Take it

То, что происходит, отвратительно в зачатке, но Чжухон только сглатывает вязкую, наполненную ядом и болью слюну, чувствуя, как она застревает в глотке и преображается твёрдым комом, выпускающим свои острые иглы, обещая ими воткнуться прямо в его внутренности, вспарывая то, что и без того мертво. Ему без Чангюна гадко. Ему без Чангюна мерзко и холодно, отчего вечно горячие ладони холодеют за мгновения, заставляя прятать их в рукавах очередной спонсорской шмотки и скрывать искажённый бессонными ночами взгляд за дверью студии, так и не ставшей его панацеей. Ему без Чангюна пусто. Стеллажи, заполненные сувенирным хламом и памятными безделушками, сейчас давят так, будто Ли попал в один из фильмов про средневековые пытки, где на голову надевают железный обруч, сдавливая, добавляя напряжения и заставляя морщится от боли и страха, но вместо орудия здесь - чужие прохладные руки, ложащиеся на шею, которую он подставляет глупо, слепо, по наитию, зная, что с рассветом все рассыпется в прах, вдохни он который и все, пути обратного нет, как и выбора не было. Им и глазом не ведёт, ему, кажется, вообще до лампочки, потому что он продолжает Михёка подначивать, пока тот с радостью годовалого щенка лезет то шнурки на чжухоновой толстовке затягивать, то щеки трогать, под счастливые возгласы фанаток, и смотрит так, что Ли чувствует каждым своим жалким протоном, что тот знает, что затягивать уже некуда. С рассветом головная боль сходит на ноющий спазмами бит, который Хон вписывает в очередную дорожку файла, не чувствуя ни радости, не облегчения, потому что то, что происходит сейчас - унизительно, смешно и до режущего стыда под рёбрами больно. Ему без Чангюна ещё хуже, чем с ним. И он готов бы проклясть эту привязанность, тонкими пальцами вырисовывающую на коже печати скорби, которую он не хотел бы нести, пока разум играет аналогиями и чувствами, вспоминая, как его собственные пальцами эти же нити высекал на чужих рёбрах, оставляя синяки как отправные пункты этого безумия. Чжухон без всего этого, конечно же, справился бы. Выплюнул бы, прополоскал рот и забылся, но скрип двери позади прошибает холодными разрядами, пока желудок панически забивается в угол, а чужая узкая ладонь ложится на плечо. - Тебе нужно выспаться, - тонким лезвием входит прямо куда-то под третьим ребром, оглушая шипением, пока облегчённый выдох душит где-то выше. Ему без Чангюна никак.