Механическая рука

Когда он лишился руки, не горевал, а если и делал это, то совсем незаметно. В нынешнем современном мире протезы сидели как влитые и слушались порой даже чётче натуральной конечности. В минуту, когда это произошло, дыхание Оби-Вана замерло. Казалось, замерло само время. Режущий уши крик будто запустил его снова. Энакина отбросило прямо к ногам мастера. Он издал слабый стон, переполненный болью. А может и они оба. Не обращая внимания на отбивающегося от подоспевшей подмоги Гривуса, Оби-Ван сосредоточился на Энакине, который что-то тихо прошептал одними губами, падая в беспамятство. Кеноби приподнялся, стараясь не двигать ногами, на которых покоилась голова его падавана. – Эни – мягко произнес он, успешно пряча взволнованный звон голоса за спокойной ровностью речи. – Не падай духом, Эни. Он положил ладонь на его пышущую жаром голову, Силой посылая ему успокоение. Энакин тяжело дышал, сквозь стиснутые зубы. Оби-Ван гладил его по волосам, коря себя за то, что не смог защитить ученика. Оби-Вану нравились холодные прикосновения вновь обретенной руки Энакина. Других это почему-то нервировало, но каждый тактильный контакт теперь был как вспышка или как легкие щелчки тока. Энакин любил покрасоваться и брал очень горячие, тяжелые или неприятные на ощупь предметы в правую руку. Функции выполнять она могла все, кроме чувств. Но больше всего мастеру Кеноби нравилось, что творил этой рукой его падаван, когда они оставались вдвоем за закрытой дверью. Легкие прикосновения, контрастные на разгоряченной коже, отчего та мгновенно покрывалась мурашками, привкус железа на языке, волосы, встающие дыбом на загривке из-за проскользнувшей к промежности ладони и судорожные вздохи. Все это приносило еще большее удовольствие, чем прежде. Все, что было в новинку, смешиваясь с привычным, вызывало какие-то совсем незнакомые ощущения. Совсем скоро Энакин начал носить перчатку. Так было комфортнее и помогало избежать излишнего внимания. Железные костяшки можно было сразу облить кожей, как делали все, кому заменяли конечность. Он оставил механизм непокрытым, отчасти, как напоминание самому себе о промахе, которое впредь подстегивало его. Эстетический аспект его не волновал, за собственной красотой он никогда не гнался, лишь тренировками поддерживая себя в нужной для боев форме. Зато, он видел и ценил красоту в других. Впервые встретив Падме, вместо приветствия он сравнил ее с ангелом. Оби-Вану думалось, точнее, хотелось думать, что Энакин нашел и в нем что-то, соответствующее его понятиям о красоте. Должно быть так, ведь… Кеноби вздрогнул от неожиданности, когда ладонь обдало холодом. Энакин крепче сжал его руку в своей. На мгновение они встретились взглядом, но юноша тут же понуро опустил голову вниз. Он выглядел потерявшимся и запутавшимся, будто оступился на краю пропасти и схватился за своего мастера, чтобы удержать равновесие. Оби-Вану хотелось сказать что-то, но вместо этого он внимательно изучал лицо Энакина, словно видя его впервые. Меж тем, как его лицо - шрам у беспокойных голубых глаз под нахмуренными бровями; губы, то изогнутые в усмешке, когда он в очередной раз напоминает учителю количество раз, когда он его спас, то задумчиво сжатые, как на совете джедаев; и, раньше очень часто, а сейчас, к большому огорчению, все реже, с лучезарной, тающей на губах улыбкой – он видел в собственных мыслях чётче, чем собственное лицо. Дверь лифта распахнулась, а рука Энакина снова оказалась безвольно висящей у бедра. Он сжал ее и стремительно вышел прочь. В последнее время он часто держал руки сжатыми в кулаки. Некая враждебность и скрытность была в этом жесте, словно он в любой момент готов был броситься в бой. Нападать или защищаться. Оби-Ван вышел следом за своим учеником. Эта же механическая рука унесла жизни десятков юнлингов и едва не лишила жизни его единственного учителя. Он виртуозно обращался со световым мечом, зажатым в пальцах. По инерции, как бывало на тренировках, Оби-Ван отмечал огрехи в приемах ученика, но очень скоро дежавю наложившихся картинок сотен предшествующих тренировок спало, и Кеноби увидел всю прожигающую насквозь мрачность ситуации. Это была не тренировка и не дружеский бой. Это был поединок насмерть. Механическая рука, которая нередко покоилась на плече Оби-Вана. Рука, перебирающая пряди, запутываясь в его отливающие медью волосы или гладящая бороду. Рука, удерживающая запястья поднятыми над головой. Рука, пальцами очерчивающая линию челюсти и губ. Сейчас эта рука сжимала горло его мастера, склоняя все ниже к выжженной земле Мустафара. И, в конце-концов, все совершенное это рукой, было деяниями Энакина. Она была неотъемлемой его частью, пусть и вживленной искусственно. Была ли она зловещим предзнаменованием скорого перевоплощения Энакина, когда Оби-Ван, распалившись в пылу битвы и, совершенно потеряв в новоиспеченном Ситхе своего бывшего падавана, своего напарника-джедая, подающего надежды стать еще более могущественным, чем он сам, своего самого близкого человека, своим мечом лишил его ног и второй руки. Совсем скоро и их заменят механическими протезами, а живого у него останется всего ничего. Как снаружи, так и внутри. Механическая рука потянулась вперед, цепляясь за высохшие комья грязи, словно пытаясь ухватить удаляющийся силуэт Оби-Вана и выкарабкаться от опасной близости раскаленной лавы. Так продолжалось недолго, пока Энакин не потерял сознание от яркой вспышки боли занявшегося им пламени. В парализованном, затуманенном состоянии, в последний раз он видел реальность такой, какая она есть. Через пару секунд на лицо опустился шлем, на долгие годы выстроив барьер между ним и остальными существами Галактики. В себя он так и не пришел, а очнулся уже Дартом Вейдером.