натолкнула Тано на отчаянную, даже безумную мысль. Но это был единственно верный и самый реальный выход из ситуации.       «Устроить выкидыш… Устроить выкидыш самой себе…» — невольно пронеслось в голове тогруты и, ровно через секунду выключая воду, женщина уже знала, как это сделает.       Асока помнила, что по теории, которая ходила в голонете, избавиться от нежелательного ребёнка можно было очень просто — достаточно было лишь принять слишком горячую ванну, чтобы началось кровотечение, и неприятная проблема будет решена сама собой. Тано также помнила, что у этого метода были ещё какие-то неприятные последствия, но, сейчас, в данный момент её это не сильно волновало. Нужно было во что бы то ни стало избавиться от ребёнка, его ребёнка!       Воспринимать несчастный многострадальный, едва появившийся в недрах её живота зародыш своим Тано не могла и не хотела. Она не думала, не чувствовала, не осознавала этого ещё не родившегося малыша своим, он был чьим угодно, только не её, Вейдера, тёмной стороны Силы, да хоть самого императора… Но не неё. Асока не была матерью этого чудовища, невольно росшего у неё внутри, наверное, потому ей ничуть не жаль было от него избавиться.       Спешно выйдя из душевой кабинки, крепко накрепко заперев дверь и опёршись рукой о край ванны, Асока включила горячую воду, быстро наполнявшую ёмкость. Зная, что эффект должен быть точным и необратимым, Тано старалась сделать температуру как можно больше, на сколько это вообще возможно было воссоздать, чтобы не обжечься. Не долго думая, тогрута залезла в ванную и устроилась поудобнее. Раскинув руки по краям белой «чаши», женщина закрыла глаза и умиротворённо откинула голову назад, на твёрдый бортик.       «Скоро всё будет закончено. Скоро я снова стану свободной…» — эта мысль окончательно умиротворила хаотичный сумбур, творящийся в мятежной душе Асоки, и та попыталась расслабиться.       Тёплая, почти горячая вода нежно ласкала тело, позволяя его хозяйке сконцентрироваться на собственных мыслях.       От пережитых эмоций, страданий, разочарования, боли, стресса Асока не соображала, что она делала, по крайней мере, не до конца понимала, что сейчас она убивала собственного ребёнка. Для неё это был ребёнок Вейдера, и только его! И Тано было настолько противно от того, кто являлся отцом этого несчастного малыша, что ей было абсолютно всё равно на его судьбу. Тогрута ненавидела, ненавидела Вейдера за всё то, что он с ней сделал, ненавидела его ребёнка, за то, как и каким способом он появился, и всеми правдами и не правдами желала от него избавиться.       Мысли в голове текли сами собой, и женщина невольно вспомнила ту ночь, после которой, вероятнее всего, она забеременела. Тогда Вейдер не просто поиздевался над ней физически, он унизил её морально, и это мерзкое ощущение она чувствовала до сих пор, не могла ни забыть, ни принять, ни, тем более, простить. Ей не хотелось всю жизнь смотреть на сего злополучного ребёнка и вспоминать, как ситх взял её тогда и физически, и ментально. Слишком больно, слишком унизительно, противно!       К тому же, ещё одной причиной решения Асоки было то, что из-за этой треклятой ночи, от неё отвернулась Лея. Так сильно в её жизни Тано ещё не презирал и не ненавидел никто, и она отчасти сама была виновата в этом.       Подобное психологическое давление тогрута и дальше просто не могла выдерживать, нервы постепенно сдавали, и сложившуюся ситуацию как-то нужно было разрешить, кардинально, радикально, быстро, пусть и опасно для собственной жизни.       Вспомнив и прочувствовав всё это на себе ещё раз, Асока окончательно убедилась, что она поступала правильно, другого выхода у неё не было. Становилось всё невыносимее и невыносимее жарко, живот постепенно начинало сводить резкой болью, но Тано терпела, терпела как могла, кристально-чистая вода медленно начинала окрашиваться кровью, а сознание плавно покидало тогруту.       Вейдер видел, какая Асока покидала мед-крыло, и, обладая достаточным умом, понимал, что она пребывала в слишком неадекватном состоянии, чтобы не натворить глупостей. Состояние Тано, после услышанной новости, оставляло желать лучшего. Наверное, потому ситх решил незаметно проследить за ней в Силе. И, наверное, потому не слишком был удивлён, когда его самые худшие ожидания оправдались. Поначалу несколько первых часов тёмный лорд ощущал, что тогрута была взвинчена, расстроена, подавлена, но никакой опасности для своего ребёнка он не чуял, от того и позволил женщине как следует выплакаться в одиночестве, дабы принять случившееся и смириться с ним. Далее её состояние сделалось немного лучше и спокойнее, что на какое-то мгновение даже порадовало Вейдера, но это длилось крайне не долго. Спустя ровно полчаса, проходя по коридору мимо покоев Асоки, ситх, внезапно ощутил, как та постепенно начинала слабеть, а её яркое белое свечение в Силе угасать, от чего он не на шутку встревожился и тут же поспешил выяснить причину происходящего.       Не медля ни секунды, ситх молниеносно вломился в комнату Тано, но той внутри не оказалось. Судя по ощущениям, тогрута сейчас находилась с ванной, дверь в которую была плотно заперта, и с каждым мгновением женщина становилась всё слабее и слабее.       По мере приближения к Асоке, отчётливее чувствуя, как та угасает в Силе, ситх не на шутку взволновался. Нет, состояние Тано его не сильно беспокоило, а вот его драгоценного и ненаглядного ребёнка, о скором появлении которого он только узнал…       За свою долгую и не лёгкую жизнь ситх познал много горя, в том числе и что такое было терять своих близких — самый ужасный кошмар, который только мог быть на свете… Ни с чем не сравнимая боль и пустота, которую абсолютно никак нельзя было заглушить… Наверное, потому, каждый раз теряя нового и нового близкого человека, тёмный лорд неистово клялся себя, что больше такое не повториться, он не позволит! И каждый раз судьба и Сила снова и снова играли с ним, заставляя опять переживать нестерпимую боль. Но только не сейчас, только не с ним! Ситх не желал терять этого ребёнка, и что бы там ни сделала с собой тогрута, не собирался ей позволять убивать своего или свою ещё не рождённых сына или дочь.       Не тратя ни лишней секунды, до нельзя злой и раздражённый ситх силой выломал треклятую разделявшую их с Асокой дверь и грубо ввалился в помещение. Ещё с порога заметив Тано, спокойно лежащую и, кажется, теряющую сознание в ванной полной крови, тёмный лорд со всех ног рванулся к ней. Вейдера не волновало ни состояние его костюма, ни то насколько рационально было совершать подобный поступок, ничто, кроме единственного желания на свете — спасти своего ребёнка. От того ситх, буквально за секунду оказавшись подле белого заляпанного кровью бортика, тут же сунул механические руки в алую воду и спешно и властно стал вытаскивать Асоку наружу.       Только сейчас заметив его и отчётливо понимая, что тёмный лорд мог явно нарушить её планы, Тано взбушевалась. Она не хотела расставаться с последней, единственной, почти воплощённой в реальность надеждой обрести былую свободу, наверное, потому стала отчаянно сопротивляться. Моментально придя в трезвое сознание, тогрута начала хаотично махать руками, извиваться, трепыхаться, орать и отбиваться, но Вейдер был неумолим и несломим и продолжал упорно делать то, что от него требовалось.       — Нет! Не хочу! Не пойду! Отпусти! Я ненавижу тебя и ненавижу этого ребёнка! — неистово, душераздирающе вопила мокрая Асока, по телу которой извилистыми дорожками сбегали алые капли воды.       Она махала руками как могла и со всех сил лупила Вейдера по плечам, рукам, голове, везде, где только возможно было достать, отчаянно пытаясь заставить его отступить. Но ситх не отпускал.       На дикий шум, исходивший из покоев Тано, мгновенно сбежались штурмовики, Марк и Люк с Леей, игравшие неподалёку и, остановившись в грубо выломанных дверях, шокировано и безмолвно лицезрели картину, как Вейдер своими руками вытаскивает из ванной абсолютно голую и неадекватную тогруту.       В какой-то момент, невольно обернувшись в сторону пришедших, ситх заметил, что всё это непотребство видели мальчик и девочка, и его ярость ещё больше усилилась, в конце концов с его дочери хватило и прошлой ночи «любви».       — Уберите отсюда детей! — грозно рявкнул ситх, — И дроида медика сюда, живо! — ещё больше повысив и так едва ли не оглушительный тон, тут же добавил он.       Явно опасаясь гнева своего повелителя, Марк и штурмовики тут же поспешили выполнить его распоряжения, в то время как сам тёмный лорд продолжал сражаться с абсолютно неуправляемой Асокой.       Как бы активно ни сопротивлялась своему спасению Тано, силы постепенно начинали её покидать, и Вейдеру, наконец-таки, удалось уложить её хрупкое, нежное обнажённое тело на пол, чтобы хоть как-то попытаться привести женщину в чувства до прибытия врача. От переизбытка эмоций, горячей воды, нарушенной беременности и резких и активных попыток вырваться, Асоке сделалось совсем плохо, и медленно размывающееся сознание неизбежно стало её оставлять. Пред глазами всё расплывалось. И в какой-то момент картина видимого стала настолько неясной, что буквально полностью преобразилась для Тано.       В поле её зрения, во радиусе её восприятия на месте Вейдера, внезапно, появился образ, такой знакомый и родной, такой тёплый, нежный и горячо любимый. Это был Энакин, её бывший учитель, он с грустью, печалью и укоризною смотрел на Асоку, как бы не понимая, что и почему она сделала, как бы пристыжая и виня. И Тано, вся растроганная и шокированная, невольно всмотрелась в него, так сильно ей хотелось видеть сейчас именно этого человека, столь сильно ей не хватало именно его.       — Зачем ты пыталась избавиться от моего ребёнка? — голос Скайуокера звучал так искренне, трогательно и пронзительно, что тогруте в один момент стало стыдно за содеянное.       Ни за что на свете она не хотела причинять ему такую боль, ни за что на свете она не хотела, да и не смогла бы убить его малыша, ни за что на свете, она не смогла бы так предать, подвести и разочаровать его. Только не его!       Мгновенное помешательство, внезапно, прошло, и пелена галлюцинации спала. Вопрос, который тронул до глубины души Асоку и вознёс её на самую вершину своего стыда и сожаления, оказывается задавал не Энакин, а Вейдер — омерзительное, отвратительное, холодное и безжалостное чудовище, чей страшный лик навсегда разбил, разрушил и уничтожил светлый образ Скайуокера.       От осознания этого Асока не на шутку разозлилась, испытав очередной приступ духовной боли, ярости и ненависти, Тано широко замахнулась, желая выместить её негатив на треклятом ситхе, и со всей силы влепила ему пощёчину. С громким звоном её нежная мягкая кисть ударилась о его твёрдый бронированный шлем, и, напоследок почувствовав лишь пекущую, острую боль в руке, тогрута отключилась. В её жизни больше не было ни лучика счастья и света, коим являлся для неё когда-то Энакин, его навсегда заменил, вытеснил, заместил Вейдер, благодаря которому Асоку в прямом и переносном смысле, морально и физически, полностью поглотили тьма и пустота.